ОТКРОВЕНИЕ МИНИСТРА. Юрий Сиваков: интеллект способен разрушить все

Однако в июне увидел свет документ министерства, озаглавленный “Информационно-аналитическая записка по выполнению задач, поставленных президентом Республики Беларусь перед министром спорта и туризма при его назначении на должность”. И автор этих строк взяла на себя смелость по возможности дотошно проанализировать его содержание и изложить свои умозаключения на бумаге. Неделю назад сей труд, облеченный в публицистическую форму, полный и риторических, и недоуменных вопросов, лег на стол Юрию Леонидовичу. И был назван по первому прочтению “квалифицированной издевкой”. Впрочем, через несколько дней последовало приглашение к разговору.

— Мое положение в должности министра спорта и туризма очень своеобразно. Свою роль в данной ситуации охарактеризовал бы, пользуясь медицинской терминологией, как трансплантация чужеродного органа в живой действующий организм.

Ты, к примеру, выросла в спорте, в нем с малых лет и поныне продолжаешь там работать. Спортом дышишь, им живешь. У тебя сформировался определенный круг знакомых и близких, взглядов и понятий… А я с 17 лет в среде армейской. Потом перешел в милицейскую. Работая в различных должностях, в разных коллективах, сделал вывод: каждый из нас — суть двух ипостасей, натуры и культуры. Первая из них не меняется. А вот культура — величина переменная, зависящая от образования, возраста, среды обитания и прочего. И в связи с этим есть культура военная, спортивная и так далее…

Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не лезут. И мне, попавшему в спортивную общественность с целью работы на профессиональной основе, было довольно сложно. Причем не только понять эту натуру, но и действовать по правилам и нормам, складывавшимся в ней десятилетиями. Потому я и оперирую понятиями медицинскими, формулируя, что мой приход в министерство подразумевает врастание сердца и мозга в тело спортивной отрасли. Процесс сложный, ибо, и это объективно, в таких случаях идет отторжение, может проявиться аллергия, а может и вообще произойти неприятие.

— А на какой стадии приживления находитесь вы?

— Не скажу, что это аллергия, отторжение. Но заявить, что чувствую себя комфортно и уверенно, что у меня нет никаких проблем, не могу. Назначаясь на эту должность, на уровне подсознания предполагал, что сорокалетний опыт работы в разных коллективах позволит в короткое время стать своим и в физкультурно-спортивной организации. Что сумею сформировать команду, которая благодаря своему интеллектуально-профессиональному потенциалу, форме взаимного общения будет способна реализовать поставленные задачи. Наверное, могу заключить: я глубоко ошибался.

— Виновато резкое различие между спортивной средой и той, к которой вы привыкли?

— И это тоже. Но! Условия жизнедеятельности формирует среда обитания. Вот возврати меня сейчас обратно в военную среду. Придется по-новому вживаться, потому что даже каждый новый призыв отличается от предыдущего… Впрочем, ситуация в настоящее время динамична везде. Наверное, чувствуешь по себе: несколько лет минуло, а уже иное восприятие событий, явлений. Есть жизненные ценности незыблемые, из поколения в поколение передаваемые. А существуют ценности потенциальные, изменяющиеся с течением времени. И аспект морально-психологический, и формы взаимоотношений, в твое время бытовавшие в команде биатлона, ныне, скорее всего, другие. Вот скажи, пожалуйста, когда ты профессионально занималась спортом, существовала такая же система вознаграждения за результат, как сейчас? Нет? Значит, это повлекло за собой изменения и в чем-то другом? Значит, у тебя были все-таки иные идеи и взгляды?

— В незапамятное время материальный стимул для спортивного совершенствования не был превалирующим.

— Во! Моральный был на первом плане. А сегодня, согласись, когда в иных командах даже менеджеры появились, соотношение стимулов в лучшем случае фифти-фифти. Хорошо, если присутствует национально ориентированный прагматизм. Но мы видим нынче и цинизм, наблюдаем, как тренер выжимает соки из спортсмена, не думая, как обезвоженный и опустошенный организм будет дальше в этой среде обитания жить и себя чувствовать. Не убедил?..

Изменились интересы, трансформировались цели. Условия жизнедеятельности в свою очередь накладывают отпечаток на взаимоотношения старшие — младшие, начальники — подчиненные. Более того, зачастую наблюдаем, как думаем одно, говорим другое, делаем третье…

— Ваши самые яркие впечатления по приходу в новую отрасль?

— Первоначально встретил то, что очень впечатлило: людей здоровых, сильных не только телом, но и духом. И это, особенно после службы в МВД, после работы в Администрации президента, по-хорошему вдохновило. Я люблю работать с сильными людьми, общаться с оппонентами. Никогда не позволял себе быть истиной в последней инстанции. Всегда получал удовольствие, когда при выработке решений единомыслие достигалось не жесткими, волевыми методами, а в процессе общения, деловой дискуссии…

Но есть в отрасли особенность. Чем дальше специалист от спортсмена, тем больше у людей разнится профессиональное мышление. Личный тренер — это одно, старший — второе, главный — третье, государственный — четвертое. И у чиновника — организатора спорта — совершенно другие интересы, он играет роль, если так можно выразиться, радетеля, благодетеля спортсмена. Но сегодня эта роль мало кому удается.

Вся жизнь — театр, говорится в известном романе. И кто-то играет свою роль искренне, красиво. Кто-то — под “фанеру” и фальшиво. Рано или поздно все это раскрывается. И если речь об актере на сцене, то мы, скорее всего, просто отключаемся от восприятия звука, ищем удовольствие то ли во внешнем виде, то ли в пластике движений…

— Интересно, Юрий Леонидович, включаете ли вы “фанеру”?

— “Фанера” присутствует всегда. Не могу сказать, что я — искренен и в словах, и в поступках, и в действиях. Иногда условия обстановки либо вопросы стратегических целей предопределяют некие моменты действий, которые не созвучны чему-то твоему, личному. Почему? Ты можешь спорить, доказывать — до принятия решения старшим начальником. “После” должностное лицо, член команды обязаны только выполнять — даже вопреки собственному восприятию вопроса. Но я в целом пытаюсь найти аргументы и факты, свидетельствующие, что в данной ситуации нужно действовать именно так, а не иначе. А потом стараюсь реализовать их как можно более профессионально…

— Признаться, хотелось бы иллюстраций… Вот несколько дней назад исполком Национального олимпийского комитета рассматривал проблему Владимира Парфеновича, вывод его из состава НОКа… М-м…

— Светлана, не надо стесняться. Я понимаю суть вопроса. Она в том, насколько это было корректно, насколько искренне с моей стороны, и как это увязывается с нашими нынешними и прежними отношениями с Парфеновичем. Скажу так. Я Володю уважаю. У нас с ним хорошие отношения, и были они в чем-то на очень близком уровне…

Но есть одна деталь. Все сущее в природе — это семья. Она — матрица, от нее идет все дальше. И если в семье нет уважения к отцу, если кто-то — будь то мама, будь то ребенок — позволяет себе на папу говорить “сука”, там никогда не будет ни порядка, ни достатка. Суть семьи заключается в том, что отца выбирает мать, не дети. Но если мама позволяет по отношению к папе, в каком бы он состоянии ни был, резкие телодвижения или неадекватные выражения, то она в будущем обречена со стороны своих чад на аналогичное отношение…

Ни одно государство, которое хочет быть стабильным и процветающим, никогда не позволит какой-то запредельной, зарамочной формы отношения к своему руководителю. Это неуважение и к себе, и к мнению общества. И если ты допускаешь выходящие за рамки этики, норм и правил служебного этикета какие-то высказывания, ты должен сказать: я выхожу из этой игры, покидаю это общество, я становлюсь вне рамок закона, отказываюсь от того, что дает мне это государство.

В связи с этим охарактеризую данную ситуацию. Нам не хотелось бы раздрая в семье, не хотелось, чтобы в Олимпийском комитете, на Олимпийских играх кто-то позволял себе такие высказывания. И мы инициировали вопрос о выводе Парфеновича из состава НОКа. Предложили это президенту. Он нас не поддержал. Поэтому вопрос на сегодня закрыт.

— Но исполком НОКа принял решение…

— Да. Однако аналогично тому, как парламент принимает закон, а глава государства отправляет его на доработку, это решение исполкома президент НОКа на данный момент не поддержал. И на предстоящее Олимпийское собрание вопрос выноситься не будет…

— Кстати, на заседании исполкома вы проронили фразу, что “подобные инсинуации не позволяют реализовывать инициативы Минспорта”. Речь, в частности, шла о государственных стипендиях олимпийским чемпионам. Проект указа довольно длительное время находится на доработке. Как думаете, не сыграет ли коловорот вокруг имени трехкратного победителя Олимпиады на руку тем, кто настаивает на индивидуальном подходе при назначении этих выплат?

— Возможно, сыграет. Ведь существует и морально-этический аспект. Возникновение в коллективе разбалансированности, разрегулированности, переход от каких-то негативных явлений к конфликтным ситуациям и скандалам тормозит принятие, казалось бы, логичных решений.

Я считаю, что когда нет войны, сражаются одни спортсмены. Они в спортивной битве рискуют здоровьем, жизнью. Призеры Олимпийских игр — герои нации. И должны быть соответствующим образом вознаграждены. Причем так, чтобы комфортно чувствовал себя и победитель Олимпиады Леонид Гейштор, и пацан или девчонка, которые только-только принимают решение посвятить жизнь спорту, прекрасно понимая, что это путь самоограничений и самосовершенствования. Поэтому для меня лично данный указ очень важен. Я бьюсь за него уже не первый месяц.

— И ничего не удается…

— Нельзя сказать, что совсем… Ты в своем материале правильно подметила: мы иногда неудачи подсознательно пытаемся списать на кого-то. На погоду, на близких-далеких. И почему-то нет потребности обратиться к себе: как и что ты сумел сделать, чтобы идея реализовалась?..

А в данной ситуации, думаю, винить никого не надо. Конечно, кроме тех, кому положено этим заниматься. Если мы не смогли аргументами, фактами, посредством коммуникабельности, другими методами и приемами убедить тех, от кого зависит это решение, значит, нужно сначала проанализировать: что ты сделал сам?

Я вот, прочитав твою записку, долго думал, особенно перед нашей встречей. (На зарядку встаю в четыре утра, и она у меня длится часа полтора-два; я прокатывал упражнения и размышлял.) Знаешь, чтобы победить на чемпионате, чтобы выиграть в политике, экономике, нужна команда. Мы много говорим о ней. И каждый хотел бы работать в команде, особенно играющим тренером.

Но даже по прошествии полутора лет работы в должности министра я не могу сказать, что у меня, как раньше в войсках, в МВД, подобралась команда. Есть бригада, разнокалиберная, не очень высокой квалификации. С ней я в пожарном порядке занимаюсь ямочным ремонтом пути, по которому должен развиваться спорт и туризм, идти подготовка резерва.

А ямочный ремонт — это “лишь бы сегодня не ругали”. Дороги к храму нет. Я сегодня не способен эту дорогу построить. У меня нет для этого потенциала. В этих делах один в поле не воин…

Да, надо уметь работать с теми, кто есть. Уже прошли процессы обнюхивания, установления взаимопонимания, слаженности боевых действий… Я в свое время командовал ротой глубинной разведки. Это 21 человек: каждая группа — четыре солдата и офицер. Там только на жестах, поворотом спины, наклоном головы… А у меня сейчас, извините, через мат-перемат. Вчера Забурьянова ушла в слезах, в подушку плакала. Кто-то за сердце держится… Чего-то не хватает. Или я не могу найти аргументы-факты. Или еще что-то…

Как бы то ни было, но сегодня идет процесс неестественного, искусственного перенапряжения с коэффициентом полезного действия паровоза. При этом с поломками. У моих руководителей структурных подразделений у одного язва желудка, у другого прединсульт, да и у третьего тоже. Люди не выдерживают.

— Не буду скрывать, что это приписывают вашему стилю руководства.

— Наверное… Пробую я по-разному. По-хорошему, применяя весь арсенал, наработанный раньше. Вроде бы считал себя профессионалом в науке управления персоналом. Знаю, что такое морально-психологическое обеспечение управленческой деятельности. И, казалось, использую все. Но или я чего-то не понимаю, или условия служебной деятельности таковы.

Все идет на пределе. Знаете, чего больше всего боюсь? Допустим, возьмешь лимон и давишь, иногда до такой степени, что течет уже не сок, а горечь. Или закручиваешь гайку, сорвал резьбу, потом крути ни крути, толку мало… Так я уже на пределе этого лимона и этой гайки.

И более того. Вот бывает день, такой напряженный, но есть результат. И ты доволен и даже не устал. А бывает, измотан до предела! И все впустую… Сегодня именно такое состояние.

Я, может быть, никогда раньше столько не работал и столько не крутился. В те времена мог сказать себе: все, вот это получилось, вот это нормально, я на своем месте, делаю свое дело, причем эффективно, творчески, результативно. Нынче этого нет. Я насилую людей, держу их в крайнем напряжении; благодарен им за то, что они еще меня терпят. Пытаюсь каким-то образом снять постоянно возникающую напряженность в отдельном подразделении, у отдельного человека. Но нормальной работы, команды с эффективностью хотя бы двигателя внутреннего сгорания нет. Есть паровоз. Пыхтит, пробуксовывает, шипит. Но локомотивную скорость развить не может.

— Юрий Леонидович, в связи с тем, что вы сказали, будто достигли предпоследней стадии выжимаемого лимона, упомяну о слухах, которые муссируются достаточно упорно. Якобы вы приняли решение уйти…

— Нет! Вот это решение я не принял и не приму никогда. И у меня вызывает серьезную озабоченность то, что в течение года кем-то профессионально, системно вбрасывается информация, дескать, уже все, мол, на самом высоком уровне… Будто я ухожу в МЧС, еще куда-то. Притом чем сложнее ситуация, тем качественнее осуществляется вбрасывание…

Самое нерезультативное состояние — подвешенное. Когда нет уверенности в завтрашнем дне. Когда люди думают: да что я буду под тебя сегодня, если завтра прибудет другой, и хрен его знает, как себя поведет… Придет, как на “Динамо” Бородич, повыгоняет всех, с кем пришел ты, поменяет каноны и нормативы… Люди боятся этого.

Вот как получилось с Ананьевым? В течение определенного времени кто-то высокопрофессионально вбрасывал информацию и формировал негативную ауру и ситуацию вокруг него, раздражение руководителей. И своего добился. Николай Константинович был вынужден, дабы не создавать проблем никому, написать заявление и уйти с этой должности. И сегодня кто-то хлопает в ладоши: о, все, кто следующий?..

— Оказывается, как просто убрать человека!

— Светлана, допустим, ты — руководитель. Я захожу к тебе в кабинет каждое утро: ой, как вы плохо выглядите, на вас лица нет, да что с вами? Ну, подойдешь к зеркалу — вроде ничего. На второй день: ой, да вам еще хуже! Очки наденешь, опять в зеркало посмотришь. Потом начнешь думать, может, на самом деле плохо! Неделя — и слазишь… Это психология личности.

Люди профессионально работают в области пиара, общественных диверсий. Настолько все уже продвинулось… Танки, авиация — вчерашний день. Нынче действует интеллект. Именно он — самое мощное оружие человека или той команды, которая сумела сконцентрировать его вокруг себя. И интеллект способен разрушить все! От души до государства…

— А почему людей убирают? Не устраивает сама личность человека? Или избранные им направление движения, цели, методы, принципы?

— У руководителя должны быть три принципа. Первый: относись к людям так, как хочешь, чтобы они относились к тебе. Второй: помни, что все временно и преходяще, что все рано или поздно встанем в очередь за кефиром, и дай бог, чтобы в ней нам было комфортно. Третий: стремись найти общий язык и сработаться с теми, кто имеется в настоящий момент. Попытайся, чтобы каждый осознал, усвоил твои стиль и метод работы и, согласившись с твоим целеполаганием, вошел в состав команды.

Есть на российском телевидении игра “Слабое звено”, которую ведет очень стервозная девушка. Игра актуальная, потому что мир изменился. Раньше мы жили в зоопарке, где нам приносили своевременно покушать. А сейчас обитаем в лесу, и, чтобы пропитаться, нужно быть немножко хищником, не терять чутье, загружать ноги, тренировать голову.

— Точить зубы…

— Все правильно! Не ты, так тебя съедят!.. Я, когда пришел, в первую очередь огласил свои принципы. Согласны? Тогда давайте работать. И теперь вычисляю коэффициент трудового участия каждого. Что ты выдал при решении задачи? Мне не нужны твоя преданность, красивые глаза. Будь неудобным, противоречивым. Никогда не считай себя умнее других… Десятибалльная шкала: оценка каждый месяц. Низкий балл? Первый раз — случайность, второй — совпадение, третий — закономерность. Давайте расставаться!..

Я не привел с собой чужой команды! Я попросил Александра Григорьевича, пока первые месяцы не разберусь, не назначать мне заместителей. Взаимодействовал с теми, кто есть: с Шичко, Хатылевым, Юспой. Хатылев остался. С Юспой работаю, другой вопрос, какова эффективность? С Шичко, при всем моем уважении к нему, не получилось, у нас разные взгляды, подходы… Это нормальный процесс. Он ненормален тогда, когда ты еще не успел прийти, разобраться, а уже начинаешь людей сортировать: это человек Лукашенко, это — Сивакова, это — Ананьева, это — Бережкова…

Главное, чтобы был человек дела. Я люблю людей, которые могут, не соглашаясь со мной — даже на уровне конфликта, — тем самым предостеречь от неправильного решения. И терпеть не могу тех, кто все время смотрит и думает: ну как тебе угодить? Как сделать так, чтобы ты хотя бы не орал?!.

— Знаете, Юрий Леонидович, задавая вопрос, почему убирают людей, я вообще-то хотела услышать версию именно о вас. Виной тому личностные особенности? Либо изменения, начавшиеся с вашим приходом?

— В совокупности. Но на первую позицию поставил бы свою личность. Почему? Десять лет работы в вертикали на разных должностях — в Совмине, Совете безопасности, МВД, Администрации президента, в “Динамо”. Нужно быть идиотом, чтобы считать, что тебя все любят. Да, каждый должен стремиться, получив с назначением авторитет служебный, добавить к нему личностный. Но ты же все равно кому-то наступил, кого-то обидел, что-то отобрал. И тогда на кухне, в бане, за столом начинается… Формируется блок, намечается цель, разрабатывается механизм реализации. К чему это привело, видно на примере Ананьева… Я разбирался во всех делах, которые ему инкриминируются: очень уважаю Николая Константиновича. Его весьма профессионально, как говорят, “сделали”! И уважаю за то, что не сломался, не скис. Это характеризует. Мы с ним работали и будем работать в спортивной отрасли.

Меня сломать тоже не удастся. Единственное, чего боюсь, что в условиях создавшегося перенапряжения, не имея возможности работать спокойно, уверенно, планомерно, последовательно, я просто замордую людей…

— Какой выход видите?

— Думать. Общаться. Может быть, кого-то заинтересует наш разговор…

Понимаешь, есть категория людей сильных. Но есть и другая, над сущностью которой, будучи командующим войсками, министром внутренних дел, часто задумывался: откуда берется у людей садизм? У милиционеров — к задержанным, у контролеров — к осужденным, у солдат внутренних войск — к конвоируемым… Откуда? Ведь природой не заложено, чтобы одна особь получала удовольствие от страданий другой — это патология. Но все предельно просто. Пример. В каждом классе наверняка найдется тот, кого коллектив не воспринимает: девчонки не любят, пацаны к себе не пускают. И это происходит вследствие некоего комплекса, недостатка. Ага, думает тот, ну вы меня еще попомните!.. На этой злости получает образование, должность. И не дай бог, чтобы ему — палку резиновую в руки, пистолет на бок, наручники на ремень — это страшно, он же балдеет от власти над людьми!..

Поэтому я всегда уважал людей сильных, у которых нет комплексов. Которые даже по отношению к тем, кто позволяет себе действия и слова непорядочные, говорят: прости их, господи, они не ведают, что творят; бог шельму метит; за все в жизни надо платить, и за все в ней воздастся.

И себя, и вас отношу к этой категории. У меня нет комплексов. Чувствую себя самодостаточным, как бы это самоуверенно ни звучало. Но я жалею тех, кто по отношению ко мне использует запрещенные приемы — ниже пояса, из-за угла, в спину. Терпеть не могу людей с двойным дном, которые в лицо говорят одно, а закрывшись, за углом — другое. Забывая, что все по спирали возвращается. А тебе уже очень трудно работать с этим человеком, потому что видишь, под какую “фанеру” он поет и действует…

— Сильные люди… Довольно пространная сентенция о них получилась…

— Таких людей, сильных интеллектом, физически, духовно, больше всего именно в спорте. Недавний пример. Тысяча четыреста человек — от малого до седого — участвовало в демонстрации 3 июля. И когда я накануне провел с ними четырехчасовую тренировку — этого не выдерживали и мои солдаты в свое время, — они не дрогнули, не заныли. Сказал им тогда: народ, я вас уважаю, вами горжусь и любуюсь!..

Вот для них и хочется работать. Уверен, нигде нет такого количества людей сильных, как в нашей трехсоттысячной армии физкультурно-спортивной организации! Поэтому и хочется для них сделать что-то такое, чтобы потом хотя бы два-три года помнили.

— Поэтому и хочется, чтобы эти тысячи не “усохли” до сотен…

— Во-о! А ты знаешь, как это страшно, когда потом скажут, что благодаря якобы твоим бронебойно-тупоголовым действиям это скисло, а то пропало…

Вот сколько нас, министров, прошло, а вспоминают по большей части Виктора Ильича Ливенцева, да о Владимире Рыженкове говорят в основном с удовольствием…

— Справедливости ради замечу, что продержались они на посту гораздо дольше, чем те, кто назначался в последнее время…

— Сегодня есть несколько способов удержаться в седле. И довольно долго. Достаточно сидеть тихо, не высовываться, действовать в строго установленных рамках. Но это неправильно!

И есть другое. Ты верно зацепила вопрос. Иногда принимаешь решения, реализация которых даст эффект лишь лет через пять. За год-полтора не сделаешь ничего, только-только, как в переполненном автобусе, немножко расправишь плечи… Я, идя по улице, порой чувствую некий дискомфорт: со мной ведь все здороваются. Солдаты, офицеры, спортсмены, тренеры. Сейчас хоть тех, кто в национальных командах, знаю в лицо, по фамилии — и это тоже уже результат!..

Убежден, руководить отраслью должен человек, который в ней родился. Вот я, в свое время командуя полком, в любой момент знал, что в танке делает бортмеханик, что — наводчик, а что — командир. Я понимал их, даже видя со спины. Вот тогда чувствуешь себя уверенно. А когда вот так… И, поверьте мне, еще раз где-то по новой начать — мощи не хватит… Это настолько сложно стать своим. Не среди чужих, а среди тех, кого не знаешь.

А потом еще одно. Мы должны понимать, что спортивная отрасль сложна. Как эстрада, как сфера, где выкристаллизовываются звезды. Потому что звездой хотят быть все. Только один осуществляет свое стремление посредством интеллекта и тела, а другой пытается каким-то иным органом. И в этой ситуации чем глубже вникаешь… Получается как в сказке: чем дальше, тем страшнее. Приведу пример. Пришел ко мне Синельщиков: все кругом сволочи, воры. Какой человек! Мощный, здоровый. Ну как не порадеть?! Я не послушал Бабца, который сделал выкладки: вот что мы ему давали, а вот что в результате получилось. Любая интуиция должна строиться на опыте. А я поддался на голой интуиции — не его обаянию, его напористости. Я отодвинул всех, сломал Иванова, обидел Дулуб, задавил Квятковского… Ни одной командой столько не занимался, потому что мне нельзя было проколоться: я ему поверил! В Бресте напряг все что мог, создал условия: гостиница, бытовка, зал. А когда Синельщиков свое обещание не выполнил, лицензию на Олимпиаду не завоевал, подставил меня перед всеми, он даже не соизволил приехать, по-мужски признаться принародно: извини, шеф, не получилось… Я посылал на те соревнования нейтрального человека, тот вернулся, дескать, в сборной раздрай, Синельщикова даже его девчонки не воспринимают… Я фактически сломал команду…

Вот в чем суть, понимаешь, Света: чем выше должность, тем более высока цена ошибки. Одно слово, один жест пальцем наверху — и как следствие шторм внизу. И потому культивирую принцип: не навреди!

— Получается, что от министра напрямую зависит судьба отдельных людей. Это что, особенность нашей отрасли?

— Неверно. Так быть не должно. Я пришел к выводу: в деятельность главного тренера силовыми приемами вмешиваться нельзя. Да, в случае коллегиального решения можешь его заменить. Но он должен знать: главный тренер — старший на рейде. И никто не имеет права пользоваться благосклонностью министра!

Министр не в праве решать, кому ехать на Олимпиаду. Министр обязан создать систему, максимально приближенную к объективной. Он должен делегировать полномочия профессионалам. Конкретизировать, что решается в командах, что в директорате, что на совете центра. Таким образом, создать систему: самодостаточную, саморазвивающуюся, безопасную, не травмирующую…

К слову, я постоянно просматривал записи доктора Белана. И мне иногда становилось страшно, в каком состоянии и с какими травмами подходят к Олимпиаде вследствие тренировочных перегрузок наши спортсмены. И только благодаря знанию Валерия Ивановича — что, куда и сколько вколоть — мы имеем то, что имеем. Но на этом далеко не уедем. Это — та резьба, которая вот-вот сорвется!..

— Простите, Юрий Леонидович, но не вы должны листать записи доктора! Не дело это министра, согласитесь.

— Если бы я был грамотным министром, туда не лез бы. Я это чувствовал бы! А теперь вынужден искать то, за что мог бы сначала уцепиться, а затем отрегулировать взаимоотношения в центре спортивной медицины. Ведь необходимо четко определить статус, права и полномочия врача-тренера. Он сегодня бесправен…

Цель — создать систему противовесов и ограничений, систему, которая защищает спортсмена от каких-то действий тренеров и чиновников…

Никому не нужна победа любой ценой! Да, хороша песня: “Мы за ценой не постоим”. Но надо понимать, что спортивная победа не должна вызывать необходимости в ликвидации последствий и восстановлении разрушенного хозяйства. За победой должны следовать всеобщее ликование и дальнейшие шаги в развитии, совершенствовании и процветании! Согласна?..

Сегодня, констатируем, министр — бригадир. Он бегает от лопаты к венику, от слесаря к плотнику. Мечется между всем этим в перерывах совещаний. Вот есть такой закон Парето, суть его в пропорции 20 к 80. Если мы проанализируем свою жизнь, свою деятельность, то с ужасом заметим, что только 20 процентов времени проводим с пользой для себя, для удовольствия, для дела. Все остальное — суета сует и томление духа. Или возьмем любой коллектив: на двадцати процентах профессионалов, сильных людей держится все. А 80 процентов при сем присутствуют и наблюдают, когда ты оступишься, ошибешься. Или просто выполняют какую-то побочную работу. Наша задача — суметь организоваться так, чтобы было хотя бы 50 на 50…

— У вас, как министра, контракт на пять лет. А какая задача ставилась при назначении на должность?

— Создать систему стратегического управления отраслью. Об этом, собственно, мы и вели сейчас речь. А задача ближайшая — обеспечить успешное выступление на Олимпийских играх.

И в этом плане, считаю, все возможное мы сделали. Конечно, как в любом механизме, где-то смазки мало, а там регулировочка требуется. Наладка конвейера должна продолжаться до конца… Анализируя работу группы обеспечения на предыдущих Олимпиадах, формируя нынешний выездной состав, пришел к выводу: в Афинах не должно быть никого просто присутствующего. Чтобы была возможность, во-первых, создать все условия, а во-вторых, оперативно отреагировать на любую возникшую ситуацию. Чтобы было все необходимое и в кармане, и на счету, и в чемоданчике — для решения любого оперативного вопроса.

— Следуя этой логике, ваше личное присутствие в Афинах вовсе не обязательно…

— С одной стороны, присутствие там министра особо ничего не даст — для спортсменов. Но для министра — когда наблюдаешь не по телевизору, а общаясь, видя в упор, кто, с кем, как и что, — это неоценимый опыт на следующий олимпийский цикл. Если министр хочет дожить до пекинской Олимпиады и подготовить команду не хуже, чем сейчас, он должен быть там. Не вмешиваясь, все видеть, контролировать, регулировать, прочувствовать сущность людей. Ведь, бывает, смотришь на человека в обычной ситуации — любо-дорого. А как чуть заштормило, у него лицо цвета “побежалости”, глаза провалились, челюсть отвисла… В нашем деле нужны те, кто чем тяжелее, тем собраннее, концентрированнее. Мне необходимо знать, что представляют собой люди, реализующие сегодня целеполагание, определенное главой государства… И если, допустим, руководство считает, что Сиваков будет действовать и в следующем олимпийском цикле, то ему надо ехать. Если Сиваков — временно, для выполнения какой-то конкретной задачи, тогда ему нехрен там делать…

— А как насчет медалей?

— Когда мы имеем в видах только первые-вторые номера… Когда некоторые тренеры, седые и опытные, задолго до Олимпиады заявляют: не вопрос, будет пять медалей… В то время как многие страны-соперники посадили своих самых перспективных в засаду, не афишируя, не показывая их результаты даже в компьютерах… А мы хлопаем в ладоши: ах, как белорусы выступили на чемпионате мира!.. Признаюсь, это меня беспокоит. Не компостируем ли мы друг другу мозги? “Александр Григорьевич, мы готовы, 24 медали уже почти в кармане, одну доберем!” Говорят же издревле: не загадывай…

Но как бы то ни было, успешной деятельность Сивакова можно назвать тогда, когда будет выполнена поставленная задача. И Сиваков может оказаться в роли командующего Белорусским военным округом Павлова, расстрелянного в 1941 году. А может…

Знаешь, когда началась атака, от командующего уже ничего не зависит. Но если у него во лбу есть звездочка, если ему на роду написано быть счастливым и успешным, если он сумел сформировать у солдата стремление к победе, значит, командующий соответствует своему предназначению. А если не сумел… Что ж, бери лопату, иди копай.

— А не в связи ли с тем, что Олимпиада представляется неким рубежом, за которым неизвестность, незадолго до ее начала и родилась ваша информационно-аналитическая записка?

— Нет. Тяжело падать в первый раз. А потом научаешься группироваться, и приземление дается менее болезненно… Знаете, самая страшная во всех отношениях должность — министра внутренних дел. В каком плане? Да в ней в принципе ничего невозможного нет. Столько подчиненных, возможностей, видимого и невидимого величия, что невольно кружится голова. И ты — вроде такой всем нужный, совсем занятой — начинаешь на всех рычать. Достигаешь состояния, когда ни с какой стороны не подступиться, на комолой козе не подъехать. Это, знаешь, как при кессонной болезни, поднялся резко, и в мозгах бурболки залопались. И очень полезно иногда с такой высоты без парашютика упасть попой на асфальт. Мозги встряхиваются, все становится на место. Это как из состояния невесомости вернуться в нормальную атмосферу. Вот тогда было страшновато…

А сегодня… Скажу так: по крайней мере я стараюсь делать все что могу. Провидению и высшему разуму виднее, как с нашей командой поступить и какие результаты в августе преподнести. А все остальное решать тому, кому дано на это право. Или тому, кто имеет на это право.