Юбиляр. Марафон Железовского

Каюсь, предложение было с подтекстом. Многие его коллеги по спорту высоких достижений из советских еще времен в ответ на такую просьбу начинали нарочито вздыхать: дескать, мы-то какие звезды, все в прошлом… Вопрос о длине человеческой памяти всегда был болезненным для кумиров минувших лет. Да и сам помню, как Игорь в середине 90-х в одном из интервью сказал слова, которые почему-то запомнились надолго: “Ну какой я национальный герой? Вот с коньками закончил, и уже через полгода обо мне все забудут…” Если принять во внимание вторничное чествование по поводу 50-летия Железовского в НОКе, то, выходит, о шестикратном абсолютном чемпионе мира у нас помнят до сих пор. Ну или хотя бы вспоминают в такие вот знаменательные дни…

— Я никогда не страдал ностальгией. Мне кажется, мониторить упоминания о себе в СМИ — удел тех, у кого в жизни все позади. А когда дела идут хорошо, то думаешь о совсем других вещах…

— До того, как дела у тебя пошли хорошо, был довольно мучительный поиск себя…
— Поверь, я отнюдь не мучился, когда пошел работать в Министерство спорта. Было абсолютное убеждение, что именно там должен применить свои знания человека, знакомого с кухней высоких спортивных достижений. Обуревало искреннее желание приносить пользу, одновременно модернизируя деятельность нашего министерства, которая никогда не казалась мне идеальной. Наивный юноша…
Думал, достаточно будет объяснить людям и личным примером показать, как, но, выяснилось, всех все устраивает. Никто не хотел браться за решение новых задач просто потому, что пришлось бы взгромождать на себя лишнюю ответственность.
Вообще, функция созидания в министерстве всегда подменялась функцией контроля, и потому в существующей системе пробить какую-то брешь было очень трудно. Кое-что, впрочем, все же удавалось сделать. Скажем, положение о стипендиях спортсменам предложил я, потому что в то время атлеты высокого уровня были поставлены, по сути, на колени и им приходилось задумываться о дополнительных источниках заработка — работе на рынке и тому подобное.
Впрочем, через какое-то время сдался и я. Эту стену равнодушия разрушить было невозможно. Стал как все: сидел на бесконечных совещаниях и с умным видом кивал головой.
Затем четыре года отдал Паралимпийскому комитету. А уже где-то с 2000-го начал заниматься коммерческой деятельностью, попутно решая дела федерации конькобежного спорта.
Тот период вспоминаю с чувством удовлетворения — федерация работала слаженно и стремилась наладить конвейер по подготовке перспективных юниоров. Была хорошая экипировка, мы имели возможность отправлять одаренных ребят на длительные сборы за рубеж. Правда, когда в федерации появляются деньги, со всех сторон слетаются орлы, твердо знающие, как надо поделить их наилучшим образом. Но такова, наверное, неизбежная реальность любого предприятия.
Так что когда возникли разговоры, что хорошо бы поменять председателя федерации, я отнесся к этому абсолютно нормально, тем более что основная работа затягивала все больше и больше. Она требовала много сил. А когда возвращался в Минск, то здесь надо было снова напрягаться и разруливать проблемы федерации.

— Решение отстранить тебя от руководства федерацией на Олимпийском собрании оказалось довольно скандальным.
— Оно резонное. Потому что у сторон не было особого желания продолжать сотрудничество. Хотя когда написал заявление, вдруг выяснилось, что моя кандидатура как раз таки устраивает абсолютно всех. И бумага совершенно спокойно лежала в чьем-то столе целых полгода, вплоть до самого собрания.

— Следует констатировать, что в белорусских коньках так и не появился новый Железовский…
— Почему же? Анжела Котюга радовала нас отличными результатами. Другое дело, что провал в выступлениях сборной наступил именно тогда, когда белорусский конькобежный спорт начал контролировать тренер и муж Анжелы Игорь Погорелов. Все внимание и средства были обращены на Котюгу и ее возможную олимпийскую медаль, которую мы так и не получили, а время для обкатки перспективной молодежи упустили.
Зато сегодня у нас есть каток, и, наверное, все будет зависеть от тех людей, которые занимаются развитием вида спорта.
А я сейчас на своем месте. И максимум что могу — это оказать консультативную помощь или поделиться своим видением определенных вопросов.

— Тебе за это время кто-либо из федерации или министерства звонил, интересовался мнением?
— Нет.

— Ну, тогда ты ничем не рискуешь.
— Я в любом случае ничем не рискую. Просто в министерстве еще со времен Рыженкова муссировался вопрос о том, необходимо ли стране культивировать одновременно столько видов спорта. Это довольно резонно. Если не хватает денег на всех, то давайте выберем приоритетные дисциплины и средства прежде всего будем направлять именно туда. А остальные виды отпустим в свободное плавание. Конечно, будем помогать с выездами на чемпионаты мира и Европы, но не более.
Петр I посылал своих людей в Голландию, чтобы там смотрели, как надо строить корабли. Точно так же надо и нашему министру относиться к будущим тренерам. Каким образом главным тренером сборной СССР по конькам стал Валерий Муратов? Его, чемпиона мира, поставил на это место тогдашний председатель Спорткомитета СССР Сергей Павлов.
Но это вопрос механизма, он может быть разным. Главное — понять, что учиться надо у тех, кто сегодня диктует моду. Нет ничего плохого, если мы отправим лучших спортсменов, чьи карьеры близятся к завершению, на стажировки к тренерам мирового уровня. Мы ведь, по существу, тренируем так, как когда-то тренировали нас, поэтому и движения нет… Можно еще приглашать специалистов с именем, у которых будут учиться местные тренеры, как правило, молодые, поскольку старые, давайте в этом честно признаемся, маловосприимчивы к новациям.
А вообще если мы хотим выигрывать на Олимпиадах 25 медалей, то не надо ничего придумывать. Следует просто проанализировать опыт ГДР — страны, которая по численности населения превосходила нашу раза в полтора, что, по сути, не так уж и существенно. Однако на летних и зимних Олимпиадах боролась за первые места в общекомандном зачете.
Немцы ничего нового не придумали. Они сконцентрировались на видах, где разыгрывалось больше всего медалей: плавании, легкой атлетике, гребле. Все усилия были аккумулированы именно на них. Они сразу поняли, что с футболом или хоккеем дела иметь не стоит. Это же черные дыры: сколько денег туда не вваливай, больше одной медали не завоюешь.
А у нас все наоборот. Сколько комплектов медалей разыгрывается на Олимпиаде в плавании, 30 или 40?

— 34.
— Ну и постройте бассейны на каждом углу. Если не вырастим олимпийских чемпионов, так хоть население будет ими пользоваться, сейчас ведь ни в один бассейн не попасть.
То же самое касается стадионов.

— Не стоит торопиться. Слышал, небось, как белорусских спортсменов с отложенным допингом отлавливают…
— Не знаю, я не специалист в допинге.

— Ну уж…
— Никогда не употреблял и в этих делах абсолютный дилетант. Знаю только, как некоторые препараты назывались. Неробол… Есть такой?

— Полезная штука. Наши спортсмены всегда хвалили, венгры его еще в 60-х, кажется, выпускали. Но, само собой, теперь это артефакт.
— Как-то на одном из южных сборов ко мне легкоатлеты-спринтеры прицепились с вопросом: “Что ты жрешь?”. Деньги предлагали за правильный ответ и никак не могли поверить, что я в этом вопросе полный профан и ничего суровее рибоксина, помогающего сердцу переносить нагрузки, никогда не принимал.
Если честно, до сих про не понимаю, как люди, не представляющие свою карьеру без употребления запрещенных субстанций, проходили допинг-контроль. Возьмем меня. С 1982 года, когда стал призером юниорского чемпионата мира, и до 1994-го, когда закончил карьеру, не было старта, чтобы не выиграл медаль, и каждый раз меня приглашали на допконтроль.
Ты соревнуешься шесть месяцев в году — как можно скрыть, что нечист? Не могу это понять и вообще не разделяю разговоров о том, что сегодня все циклические виды спорта пронизаны этим явлением.
Уверен, это не так. А лучший пример — я сам. Просто надо много и правильно тренироваться. Ведь после развала Союза тренировался по сути сам. Даже врача у меня не было. И ведь выигрывал медали и чемпионатов мира, и Олимпиад.

— Таких людей на руках носить надо.
— Нет уж, лучше я на своих двоих ходить буду.

— Нет обиды, что в родной Орше власти никак не отметили заслуги своего выдающегося земляка? Ведь в городе наверняка хватает улиц, названных именами всякого рода партийных строителей, которые не то что никогда здесь не бывали, но даже не слышали о существовании такого райцентра.
— Я, наверное, герой не этих времен. Может, когда-нибудь и назовут. Все ведь зависит от людей, которые руководят городом и решают эти вопросы.

— Когда приезжаешь на побывку домой, какие чувства испытываешь?
— После России здесь удобно, но спортом уже не живу. Гораздо больше интересует то, что происходит в той отрасли, в которой сегодня работаю.

— А это…
— …Снежинский керамический завод, он находится на Урале. Работаю там заместителем директора по маркетингу. Здесь все то же, что и в спорте: такая же борьба за результат, качество, сбыт. И когда твой завод оказывается лучшим, испытываешь глубокое удовлетворение. Это очень интересно, затягивает.

— То есть сейчас ты ощущаешь себя счастливым человеком?
— Я вообще по характеру не подвержен сильным эмоциональным переживаниям. У меня всегда все ровно. Сейчас это хорошая работа, семья, дети и жизнь, наполненная позитивными впечатлениями.
Больше всего нравится, что нет бесконечных собраний и заседаний, которые были в моем спортивном чиновничьем прошлом. Всех этих разговоров о всякой всячине, которые только мотали нервы и ни к чему не приводили. Но зато все аккуратно стенографировалось и подшивалось — с имитацией деловой активности у нас всегда все было в порядке.
Мне в спорте было легко. Я был один и всегда знал, что надо делать. Сейчас такая же ситуация — я абсолютно не нуждаюсь в надсмотрщиках.
Меня в спорте тоже не надо было погонять. Когда приезжал в Минск после сборов, почему-то никто не интересовался, чем буду заниматься. После Олимпиады в Альбервиле, которую с треском проиграл, прибыл в Минск. До чемпионата мира в Осло оставалось две недели, и все это время я не стоял на льду, потому что у нас его просто не было. А потом поехал в Норвегию и выиграл там все четыре дистанции.

— Как смог?
— Секрет фирмы. Постоянно приходилось работать головой, думать, например, над тем, чем можно заменить ледовую подготовку и не выйти из формы. Спортсмен должен уметь слышать себя. Наверное, в этом тоже заключался талант, который помогал добиваться таких результатов в условиях, в общем-то этому не способствовавших.

— Сейчас чувствуешь потребность в физических нагрузках?
— Было бы хорошо собой заняться, потому что все начинает болеть. Я, к сожалению, после окончания активной карьеры стал таким ленивым, что тренироваться совсем не хотелось. Но надо, лишний вес здоровья, конечно, не прибавляет.

— Дай совет спортсменам, заканчивающим карьеру.
— У каждого должна быть своя дорога. Я, например, всегда относился к спорту как к работе. А другие до сих пор живут воспоминаниями, как они бегали, а некоторые по сей день тренируются и участвуют в разных ветеранских чемпионатах.
Но, мне кажется, сознательно сужать круг своих интересов не стоит — есть немало дел, достойных того, чтобы себя им посвятить. Я тоже попробовал проявить себя на привычной стезе. Поработал в Министерстве спорта и понял, что чувствую себя там белой вороной. Работа должна приносить человеку удовлетворение и комфорт — только тогда он счастлив.
Вообще-то каждый спортсмен, когда заканчивает карьеру, интуитивно чувствует, что надо искать новое место приложения усилий. Он обрастает соответствующими знакомствами, связями, да и друзья, собственно, могут дать немало правильных советов.

— Как показывает практика, наш спортсмен начинает думать о будущем лишь на следующий день после того, как уходит из спорта.
— Каждый получает то, чего достоин. Все зависит от степени приложения усилий и желания что-то поменять в жизни. Кому-то не хочется учиться, менять себя на 180 градусов, а у кого-то есть амбиции, требующие постоянного удовлетворения. Все же разные люди.

— Мне понравилось, что Железовский, перед тем как уйти в бизнес, честно пытался что-то исправить в системе управления спортом высоких достижений.
— Я до сих пор не понимаю, почему не купить дом в тех местах, где члены национальных команд проводят значительную часть своей подготовки. Скажем, в Калгари наши конькобежцы сидели по полгода. Это же существенно уменьшило бы расходы.

— Чиновники могли бы приезжать туда отдыхать, а когда дом оказывался свободен, его можно было бы сдавать спортсменам из других стран или туристам, например…
— Да по-всякому можно использовать… Но, наверное, интереснее было каждый раз работать с огромными сметами. Во всяком случае, мое предложение энтузиазма ни у кого не вызвало.

— Не секрет, что нашему главному спортивному ведомству вот уже много лет не хватает авторитетного лидера, который проявил бы себя в спорте и пользовался уважением среди специалистов. Вот если бы сейчас или чуть погодя тебе предложили возглавить это министерство?..
— Ха! Смотря сколько платить будут. Это же огромный кусок работы и колоссальная ответственность — за тот же результат, который мне наверняка очертят перед зимними и летними Олимпийскими играми.

— Цифры остаются прежними: даешь 25 медалей в Рио-де-Жанейро!
— Вот именно поэтому меня и не назначат. Потому что под этими цифрами я не подпишусь — они нереальны.
Если же говорить откровенно, тот пыл, который присутствовал в середине 90-х, как-то постепенно улетучился. Наверное, отчасти в этом виноват и возраст — в 50 лет, когда половина жизни за плечами и ты в ней уже кое-что понимаешь, смешно выглядеть энтузиастом, собирающимся свернуть горы. Человек все должен сделать до “полтинника”, а потом спокойно плыть по течению.

— Ну а как же амбиции? Мужчинам свойственно бросать вызов самим себе в любом возрасте.
— Помнишь, у Высоцкого:
Ах, оставьте ненужные споры,
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы
Те, на которых еще не бывал.
А я уже везде побывал, на тех вершинах и на этих. Пусть останусь для всех тем Железовским, которого они помнят на беговой дорожке. Как ни крути, это было лучшее время в моей жизни…