НеПРОФИЛЬный актив. Еврейский десерт

— На дворе 1980 год. Мы с приятелем, пьяные до такой степени, что не можем даже ворочать языками, едем домой в Иерусалим. Но уже в самом конце пути въезжаем в зад какому-то микроавтобусу. Он оказывается полицейским.

— Облом.
— Я тоже так подумал. Пытаюсь что-то объяснить одному полицейскому, а в это время мой приятель высовывает голову в открытое окно и, простите, блюет под ноги другому.

— Двойной облом.
— Тот ошарашенно отскакивает и спрашивает: “Вы что, больны?” Я хотел рассмеяться в голос, но не смог этого сделать, потому что просто ничего не мог. Когда же до них наконец дошло, что мы вусмерть пьяны, то нас, представьте себе, развезли по домам и взяли с меня честное слово, что я посплю, протрезвею и только потом вернусь за машиной. Все кажется литературной историей, но это правда.
Сейчас, конечно, мы мгновенно оказались бы — и надолго — в участке. Мы немного изменили эту страну. Хотя бы потому, что потребление алкоголя выросло в разы…
Впрочем, давайте лучше о Беларуси. Когда у нас выбирали тренера футбольной сборной Израиля и на этот счет было много дискуссий, я предложил Виктора Гончаренко. Но в итоге главным назначили Эли Гутмана и не ошиблись: этот тренер из ничего может сделать команду.
У нас до сих пор никто не понимает, откуда взялся БАТЭ. Команда без звезд, без большого бюджета решает задачи выхода из группового этапа Лиги чемпионов. Это серьезно, и за такими достижениями стоит большой труд. Наверное, это ваша ментальность. Мой папа никогда не уставал повторять, что белорусы — самые скромные, тихие и достойные люди из всех народов, входивших в состав СССР. Он всю жизнь хотел поехать в Минск, где в Яме в числе пяти тысяч расстрелянных белорусских евреев лежат его брат и трое его детей…
Хотя Штанге вы зря убрали. Немцы хороши тем, что в наш общий советский беспорядок вносят дисциплину и расчет — то, чего нам исторически не хватает. Не скрою, всегда был поклонником немецкой школы. Это началось еще с 1972 года, когда видел лучшую сборную Германии за всю ее историю. Мюллер, Беккенбауэр, но главным там был Гюнтер Нетцер — игрок невероятно мобильный и креативный.
В финале чемпионата Европы против него играл Юрий Истомин — суровый парень из ЦСКА. Я никогда не видел ничего подобного: Нет- цер мяча не касался, Истомин — тоже. Немец делал два-три качкообразных движения в стороны, и советский футболист терял равновесие. Потом он поднимался, и все повторялось снова. Нетцер издевался над ним, но все это было так красиво, что даже болельщики сборной СССР это прощали… Все понимали, что при тогдашнем довольно приличном составе союзной сборной против немцев у нее не было никаких шансов.
Тот матч я смотрел еще в СССР, в Израиль уехал в следующем, 1973-м. Тогда это было как улететь в космос. С друзьями прощался с полным осознанием, что никогда уже с ними не увижусь. Приятель, с которым вместе тренировались в хоккейной секции, выпил со мной на прощание бутылку водки и сказал: “Не волнуйся, Марк, если будет война, я в тебя стрелять не стану”.
В Израиле пошел служить в армию, там же познакомился с будущей женой. Отсюда и девять книг прозы, не считая работы спортивным журналистом.

— У вас здесь есть спортивная журналистика?
— Она у нас определенного толка. Есть два вида спорта — футбол и баскетбол, все остальное рассматривается просто как приложение. В каких-то видах время от времени вспыхивают звезды, но все это носит случайный характер и никоим образом глобально не влияет на популярность вида. Для этого нужны или традиции, или деньги. У футбола и баскетбола они есть. Хотя, надо признать, высоких и больших парней в Израиле все-таки мало. Поэтому, наверное, все успехи связаны с тель-авивским “Маккаби”, за который традиционно выступает много иностранцев.

— Следует полагать, ваша страна не испытывает комплекса из-за отсутствия программы продвижения Израиля на Олимпиадах.
— У нашей страны была совсем другая история. Это не Советский Союз, который всегда нуждался в международном признании. У нас вначале было освоение, потом выживание. Это главное, а все остальное — изыски, десерт. Те, кто должен был уйти в спорт, оказываются в армии. В различного рода спецподразделениях есть много ребят, которые при иных условиях могли бы принести олимпийскую славу Израилю.

— Олимпиаду 1972 года в какой-то мере тоже можно было назвать израильской — похищение и убийство вашей спортивной делегации в Мюнхене всколыхнуло тогда весь спортивный мир…
— Это был шок для Израиля. На Олимпиаду уезжали красивые могучие парни, а домой они вернулись в гробах. Кстати, там был один мальчик из Минска, чемпион СССР среди юношей борец Марк Славин. Ему было всего 18 лет. И он тоже погиб, как и все остальные ребята, захваченные палестинскими террористами из “Черного сентября” прямо в Олимпийской деревне.
Наши предлагали немцам прислать спецподразделение, но те отказались. Наверное, взыграла национальная гордость, им захотелось справиться своими силами. Немцы — отличные солдаты, но в таких делах нужен опыт, а его-то как раз и не было. Тогдашний премьер-министр Израиля Голда Меир после трагедии в мюнхенском аэропорту, где заложники были расстреляны практически в упор, пришла в ярость и приказала главе “Моссада” ликвидировать всех, кто был причастен к этой акции. Операция получила название “Гнев божий”.

— Спилберг изобразил эти события в своем знаменитом фильме “Мюнхен”.
— Конечно, сюжет был далек от истины, но тем не менее приказ Голды был выполнен. Террористы скрывались от возмездия в разных странах мира, но это не помогло. Такова политика Израиля: человек, совершивший теракт в отношении любого гражданина нашей страны, неминуемо получит возмездие. Не знаю, насколько сдерживающим является сей факт, но, думаю, многие имеют это в виду.

— Интересно, каков размер государственных зарплат ведущих израильских спортсменов?
— Максимальная величина что-то около 1400 долларов. Это немного ниже средней зарплаты в стране. Знаю, что ваши спортсмены экстра-класса получают примерно в два-три раза больше. Вот поэтому, возможно, белорусы показывают более стабильные результаты на международной арене. Государство не скрывает своих амбиций, поэтому и вкладывает немалые средства. Особенно в хоккей, да?

— Средняя зарплата в минском “Динамо” — самом богатом клубе страны — была около 50 тысяч долларов.
— Это в год?

— Издеваетесь? В месяц, естественно…
— Клуб частный?

— Конечно же, нет.
— Тогда не понимаю, зачем вам это нужно? Немного слежу за хоккеем и знаю, что ваше “Динамо” погоды в чемпионате КХЛ не делает. Да и эта лига, думаю, еще весьма несовершенна с экономической точки зрения. У нас есть израильские звезды, игравшие в английской премьер-лиге и выступающие в НБА. Они зарабатывают даже больше ваших хоккеистов. Однако там же совершенно другой уровень менеджмента, и затраты, как правило, окупаются доходами.

— Полагаю, мы только в начале тернистого пути.
— У баскетбольного “Маккаби” бюджет 19 миллионов долларов, но каждый раз спортивный дворец вместимостью 11 тысяч заполняется до предела. Билеты дорогие — по 100-150 долларов, но их все равно не достать. Большие деньги клуб получает от Евролиги, телевидения и рекламы. Спонсорам выгодно иметь дело с этим брендом, и поэтому недостатка в них нет.
Но представьте, как трудно бороться с ЦСКА, бюджет которого превосходит наш в шесть раз. Наши спонсоры — частные лица, а там “Норильский никель”. Мне Гомельский рассказывал, как он их нашел.
Умные люди подсказали, что в дубле играл мальчик — сын начальника международного отдела Спорткомитета СССР, и вот сейчас этот парень стал одним из самых богатых людей страны. Александр Яковлевич честно сказал, что раньше и понятия не имел о его существовании, но как человек армейский и решительный сразу же записался на прием. Михаил Прохоров просто забросал его вопросами: а помните, как тогда? Гомельский ничего не помнил, но кивал, и когда разговор зашел о тогдашнем состоянии ЦСКА, то ответил просто: “Считайте, ему кранты”. — “Может, как-то можно помочь?”

— У писателя Богомолова это называлось моментом истины.
— Из кабинета Прохорова Гомельский вышел президентом клуба с бюджетом в 30 миллионов долларов. История совершенно потрясающая для наших широт, но едва ли не одинарная для России, где в спорте крутятся просто сумасшедшие деньги.

— У вашего родного Ленинграда в советское время была незавидная участь в противостоянии с тогда более зажиточной Москвой…
— О да! Владимир Кондрашин и Александр Гомельский были антагонистами как в жизни, так и в спорте. Гомельский — гениальный менеджер и потрясающей харизмы мужик, у которого последний ребенок появился в 70 лет, при этом он женился на женщине моложе его на 40 лет. Но при всех своих достоинствах он мог тренировать только в условиях СССР. В тель- авивский “Маккаби” его не взяли, а во французском “Лиможе” он надолго не задержался. Кондрашин же, думаю, мог бы работать в любой команде. Как тренер он был гораздо сильнее Гомельского.
А какой в Питере жил прекрасный специалист Вячеслав Платонов! Один из лучших в истории мирового волейбола. Кстати, когда Николай Карполь привозил в Израиль сборную Беларуси, я ходил на него смотреть, как и на наставника израильской команды Арье Селинджера — легенду ничуть не меньшую, чем Карполь.
Арье родился в Польше и в годы Второй мировой войны прошел через концлагерь. Потом его родители переехали в Израиль. Здесь он заинтересовался волейболом, затем привел к серебру на Олимпиаде-84 женскую сборную США, а на Олимпиаде-92 — мужскую сборную Голландии. Арье никогда не повышал голоса на игроков — это было его кредо. Николай Васильевич, как вы знаете, придерживался противоположных позиций, и его можно было услышать даже на последних рядах трибун.
Великие тренеры могут быть абсолютно разными, но всех их объединяет одно — они гениальные психологи. Они умеют воздействовать на каждого игрока команды. Представители советской школы любили политику кнута, вернее, ее лучше всего понимали спортсмены. Среди них ведь демократов не было: Тарасов, Тихонов, Бесков, Лобановский, Турчин, Гомельский, Карполь, ваш Миронович — все они были очень жесткими. Запад с его либеральными демократическими ценностями требовал совсем иного подхода, и там тренеры авторитарного плана были скорее исключением, чем правилом. Может, поэтому никто из советских мэтров не сделал потом карьеру за рубежом.
Но опять-таки надо понять, в какой стране они росли и формировались как личности. Константин Иванович Бесков рассказал мне одну историю. Его жену звали Валерия. Это была одна из красивейших женщин Москвы, которую Бесков сильно любил. Папу Валерии после войны арестовали — не поверите, за анекдот. Где-то в компании, наверняка по пьяной лавочке, но — донесли… Дали десять лет без права переписки. Лера, конечно, сходила с ума. Каким-то образом узнала, что отец в одном из лагерей на Волге, недалеко от Сталинграда. И вот Бесков должен был ехать туда на игру. Лера уговорила его навести справки и попробовать увидеться с отцом. Все-таки Костя был человеком авторитетным и играл в московском “Динамо” — клубе, который имел отношение к известного рода структурам.
Бесков пошел на прием к Виктору Абакумову — тогдашнему министру госбезопасности, человеку, возглавлявшему во время войны “Смерш” и известному тем, что лично принимал участие в пытках людей. Константин Иванович говорил, что во время встречи ему было страшно как никогда.
“Я английских защитников в 45-м так не боялся, как тогда Абакумова, слушавшего меня с ледяным выражением лица, по которому никак нельзя было определить, что он думает: собирается помочь или арестовать сразу же в кабинете. Он ведь даже не поздоровался и не предложил сесть. Излагаю ему суть, а сам думаю: будь что будет, а без ответа не уйду…”
На следующий день после выигранного “Динамо” матча к Бескову подошел полковник и предложил следовать за ним. Они сели на скоростной катер с двумя автоматчиками на борту и через какое-то время были на месте. Привели тестя — он с трудом стоял на ногах, обутый в какие-то опорки. Начальник лагеря спрашивает: “Ты хоть знаешь, что твоя дочь вышла замуж?” — “Да, за какого-то футболиста…” — “Вот он перед тобой…”
Они обнялись… Когда Константин Иванович рассказывал мне эту историю, у него голос дрожал. Я представляю, что и он, и его тесть, только что познакомившийся с зятем, чувствовали в тот момент. Отца накормили и уже на следующий день перевели на легкую работу в библиотеку. А через год отпустили, и он, кажется, еще какое-то время пожил на воле…
Многие не понимали Бескова, считали его невозможным тираном. Но давайте вспомним, в какое время он жил и через что ему пришлось пройти. Николай Старостин, долгие годы бывший начальником московского “Спартака”, где главным работал Бесков, провел вместе с братьями в сталинских лагерях несколько лет. Это люди той еще закалки…
Валерий Лобановский хотя и помоложе, тоже из железобетонной советской породы. Андрей Баль рассказывал мне о нечеловеческих нагрузках, которые футболисты испытывали на тренировках киевского “Динамо”.
“Доходили до такой стадии, что, казалось, вместо пота из нас начинает выходить кровь. Хотелось бросить все к чертовой матери, но мы ловили на себе взгляд Лобановского и терпели дальше. Он обладал какой-то гипнотической способностью воздействовать на окружающих. Вроде ничего специально не делал, горло не драл, но все его слушались беспрекословно”.
Вашего Малофеева я как-то не очень любил еще с ленинградской поры. Его у нас называли движком. Он носился по полю, словно заведенный, с первой минуты и до последней. Какая радость от созерцания этой картины? А вот к Мише Мустыгину было другое отношение. Он технарь от бога, накрутить мог любого защитника, потому и аплодировали ему больше всех из минчан. Ивана Савостикова — этого убийцу нападающих — в Ленинграде ненавидели. Он в Леву Бурчалкина обеими ногами въезжал и сдирал ему всю кожу. Помню, как хотели его выловить после одного из матчей, чтобы накостылять. Но потом передумали и ограничились предупреждением.
Но вообще моим любимым футболистом был Яшин. Эту историю о Льве Ивановиче рассказал израильский актер, когда-то живший с ним в Москве в одном подъезде. В конце 80-х в Израиль приезжала сборная ветеранов советского футбола вместе с Яшиным. Он вернулся, идет по двору, где этот актер копается под капотом своего автомобиля. Подходит к нему и спрашивает: “Вова, ты что, всю жизнь собрался карбюратор изучать?” — “Ну а че?” — “Ехать нужно. Теперь не только нужно, но и можно…” Володя воспринял это как знамение и в том же году стал гражданином Израиля.
Яшин ведь, как вы понимаете, не был чужим человеком для нашей страны. В 1956-м перед Олимпиадой в Мельбурне сборная СССР приезжала в Израиль на товарищеский матч. Второй вратарь сборной, необходимое для рассказа пояснение, имел фамилию Разинский. Лежит Яшин в своем номере, стук в дверь. На пороге два крепких молодых человека в белых рубашках и черных костюмах, хотя на улице 40 градусов жары. “Лев Иванович Яшин здесь живет?” Яшин поднимает голову и поясняет: “Вы не туда попали. Он в соседнем номере, и звать его Борис Исаакович Разинский”.
Но все это было когда-то, со временем страхи забылись, железный занавес пал, и Яшину, когда у него были проблемы с ампутированной ногой, в Израиле сделали прекрасный протез — причем бесплатно. Это только недалекие люди считают, что евреи думают лишь о деньгах. Уверяю вас, гораздо больше они ценят настоящих людей…
Ну а теперь вы мне расскажите о белорусском спорте…