ДОПИНГ. Людмила Лукьянская. Ампулы лжи не поднимут нашу спортивную медицину

— Получилось как. Конькобежка Анжела Котюга и ее тренер Игорь Погорелов настаивали на необходимости иметь при себе врача. Меня командировали вместе с ними на сборы. Поручение отдал самолично замминистра Григоров: «Поезжайте и работайте. Котюге нужна помощь». В октябре на длительный период я приступила к заданию, подготовке к Олимпийским играм. Первые тревожные «звонки» стали раздаваться еще в конце прошлого года. Находясь в Канаде, где проходили тренировки, вместе с грузом фармакологии получила вдруг «депешу» — уведомление, что в связи с прекращением действия контракта (а он заканчивался 31 декабря) вопрос о его продлении будет решаться по возвращении из командировки. Хотя накануне мы с главврачом диспансера Евгением Лосицким разговаривали по телефону, обсуждали рабочие моменты, и никаких «кадровых» претензий в мой адрес не прозвучало. Начиная с января, трудовое соглашение со мной заключали не более чем на месяц. Когда выяснилось, что по окончании Олимпиады надо ехать еще на два этапа Кубка мира, срок договора ограничили 31 марта. До последнего дня никаких разговоров на эту тему не было. А накануне названной даты мне сказали, что контракт продлят, но я уже буду на другой должности. Получается, что от Министерства спорта как от непосредственной вышестоящей организации вместо благодарности или — страшно произнести — материального вознаграждения мне досталось, по сути, увольнение. Ни вразумительными объяснениями, ни служебной формулировкой данное решение не подкреплялось. Чисто по-человечески мой начальник намекнул, что у него самого положение очень шаткое и для сохранения статус-кво нужна поддержка на правительственном уровне. Следовательно меня должна заменить некая дама, которая располагает такими связями. Очевидно, что олимпийские скандалы, где фамилия Лосицкого упоминается совершенно напрасно, не прошли бесследно. К нам зачастили с проверками, хотя поводов для расследований по части финансовых нарушений, махинаций спортивный диспансер не давал.

— В вашей ситуации по отношению к обидчикам не принято подыскивать выражения.

— До такого я никогда не опущусь. Я и замом-то стала при Лосицком, уважаемом мною профессионале. И, считаю, мы очень неплохо с ним отработали. В многослойном коллективе подобралась очень хорошая группа специалистов: врачей, медсестер, фельдшеров — людей, которым эта работа интересна. С приходом Евгения Анатольевича рабочая атмосфера у нас стала превалировать. Появился дух творчества. При прежнем главвраче из диспансера ушли 22 человека, в том числе большинство руководителей подразделений. Был период, когда писали кляузы, анонимки… Все шло от недостаточной загруженности медперсонала на приемах. Тем более что процентов на 80 — это женское общество.

— Теперь вы надолго его лишились, оставшись не у дел?

— Не совсем так, я в отпуске. Мне косвенно указали на дверь, предложив возглавлять антидопинговую лабораторию. Однако поскольку ее у нас нет, офицер допинговой службы — что генерал без войска. Эта должность для психотерапии, будем говорить так. Нам хотя бы суметь выполнить те требования, которые предъявляются к Беларуси как к стране, не имеющей подобной медицинской структуры. Открыть собственную лабораторию малореально: ее создание требует огромных затрат. Причем намного труднее поддерживать этот статус. К примеру, стоило аналогичному российскому учреждению неверно определить контрольный тест, как оно было лишено аккредитации. В таких случаях совсем не обязательны визиты специальной комиссии, осмотр оборудования, беседы с персоналом. Одна некачественно обработанная пробирка — и доверие потеряно.

— Вам не могли инкриминировать вину в деле об инозине?

— Нет. Хотя такие попытки предпринимались. Как будто в октябре я встречалась с Юлией Павлович на отборочном кубковом этапе и давала советы, какие из медикаментов можно использовать на следующих соревнованиях. На Олимпиаде вдруг вспомнили, что я ей что-то «выписывала». Но эти домыслы получили с моей стороны отпор: «Не я ее врач, препараты рекомендовались в частной беседе, и подпись моя в каких бы то ни было документах не фигурирует».

— Однако поиск «стрелочников», судя по всему, продолжается среди медиков?

— Евгения Анатольевича довели до тяжелого психологического состояния — он этого не заслужил. В цивилизованной стране при допинг-скандале никогда не упоминается фамилия врача. Даже мало-мальски грамотный доктор не позволит себе на соревнованиях любого ранга, не говоря уже об Олимпиаде, назначать медикаменты сомнительного свойства: представители МОКа и антидопингового агентства на Играх вырастают как из-под земли. К тому же Лосицкий — не врач шорт-трека либо хоккея. Он взял на себя ответственность за случившееся, но вины его в том нет. И хотя в наш Национальный олимпийский комитет пришло сообщение, что МОК исследовал энное количество пищевых добавок и выявил-таки содержащиеся в них запрещенные препараты, в истории с инозином остается множество вопросов. Да, когда норма анаболических веществ увеличена в два, три раза — с этим можно согласиться. Но когда этот уровень зашкаливает за отметку в 380 раз, в подобное алиби не слишком верится. В таком случае инозин нужно пить лошадиными дозами, ведрами.

Почему Котюга должна тренироваться до такого состояния, что у нее кровь в горле стоит? А другие норовят проглотить таблеточку и сразу всего добиться. И если Анжела доказывает свою состоятельность местами в мировой десятке, то остальные переходят лишь с сорокового места на тридцатое. Не спорю, у атлетов должно быть «подкрепление», но только как фактор, сопутствующий каторжному труду.

Не всегда спортсмены бывают честными с врачами. Порой стоит случайно открыть ящик с лекарствами — и обнаруживаешь не только таблетированные препараты, но и ампулы. Когда начинаешь делать уколы, видишь следы инъекций. Амбиции и ложь — два качества, которые я не приемлю никогда.

— Неужели в спорте «пациентам» легче всего обмануть докторов?

— Специалистов по спортивной медицине в Беларуси не готовят. И науки как таковой нет. Свои знания я получала большей частью практически. Во времена СССР белорусские медики стажировались в Тарту, Москве. Раньше у себя в республике мы не касались элитного спорта. Атлет уходил в сборную Союза — и все. Его подготовка для местных врачей была тайной за семью печатями. Сейчас моим молодым коллегам еще сложнее: несмотря на то что есть специализированная кафедра в Институте усовершенствования врачей, создается факультет реабилитационной медицины в БГУ, все находится в стадии становления. Навыки приходят только с опытом.

— Судя по конечному результату, ваши отношения с тандемом Котюга — Погорелов строились на доверительной основе?

— С этой парой я работала начиная с конца апреля здесь, в Раубичах, совмещая должности замглавврача и врача команды. Никто не рассчитывал на их хорошее выступление. Анжелу считали великовозрастной и бесперспективной. А я поверила этим людям. Посмотрела, как они готовятся, ведут учет своих нагрузок в дневниках, составляют планы работы. По всему была видна их целеустремленность. Мне только и оставалось, что, дав согласие на помощь, держать свое слово. Забегая вперед, скажу, что в успехе конькобежки велика ее собственная заслуга: такую нацеленность на результат, требовательность к себе, дисциплину увидишь не у каждого. Немаловажную роль играет также увлеченность самого Погорелова. Когда наступала полная апатия, он, бывало, командовал: «Вперед», «Подъем…» И заряжал всех своей энергией.

— Что значит постоянное присутствие врача в команде?

— Если вкратце, то появляется возможность отвечать на поставленные тренером вопросы, готов ли его спортсмен к тренировкам и на что он в данный момент способен. Не имея под рукой никакого оборудования, сделать это невозможно. У нас было несколько способов контролировать функциональное состояние спортсменки во время подготовки: определять, в какой зоне она отработала, какие обменно-энергетические показатели у нее снизились, а какие, наоборот, повысились, что мы «загрузили», а что — нет. Для измерения энергообмена есть старая методика, берущая начало с добрых советских времен. Тогда впервые были соединены две несовместимые науки — медицина и математика. Например, уровень мышечного креатинфосфата начал выражаться в каких-то единицах. Долгое время основанием для медицинских выводов служила дифференцированная электрокардиограмма: мы считали «зубцы», по формулам делали механические расчеты. До тех пор, пока группа ученых-физиков БГУ под руководством Бориса Николаевича Шпилевого, посмотрев на эту рутинную работу, не разработала компьютерную программу на «Д-тест», а также модифицировала программу «Лэдис».

— То есть, собираясь в поездку, вы берете с собой чемоданчик, где находятся…

— …аппараты «Д-теста», «Лэдиса», компьютер, электрокардиограф, плюс масса других приспособлений. Все это надо подсоединить в определенной последовательности согласно недоступной для многих женщин «науке о контактах». Вдобавок прихватываю еще целый чемодан фармакологии, которую нужно использовать по схеме. Ее нельзя принимать в течение только предолимпийского сбора. С Котюгой мы работали постоянно, ведь восполнять растраченные протеины, витамины, микроэлементы надо каждый день. Программы показывали или пик нагрузки, или спад, а мы затем вносили коррективы — продолжали интенсивно тренироваться либо уводили подальше от катка, чтобы даже не видеть льда. И самой главной задачей было сделать все, чтобы Анжела не заболела. На протяжении всех этапов Кубка мира нам удалось избежать хворей. Но это стоило довольно больших усилий. Особенно приходилось остерегаться во время переездов, когда чреваты контакты с окружающими. Доходило до того, что подчас перелетов в аэропорту Анжела надевала роспираторную маску, чтобы хоть как-то оградить себя от инфекции. Спортсмен на пике формы достаточно подвержен разным болезням, и иммунитет резко падает.

— На Олимпиаде вам не довелось подглядеть, что у других в чемоданчиках? И вообще, как сопоставить медицинскую оснащенность наших врачей и зарубежных.

— Там особенно не полюбопытствуешь. Если и подглядишь, то, кроме пластыря, ничего не увидишь. А то, что спортивная медицина в экономически развитых странах совершенно на другом уровне, это факт. Немецкие конькобежки в течение всего сезона, с 1 декабря по 24 февраля, постоянно находятся в призерах. Без всяких сомнений, идет воздействие извне, потому что такие достижения на грани человеческих возможностей. Никто уже давно не использует стероидных гормонов — это удел слаборазвитых стран. Наверняка подпитка — из области генной инженерии, науки, о которой мы только начинаем читать. Но у наших врачей, также как и у самих спортсменов, есть свои преимущества. В тех же коньках техническая оснащенность на высочайшем уровне: над углом заточки лезвия колдуют целые бригады. А Погорелов делает все на глаз и угадывает. Наверное, это присуще славянам — подковать блоху, сварить кашу из топора… Мы имеем разработки немедикаментозного воздействия, электромагнитным полем. В Инцеле, например, это новшество вовсю предлагают в виде системного компьютерного блока. Несмотря на его дороговизну — стоимость только матрацев с электродами порядка 2-2,5 тысячи долларов, — новинкой запаслись не только зарубежные, но и российские конькобежцы. Причем спортсмену не обязательно приходить на процедуры в кабинет, достаточно лечь на постеленный «чудо-коврик» — и сразу улучшается кровообращение. Вот это я взяла на заметку. Грамотные тренеры теперь настаивают на длительной реабилитации после тренировки. Раньше было так: пробежал ученик два круга для восстановления функций — и все. Сейчас же добавились дыхательные упражнения, растяжки.

— Вы упомянули о своем пребывании за границей. Общеизвестно: поездки от спорта — вожделенная мечта многих.

— На своей первой в жизни Олимпиаде я оказалась только потому, что Анжела стала чемпионкой мира. Но, побывав в США, я не знаю, ради каких благ надо стремиться попасть на Олимпийские игры. Чтобы получить 180 долларов суточных? В Солт-Лейк-Сити очень угнетена, военизированная обстановка. Постоянно проходить кордоны, подвергаться досмотрам — не самые приятные процедуры. И атмосфера в белорусской делегации была соответствующей. Что еще поразило: когда кто-либо из спортсменов в свободное время наблюдал за выступлениями соотечественников по телевизору, товарищам не желали удачи. Вместо возгласов: «Давай!», «Поднажми!» — либо молчание, либо даже подколки. Возможно, это мое субъективное мнение, но проявлений патриотизма не просматривалось.

Вообще же вопрос поездки врача — самый последний. Количественный состав делегации медиков — всегда на остаточном распределении. О вознаграждении речи не ведется. Есть указ президента, кажется, за номером 405 от 99-го года, где четко расписано, за какие места полагается премировать спортсменов, тренеров и врачей. А о специалисте диспансера, так называемом враче-кураторе, ни слова не сказано. Восем лет с Екатериной Карстен отработал Рафаэль Сулейманович Давыдов и не получил никаких надбавок за достижения двукратной олимпийской чемпионки. И сейчас один из чиновников заявил, что президентскую стипендию врачи получать не будут, самолично подведя черту. По слухам, из поощрительного списка за медаль Алексея Гришина намерены вычеркнуть и врача, и психолога. На всех денег не напасешься.

— Выходит, нашлось еще одно подтверждение фразе: «Если бы каждый человек у нас был на своем месте, появилось бы очень много вакансий». Где еще так разбрасываются толковыми специалистами?!

— Если бы это касалось только меня… Оставшись без любимого дела, я не пропаду. Но в диспансере есть люди, которым нравилось со мной работать. Меня попросили не будоражить коллектив, пресечь на корню написание писем в поддержку, и я выполнила эти условия. Наверное, ошибка была в том, что я не умела налаживать контакты с людьми на вышестоящих должностях. Мне не раз говорили, что иногда можно и прогнуться. А я считаю, что этого делать нельзя. Мы всегда принимаем всех и без очереди, никогда никому не отказываем в обследовании. Приходят порой даже с улицы: «Помогите, плохо». Врач должен прогибаться в одном случае — наклоняясь над больным.