НеПРОФИЛЬный актив. Дарьин дом. Борис Школьников: Минск создавали большие таланты

Заодно по журналистской привычке полюбопытствовал: когда же спорт напрямую шагнет не только в быт и семью, но и в творчество одного из лучших современных архитекторов Беларуси. Ответ получил через несколько лет — после окончания конкурса на реконструкцию стадиона “Динамо”, где проект бюро Школьникова уступил только немецкому…
Теперь его офис в “Александров пассаже”, построенном по собственному проекту. В этом здании, сотканном из шика и хайтека, невольно чувствуешь себя золушкой, но хозяин, улавливая сие мимолетное настроение посетителя, тут же находит нужные слова…
— Все в этом мире относительно, и я не могу принять утверждение, что архитекторам в нашей стране заработать легче, чем журналистам. К последним всегда буду испытывать искреннюю симпатию хотя бы потому, что моя первая жена была вашей коллегой. К тому же, насколько мне известно, у “Прессбола” все еще впереди. Я в курсе появления у вас инвестора и думаю, что лучшее спортивное издание страны вместе с инвестициями обретет и достойный офис. Если для этого понадобятся какие-то дизайнерские консультации, то, понятно, в них я вам отказать не смогу…
У меня еще свежи воспоминания о первых годах суверенитета и о тех волшебных временах, когда нам, моложе сегодняшних себя на два десятка лет, казалось, что мы можем изменить весь мир. У вас тогда было много звонких имен на букву “Б” — Борисевич, Богданов, Бережков…

— Мне только кажется, что в стране сейчас золотое время для представителей вашей профессии, или так было всегда?
— Я заканчивал институт в 1971-м и застал бум советской архитектуры, качество которой было довольно серьезным. Недавно в Москве участвовал в жюри международного конкурса “Зодчество”. В программе была представлена экспозиция советских времен, состоящая из лучших объектов, возведенных в то время. И скажу, что Минск оказался в числе лидеров — там были и “Восток”, и “Зеленый Луг”, и корпус архитектурного факультета БНТУ… Сейчас в тренде западные технологии, которые мы активно используем. По нашему проекту строится высотное здание “Royal Plaza” на проспекте Победителей, там модульные фасады, не требующие традиционного остекления. В то же время одна из самых важных задач — сделать так, чтобы облик объекта вписался в традиционную архитектуру не только в объемном решении, но и стилистически. Безусловно, надо учитывать и требования инвестора, хотя лучшие инвестиции — это я уже как специалист говорю — хорошая архитектура.
Вообще архитектура очень похожа на спорт. Ни в одной другой творческой профессии конкурсов нет, а у нас есть, и мне очень нравится в них участвовать.
Я в детстве жил в Гомеле и занимался там классической борьбой у Василия Сергеевича Секунова. Получалось это у меня довольно неплохо, даже планировал поступать в институт физкультуры. Параллельно ходил в изостудию, нравилось рисовать, увлекал сам процесс творчества. И как-то постепенно пришел к мысли, что моя стезя лежит в этом направлении.
Архитектор — профессия крайне сложная, на стыке технократии, инженерных вопросов, требующих ювелирных расчетов и искусства. Очень серьезная ответственность, которую всегда ощущаешь, проходя мимо построенного по твоему проекту здания — нравится ли оно людям, которые там живут и работают, удобно ли им там, комфортно, все ли мы предусмотрели. Практически всегда правки приходится делать в ходе строительства, потому что по идее процесс совершенствования бесконечен. Мы сейчас проектируем и строим очень большой квартал “Каскад”, я интересуюсь, как идут продажи, все-таки место непростое.

— Да уж, тюрьма, зла и горя немерено…
— Знаете, когда я там оказываюсь, то уже не чувствую, да и не вижу каких-то ассоциаций с тем, что когда-то было. Архитектура дает интересный эффект, здание вживается в место и стирает предыдущее. Ручаюсь, лет через пять никто и не вспомнит, что под ними была колония. Но работать с “Каскадом” особенно интересно еще и потому, что в силу упомянутых вами исторических причин этот район был обособлен и там есть богатая сфера для приложения творческой фантазии и передовых технологий. По нашей задумке, место будет очень гармоничным в плане “жилье — работа — отдых”. Муки творчества сопоставимы с теми, что испытываете вы, когда пишете важную статью. Что может всколыхнуть ум нескольких десятков тысяч людей? Нужны ведь не только правильные слова и факты, но еще и стиль, полет…

— Но вам в отличие от нас еще важно найти общий язык с заказчиком.
— Мы реализуем сейчас очень интересный проект — напротив “Минск-Арены”. Четыре здания, по форме напоминающие яхты, — офисные и оздоровительный комплекс. Последний не имеет аналогов в стране, он очень большой и будет предоставлять огромное количество самых разнообразных услуг. Так вот, когда я нарисовал первые эскизы, то заказчику, коим является белорусская компания “Бульбаш”, они чрезвычайно понравились. Когда инвестор становится твоим союзником, работа ускоряется в несколько раз. Позволю себе еще одну аналогию — это все равно когда журналист встречает умного собеседника. Но, к сожалению, так бывает не столь часто.

— Увы. Как считаете, есть ли у Минска свое лицо, которое выделяет его из других европейских городов?
— Наш город отличает главная его черта — комфортность. Часто бываю за границей, естественно, сравниваю, и постоянно прихожу к выводу: Минск очень удобен для жизни. И это ничуть не квасной патриотизм. Ларчик просто открывается: после войны Минск проектировали очень талантливые люди. В город была заложена правильная градостроительная схема. Даже сейчас можно удивиться тому, что главный проспект предусматривал габариты, выдерживающие транспортную нагрузку даже через 65 лет!
А затем пришли такие же талантливые мастера, построившие гуманные спальные районы, за которые давали государственные премии. Казалось бы, что можно сделать с этим ужасным панельным строительством, но в Минске оно все равно почему-то оказывалось лучше, чем в столице любой другой союзной республики. Если взять проспект Независимости, то в нем очень точно выдержан масштаб — первых этажей, верхних, смены точек восприятия, которые всегда практически идеальны.
С одной стороны, Минску повезло, что после войны его практически отстроили заново, а с другой — были потеряны многие исторические пласты. Но смотрите, Верхний город восстанавливают, и, на мой взгляд, это получается довольно симпатично.

— Симпатично, но Замчище скоро оставит под собой “Трудовые резервы”. А там, глядишь, очередь и до Дворца спорта дойдет — еще одного, на мой взгляд, морально устаревшего сооружения советских времен.
— Здесь палка о двух концах. Мне, например, очень нравится эта часть Свислочи и проспекта Победителей — там приятно находиться, другое дело, что коллеги не всегда угадывают с тем самым масштабом, когда над Троицким предместьем зависает громада уже всем известного в Минске дома.
Мне кажется, “Трудовые” и Дворец спорта сидят как раз таки нормально, это знаки того времени, в котором нам пришлось жить. И если мы их все уберем, что останется от нас?

— А что здесь такого можно построить, чтобы западный турист валил к нам с большим удовольствием? В Барселоне собор Гауди строят почти полтора столетия, зато теперь его знает весь мир…
— Вы сами ответили на свой вопрос. Архитектор должен думать не о себе, а о тех, кто потом будет пользоваться плодами творений его рук. Действительно, некоторые города притягивают к себе словно магнитом. Бывая за границей, всегда выбираю маршрут, где можно увидеть наибольшее количество памятников, в том числе и современной архитектуры. Некоторые города специально приглашают архитекторов с именем, на которых потом, скорее всего, поведутся туристы. Скажем, в Бильбао Фрэнк Гери построил музей современного искусства, для осмотра которого миллионы людей приезжают в этот испанский город специально.

— Нормальная тема. Почему бы нашему горисполкому не поставить перед собой такую задачу? Хотя, наверное, в вашем лице я вряд ли обрету сторонника…
— В принципе в этой идее нет ничего плохого, но опять же можно поспорить. С одной стороны, хорошо, если здесь появятся настоящие шедевры. А с другой — не исключено, что это будут отрыжки прошлого… Такие случаи тоже встречаются, и будьте снисходительны к моим коллегам, пусть даже известным. Все мы люди…
Впрочем, архитектура стремительно становится интернациональной и расстояния уже ничего не значат. Это было видно даже по конкурсу на проект реконструкции стадиона “Динамо”.

— Поражение вас сильно огорчило?
— Моих заказчиков подобный поворот событий только обрадовал, значит, мне не придется отвлекаться на этот объект. Хотя, не скрою, главный стадион страны — большая и интересная творческая задача. Мне бы очень хотелось создать образ нового национального “Динамо” с узнаваемыми и дорогими чертами старого доброго… Мы уступили немцам, может быть, именно потому, что слишком серьезно подошли к этой теме. Иногда получается так, что этой серьезности становится слишком много, а самый первый, легкий взгляд бывает именно тем, который и следовало воплотить.
В нашей профессии творчество необходимо точно в такой же степени, как и в вашей. Например, готовишься писать аналитическую статью, у тебя много убедительных цифр, и ты уже заранее предвкушаешь, как это сделаешь. А потом — бац, что-то отвлекает и садишься за стол уже с другим настроением и начинаешь не с того, с чего собирался, и от этого все как-то идет наперекосяк, но получается, пожалуй, даже лучше.

— Есть такое.
— Точно так же полет присущ и любому архитектору. Я как-то проектировал в Светлогорске школу искусств. Так вот штукатуры клали раствор с благоговением, просто потому, что им нравилось то, что они строили. Чувство прекрасного развито, поверьте, у всех людей. Они легко поймут, вы текст от балды написали или вложили в него душу.
Недавно по “Серебряному дождю” слушал интервью с популярным режиссером Кириллом Серебренниковым. Он сказал, что театр — это такой универсальный вид искусства, где в одном зале могут сидеть хорошие люди и плохие, но если произведение талантливо, то они начинают переживать и общаться. Тогда и возникает настоящее искусство. Вот и весь секрет.
Мне кажется, в архитектуре тоже так. Почему один стадион вы посещаете с удовольствием, а на другой даже и не пожелаете заходить? Почему на одном стадионе командам удобно и комфортно играть, а на другом они откровенно отбывают номер? Чем дольше наблюдаю спорт, тем больше прихожу к выводу, что суть его состоит в обоюдном колебании, которые испытывают и спортсмены, и болельщики. Я спрашивал у наших биатлонисток, бегущих по трассе: “Мы вам не мешаем, когда орем почти над ухом?” — “Нет-нет, кричите еще сильнее”. Вы замечали, в какое возбуждение приходят спортсмены, когда оказываются в атмосфере заполненного до краев стадиона? Это же эйфория, это желание показать верх собственных возможностей.
То же самое происходит и в архитектуре. Я в Сухарево построил церковь — в виде яйца, а в потолке сделан стеклянный крест. Там большое пространство и очень хорошая акустика. Когда туда прихожу, ощущаю, как бегают мурашки по коже, и это чувство испытывают очень многие прихожане, они сами об этом говорят. Я задумал это ощущение связи — между тем, что сверху, и тем, что внутри нас. Может быть, яйцо слишком прозрачная параллель, но это тот случай, когда пазл полностью сложился. Архитектура передает эмоциональные импульсы, и я своим ребятам всегда говорю: “Давайте соберемся и аккумулируем всю нашу положительную энергию”. Другое дело, что при этом нельзя быть закрытым. Нет такого моторчика, который может человека мгновенно переключить из режима работы в, скажем, режим путешествия домой.

— А вам не кажется, что далеко не все люди могут передавать импульсы окружающим?
— Думаю, каждый человек способен отдавать. Если нас кто-то призвал на эту землю и дал возможность жить, значит, нам дано божественное предначертание нечто оставить после себя. Другое дело, что не все попадают в свой ритм жизни.

— Бывает, целые страны из этого ритма выпадают. А другие, наоборот, строят высокоразвитую экономику на скалах, практически не обладая природными резервами.
— Мое поколение воспитано на японской архитектуре, как раз в 70-е наблюдался ее взлет. У меня даже был диплом на тему городов будущего. Но это вовсе не значит, что японцы лучше нас. У них мало свободного места. Они и сами небольшие, у них и образ мыслей иной. Мы — другие. Хотя по сути все люди похожи. Все любят своих детей, родителей, у всех народов существует единый кодекс поведения, что у нас плохо, то и у них плохо.
Каждый на своем уровне занимается творчеством, в том числе и архитектурой. И не надо думать, что высокотехнологичные японцы не делают ошибок. Мой потенциальный учитель Кендзо Танге в свое время в Токио сделал жуткую, простите, хренотень — административный центр с таким апофеозом, что у нас даже сравнить не с чем…

— Ладно уж, на подобные вещи мы быстро найдем ответ: Дворец республики — одно из самых жутких зданий, получившее меткое определение в среде минчан — “саркофаг”.
— Это, бесспорно, памятник своего времени, но, согласитесь, он “сидит” на Октябрьской площади достаточно уверенно и никому на ней не мешает. Сегодня на месте РДФК — дома белорусских борцов — строится отель “Кемпински”, и эта бетонная громада тоже выглядит как-то не очень здорово, но со временем он тоже “врастет” в проспект.

— Какое здание в Минске вам нравится больше всего?
— Балдею от Академии наук с ее шикарной огромной площадью и колоннадой. Люблю вокзальные башни архитектора Рубаненко — это визитная карточка нашего города, Дом правительства Лангбарда тоже уникален. Упиваюсь шармом дома на проспекте Независимости, где находятся “Подписные издания”, — там великолепно выдержан масштаб. Да тот же стадион “Динамо” с его аркадой выглядит очень интересно.
Уверен, что высокие спортивные достижения — это апофеоз не только физических, но и эмоциональных способностей человека. Чтобы достичь таких результатов, одних тренировок недостаточно. Мне кажется, спортсмен высокого класса все время идет по лезвию бритвы.

— Мы говорим о Домрачевой?
— Я наблюдаю за Дашей и понимаю, насколько она эмоционально загружена. Но это доля всех звезд спорта. А учитывая, что спортсменов мирового уровня у нас можно пересчитать по пальцам одной руки, она, безусловно, заслуживает такие знаки внимания, чтобы чувствовать себя комфортно и проявлять талант в максимальной мере.
Когда делали ремонт в Дашиной квартире, жили все вместе, и я каждое утро наблюдал ее побудку — необычайно раннюю и чрезвычайно бодрую. И дальше весь ее день складывался из множества дел, нанизанных друг на друга в строго определенном порядке. Она — величайший профессионал, и даже я не могу понять, откуда у девушки в двадцать с небольшим столько воли, терпения и умения жить в таком темпе.

— Гены?
— Мой учитель Борис Ларченко любил рассказывать про “Хатынь”. Этот великолепный мемориальный комплекс стал примером стечения колоссального количества условий и обстоятельств, когда коллектив талантливых архитекторов и художников очень тонко сработал в унисон. То же можно сказать про выдающуюся картину или музыкальную симфонию. Природу этого явления можно описать просто: сошлись звезды.
Мы говорим о Даше как о спортсменке, но давайте не будем забывать, что у нее и творческие способности очень высокие. Она так щедро одарена природой, что может проявить себя в самых разных сферах человеческой деятельности.
В этом тоже ее уникальность, потому что я и сам знаю много историй о том, как известные в прошлом атлеты не могли себя отыскать в послеспортивной жизни и просто в ней терялись и стирались из памяти болельщиков. Дашу не могу представить в этой ситуации. Мне кажется, в условиях освобожденного от спорта времени она проявит себя еще ярче.

— Почему она неохотно идет на контакт с журналистами, ограничивается общими пресс-конференциями?
— Мы не вправе осуждать Дашу за то, что она стремится сохранить свою внутреннюю энергию. Она не расплескивает эмоции — она их собирает. У Тютчева есть такие строки: “Молчи, скрывайся и таи / И мысли, и мечты свои…” Эмоции надо таить и тратить на дело своей жизни — ведь именно за Дашино умение быть лучшей болельщики ее и любят, так что ее надо просто понять. Правда, это сложно осознать тем, кто ни разу не оказывался на ее месте. С другой стороны, способность чувствовать и сопереживать является одной из главных добродетелей хорошего журналиста.
Я не могу сказать, что Даша каким-то образом отделена от болельщиков. Наоборот, в этом плане она необычайно активна. Мне самому не раз приходилось отвозить в Москву целую груду писем, предназначенных для российских почитателей ее таланта. Понятно, что она не отвечает на все послания, но надо же написать адрес, наклеить марку, вложить открытку с пожеланием адресату — это тоже занимает время. А таких открыток, между прочим, сотни. Кроме того, большинство журналистов мало волнуют перипетии биатлонных гонок, их куда больше интересуют жареные факты, которые можно вынести в заголовок.

— Да уж, сообщение итальянской прессы недавно наделало переполоху. Даше пришлось даже издавать на сей счет специальное заявление на собственном сайте.
— Кстати, она отлично ответила, дав понять, что не собирается ни с кем делиться подробностями своей личной жизни. И все, тема мгновенно умерла, как все наносное, что не является главным. Вообще я восхищаюсь умением Даши успевать в этой жизни многое, сохраняя свою самобытность.

— Тему Дашиной самобытности с удовольствием поддержат ее коллеги из мира спорта, которые строятся рядом с ее домом. Дизайн Дашиного строения поражает всех своей нестандартностью.
— Не зря говорят, что дом многое может сказать о его хозяине. Дом еще строится, в проекте он отнюдь не помпезен, довольно прост — но в нем чувствуются динамика и движение. Он открыт и распахнут для этого мира. Как Даша…