НеПРОФИЛЬный актив. Марк Галесник: антиплебейский комплекс

Но, пожалуй, наибольшую известность Галесник приобрел как издатель и редактор популярного юмористического журнала “Бесэдер?”, просуществовавшего целых 20 лет — аккурат со времен развала СССР и грандиозного нашествия его бывших граждан на землю обетованную.
Как и полагается опытному рассказчику, знакомя меня с женой, работающей экскурсоводом по Иерусалиму, он сразу припоминает веселую историю.

— Как-то раз в конце экскурсии в автобус c российскими туристами забрел арабский продавец сувениров. Он был довольно настойчив в продвижении своей продукции, и потому требовалось переориентировать его в сторону выхода. Супруга, не долго думая, обратила к нему короткую речь: “Халлас ахуе…”
Автобус восхищенно замер и с восторгом наблюдал, как торговец, понимающе закивав головой, тотчас испарился. Жена услышала множество респектов за кардинальное решение проблемы. Лишь один пассажир все же задался вопросом: “Слушай, он же иностранец, как смог тебя понять?”
Откуда ему было знать, что эта залихватская фраза, угрожающий смысл которой известен каждому русскому, на арабском означает безобидное “хватит, брат”…

— Я никогда не мог понять, почему такие веселые люди, как евреи, всегда подвергались гонениям — вне зависимости от места проживания.
— Дело в иудейской религии. Здесь, на Ближнем Востоке, среди огромного количества языческих религий это было нечто чужое. С 70-го года нашей эры, когда римский император Тит разрушил Иерусалим и изгнал сопротивлявшихся евреев из Иудеи, началось их 2000-летнее изгнание. Двенадцать колен Израиля разошлись по миру. Они везде существовали в замкнутом пространстве, следуя своим обычаям, культу, которые всегда были главнее тех обычаев, среди которых они жили.
Первое гетто появилось в Венеции — на местном наречии оно означает “сталь”. В округе, где находилась сталелитейная мастерская, жили в основном евреи, и до сих пор один из районов города сохранил это название.
Вот эта удаленность и нерастворяемость в традициях окружающих народов и вела к конфликтам. Кстати, белорусы оказались самыми лояльными к евреям. Скорее всего, именно поэтому их всегда было традиционно много в вашей стране.
Нашей вечной мечтой было вернуться в Иерусалим и жить там жизнью свободного народа.

— Вы тоже мечтали об этом, проживая в Ленинграде?
— Отнюдь. Мне вообще чужда идеология, и я очень ее не люблю. Не вступал ни в КПСС, ни в Союз писателей, ни в Союз журналистов. Не нравилось мне как-то маршировать в большой колонне к общим целям и заоблачным далям.
Евреем же стал ощущать себя с момента, когда в 18 лет впервые прочитал “Библию” — разумеется, она тогда была под запретом. Прочитал и почувствовал свою внутреннюю общность с этим народом — но уж точно не потому, что меня преследовали какие-то антисемиты. Я без проблем учился в Литературном институте — очень престижном в то время, у знаменитого Виктора Сергеевича Розова.
Потом переехал в северную столицу и работал в газете “Вечерний Ленинград”, которую почему-то называли антисемитской. Но никогда в жизни 5-й пункт не был для меня препятствием ни для поступления, ни для работы — может, потому, что меня везде любили.

— Когда вы решили покинуть родину?
— В 90-м, но тогда было совсем не пора уезжать. Мои пьесы шли во многих театрах Советского Союза, я жил в прекрасной квартире в центре Ленинграда, работал в газете, которую в киосках зачастую выкладывали не заголовком, а моим фельетоном: мол, это самый читаемый материал. Короче, не было ни одной причины покидать Союз.
Но в конце 80-х в стране сложилась удивительная атмосфера. Вдруг рухнул старый мир, который мы не любили и с которым по мере возможности пытались бороться. Стало очевидно, что дракон, который был нам противен, скоропостижно сдох. Можно писать все что хочешь. Я и раньше это делал, но прекрасно знал, что есть цензура, что меня могут остановить в любой момент — и за красные флажки, расставленные советской идеологией, хода нет в принципе. Предупреждалось только одно приближение к ним.
А тут вдруг открылись границы: оказалось, что есть другой мир и там можно начать совершенно иную жизнь. Это было очень соблазнительно, тем более что мое еврейство — весьма удобное средство передвижения.
Израиль как бы говорил всем евреям: я жду вас, я хочу, чтобы вы здесь жили. Мы с женой уволились с работы, взяли детей и поехали. Сейчас, анализируя это решение, логически объяснить его не могу.

— Какой оказалась реальность?
— Мы с женой сразу пошли работать. Если раньше она водила экскурсии в Петропавловскую крепость, то теперь — в храм Гроба Господня. Я начал выпускать юмористический журнал “Бесэдер?” (на иврите — “В порядке?” — “ПБ”.) через полтора месяца после нашего приезда и делал это в течение 20 лет.
Эта тема была близка, в разгар перестройки я издавал юмористическую газету “Еще!”, которая расходилась огромными тиражами, и потому кое-какой опыт имелся.

— Но шутить здесь, наверное, приходилось уже на другие темы?
— Тем для шуток было очень много, как раз в силу того что в этой ситуации ты не один, а вместе со многими соотечественниками. Примерно до 1996 года было совершенно уникальное время такого вот единения. Все уроженцы СССР получали одни и те же проблемы — с изучением языка, трудоустройством, адаптацией и так далее.
Для местных жителей было очень странно видеть пацанов в шлепанцах, которые идут в храм Господний. И мало того, у этих пацанов имелся совершенно конкретный хозяйский взгляд на все, что находится вокруг. Люди, выросшие в СССР, сами понимаете, не могут в одночасье расстаться с менталитетом. И им, чего скрывать, хотелось здесь многое поменять в соответствии со своим представлением о том, “как все должно быть на самом деле”.
Мы в журнале как-то опубликовали заметку под заголовком “Для вас, сабры!” Сабры — это уроженцы Израиля. А еще такой кактус — колючий снаружи и вкусный внутри. Была она следующего содержания — “2х2=4, 3х3=9 и т. д. Продолжение следует…” Нормальная шутка, понятная любому образованному русскому человеку. Это сразу же перепечатала одна местная газета с недвусмысленным намеком: мол, видите, как они нас воспринимают?
В следующем номере мы продолжили тему, написав, что 2х2 — это, конечно, не 4, 3х3 не 9 и никаких оснований волноваться по этому поводу у коренного населения нет.
Последнее было несколько наивным с нашей точки зрения. Хитом был плакатик, срисованный со знаменитого советского призыва идти на войну: “Ты записался добровольцем?”.
Только здесь вопрос звучал немного по другому: “Сколько времени ты в стране?”. Задавая этот вопрос, полуграмотные продавцы на рынке, бесспорно, руководствовались наилучшими чувствами, но уроженцы СССР, подавляющим большинством представленные образованной элитой советского общества, все же испытывали некое чувство досады. И когда мы опубликовали этот плакат — разумеется, исправив советскую звезду на шестиконечную, то нашли горячий отклик в сердцах всего русского Израиля.

— Ваша новая родина была страной несколько специфической в силу известных причин.
— Готовность к бою — это вполне знакомое для советского человека состояние. Но если в Союзе оно имело весьма отдаленный характер (капиталистические стервятники, понятное дело, никак не могли решиться наброситься на нашу вооруженную до зубов страну), то здесь все было предельно понятно.
Поэтому, когда начинается конфликт, все военнообязанные граждане Израиля выстраиваются в очередь, чтобы лететь на родину. Не потому, что их обязывают — у людей такой посыл.

— У нас вряд ли такое случилось бы…
— Израиль — очень маленькая страна, и из нее даже сухопутным способом выехать нельзя. По сути, это остров, находящийся в блокаде. Поэтому армия у нее народная. Помню, когда была вторая ливанская война, я вызвался поехать за линию фронта и дать там несколько выступлений с вечерами юмора, что часто делал в Израиле.
Когда вернулся домой, с усталой мужской гордостью сказал дочке: “Знаешь, сегодня был в Хайфе и Нагории”. А она, не отрываясь от книжки, ответила: “А я в автобусе ездила…”.
И она была права, поскольку у нас поездка в автобусе, по сути, мало чем отличается от вылазки за линию фронта.

— Наверное, это очень сильно дисциплинирует.
— И да, и нет. Если человек служит недалеко от дома, он ночует у себя, разумеется, с оружием. Но если пойдет на дискотеку, спрячет его за двумя замками. Или возьмет автомат с собой, чтобы в клубе отдать его на хранение организаторам вечеринки.
Нормальная ситуация, когда солдат спит в проходе автобусного экспресса с оружием с руках, на котором записка с просьбой другим пассажирам разбудить его в назначенное время.

— Трудно представить нечто подобное в России. Там оружие давно перекочевало бы в руки специально обученных людей.
— Здесь все люди из одной армии, поэтому они понимают друг друга с полуслова. Вполне нормально, если за соседним столиком в ночном клубе будет сидеть генерал — это никого не шокирует и не заставляет вытягиваться во фрунт. Здесь генералов на “вы” не называют.

— А генералы дачи не строят в три этажа?
— Строят, но пониже и за свои деньги. Если кому-то придет в голову мобилизовать солдат на возведение собственного коттеджа, то завтра эта информация появится во всех газетах — и этот генерал перестанет им быть.
В израильской армии существует даже антидедовщина. К новичкам старослужащие относятся с подчеркнутой заботой. Я наблюдал это на практике, когда мой сын проходил службу. Здесь в армии служат женщины, но не потому, что не хватает боевых единиц. Инициатива пошла от слабого пола еще до возникновения государства Израиль: мол, мы равны, тогда почему вам можно, а нам нельзя?
У новобранцев может быть инструктором хрупкая маленькая девочка, которая с таким же рюкзаком весом в 32 килограмма будет бежать кросс по пустыне — и они вслед за ней, высунув языки. Это один из способов тренировки солдат — в подобных условиях в них не может не проснуться мужчина.

— Таким образом, в обстановке постоянной боеготовности в Израиле могут быть взращены целые поколения отличных спортсменов.
— Чтобы выигрывать медали на Олимпиадах, должны существовать традиции и деньги, вкладываемые в спорт. Но государство не спешит этого делать в отличие от того же СССР или большинства союзных республик, которые используют спорт как способ обрести известность в мире.
Я долго думал, почему. И пришел к выводу: здесь настолько яркая и увлекательная жизнь, богатая событиями, что театр (понятно, как драматургу мне он ближе) или спорт не играют роли заменителя жизни, которым они всегда у нас были.
Кроме того, страна постоянно живет в состоянии войны — она может начаться в любой день. Израильское общество пронизано множеством конфликтов, которые белорусам даже не снились. Например, между религиозным и светским населением.
Ортодоксы, которые ходят в шляпах и сюртуках, довольно влиятельны, они умеют мобилизовать избирателя в отличие от русскоязычной части общества. Если у нас голосуют 65 процентов, то у них 95.
Существует и глубокий религиозный конфликт. Здесь нет гражданских браков — все они должны проходить через раввинат, так же, как и разводы. То есть если еврей хочет жениться на украинке или белоруске, ему надо регистрировать свои отношения в другой стране.
Здесь свои соревнования — есть много реальных возможностей построить бизнес и разбогатеть, по существу, с нуля. Несколько хайтековских start-up начинали школьники, и через несколько лет им удавалось продать их за десятки миллионов долларов. Флешку, кстати, придумали в Израиле. А вообще страна в год патентует свыше десяти тысяч изобретений — это гораздо больше, чем весь арабский мир, население которого по численности превосходит наше в сотни раз.
Израиль — очень современное и цивилизованное государство. Высокий уровень демократии обусловлен тем, что иудаизм как религия предполагает, что выше человека только бог. Поэтому вертикаль власти практически отсутствует, есть только горизонталь отношений, где все равны.
Все обращаются на “ты” — даже к премьер-министру, которым по идее может стать любой израильтянин. А еще руководитель любого ранга считает неприличным демонстрировать привилегии, которые ему полагаются и которые он обязан принимать.
Никто этим не кичится и тем более старается не создавать проблем в продвижении избирателей, которые завтра могут за тебя не проголосовать. Никому не придет в голову перекрывать дорогу премьерскому кортежу, хотя, разумеется, он всегда с охраной.

— Резкий контраст с лидерами любой постсоветской страны. Там они практически небожители — до определенного, понятно, момента…
— Мне кажется, здесь срабатывает наш плебейский комплекс. Что чувствует человек, который еще вчера был холопом, а сегодня может перекрыть дорогу — зная, что вчерашние его начальники будут стоять в общем потоке и плеваться по этому поводу? Конечно же, глубочайшее внутреннее удовлетворение.
Несколько моих друзей детства выбились в люди, обеспечив и себя, и детей на много лет. Так вот раньше они всегда приезжали сюда с телохранителями. И когда я спрашивал, зачем, мне неизменно отвечали: привычка… А сейчас обращаю внимание, что многие россияне, привыкшие к подобному сопровождению, чувствуют себя здесь неуютно. Как-то все неуместно и даже смешно.
Почему подобное происходит в России? Это глубокое и ментальное желание кому-то подчиняться. Обязательно должен быть барин, который может тебя миловать и забить розгами на заднем дворе, а еще лучше перед всеми — для профилактики. Это следствие дефицита ответственности. Русскому человеку хочется на кого-то сослаться, чтобы оправдать собственную ошибку. Когда же крайний не находится, он вынужден сам отвечать за свои поступки.
И если вы спросите, что мне дал Израиль, я отвечу так: это ощущение свободы и чувство ответственности. Однажды партнер кинул нас, и мне пришлось взять ссуду в банке — по сути, сам выплатил зарплату сотрудникам. Они же не виноваты, что я не смог получить деньги. Отдавал ссуду пять лет, зато мои отношения с журналистским коллективом остались такими, какими я хотел видеть их всегда.
Подобное чувство ответственности и создает свободного человека, а возможность спрятаться за чьей-то волей может родить только холопа. А когда холоп становится начальником, то в первую очередь начинает давить тех, кто ниже его.
У всех ведь разные ценности. Один считает высшей человеческой доблестью нравственность, ум, начитанность. Другой — способность заработать много денег, чтобы свысока смотреть на тех, кто не имеет возможности жить в шикарных домах и ездить на очень дорогих машинах.

— Женщины любят скорее вторых. Их можно понять: если мужчина сумел заработать столько денег, значит, сможет обеспечить и семью. А что толку с начитанного?
— Израиль как раз подтверждает, что начитанные могут обеспечить не только себя, но и сотни палестинцев. А еще они могут продавать картошку, зелень и всякие другие редиски по всему миру, включая Россию.
Сейчас уверенность в завтрашнем дне человеку приносит не только способность работать локтями и челюстями, но и мозгами. Как выясняется, ими можно добиться не меньшего.

— Откуда берутся источники вдохновения у писателя?
— Их два. Один — то, что он видит вокруг себя, второй — что он видит в себе. Отсюда все и черпается. Мы знаем: многие творческие люди изображали придуманный ими мир и делали это настолько убедительно, что остальные верили в его реальность.

— Какие люди вас поражают до сих пор?
— Александр Бовин, который был здесь российским послом. Я чрезвычайно редко встречал на государственных постах людей с такой независимостью мышления и замечательным чувством юмора.
Он был не политиком, а скорее журналистом и изумительно талантливым народным послом. Он вел прием по пятницам в кафе — без всякой охраны, и к нему приходили, скажем, ветераны Великой Отечественной войны с просьбой, чтобы он помог им решить в Израиле квартирный вопрос — настолько была велика вера в его возможности.
Однажды, уже после отставки, Александр Евгеньевич приехал в Израиль, и я его спросил, с кем бы он хотел повидаться в свободное время. “С Ариэлем Шароном с удовольствием встретился бы, у нас были хорошие отношения. Но ему сейчас, наверное, не до меня”.
Тогда действительно была интифада — серия терактов против израильтян, но я все же позвонил в канцелярию премьер-министра. Через два часа мне перезвонили и спросили, устроит ли мистера Бовина названное ими время. Это при том что он приехал в страну как частное лицо, а ведь даже официально аккредитованные послы обычно дожидаются аудиенции премьера по несколько недель…
Из израильских писателей мне очень нравится Меир Шалев. Я всем порекомендовал бы прочитать его “Русский роман”, который переведен и издан и у вас, думаю, тоже. Роман о первых обитателях Израиля, его строителях, которые в основном были из Украины, Беларуси, России…
С огромным удовольствием читаю молодую писательницу Лену Элтанг. Из классиков мне намного ближе других Владимир Набоков.

— Само собой, я просто обязан задать вам вопрос о белорусских писателях.
— Я должен вспомнить Якуба Коласа?

— Без этого никак.
— Вы мне напомнили экзамен по японской литературе, который однажды сдавал в литинституте. Наш профессор, этнический японец, спрашивает: “Какие японские драматурги вам нравятся?” Я, не задумываясь, отвечаю: “Чехов и Горький”. — “Правильно, это самые японские драматурги, которые только могут быть. Особенно Чехов. Я в Токио видел двенадцать разных постановок его “Вишневого сада”.
Поэтому если вы спросите о белорусских писателях, то скажу, что мне больше всего нравятся Толстой и Достоевский. Вы можете назвать кого-то из ваших современников, кто сегодня признан в мировой литературе? Василь Быков — отличный и самобытный писатель. Но его, к сожалению, уже нет. И на его месте никого нет.
На самом деле ваша страна еще очень молода, и я воспринимаю ее в контексте общероссийской культуры. И вообще она мне дорога, так как оттуда мои предки.
Если говорить о Беларуси как об отдельной стране, то я специально побывал у вас три года назад. Мне кажется совершенно уникальной ваша способность идти своим путем.
Мы знаем много стран, которые действуют похожим образом. Например, Китай — как красиво там перешли от так называемого коммунизма к так называемому капитализму. Есть ли там диктатура? Наверное, по большому счету, нет, но в Китае почему-то очень любят расстреливать чиновников, берущих взятки. Эта страна удивляет масштабом сделанного усилия, приведшего к результатам, до которых прочим странам бывшего соцлагеря расти и расти.

— У нас нечто похожее, только таких радостных итогов нет.
— Не всегда последовательность и верность своим представлениям о жизни приводят к результатам. Иногда — и к печальным последствиям. Как известно, нацистов в Германии выбрали демократическим путем, и ближайшими соратниками они считали именно коммунистов.
Не могу оценить результаты подобного национального самосознания, но в разговорах с белорусами поразила их удивительная способность вместе с ощутимой тягой к улучшению жизни принимать ее такой, какая есть. Это наверняка не приведет к быстрым результатам. Но, может, избавит от потрясений, которых не хотел бы для себя ни один народ.

— Не жалеете о переезде?
— Коренным питерцам, конечно, здесь не хватает архитектуры. Но где бы я ни жил, делал бы то же самое, вокруг меня были бы те же книги, те же собеседники. Я с 15 лет знал, что литература — это мое. Да и Иерусалим оказался городом, где чувствую себя так же уютно, как в Питере. Дело, выходит, в самом человеке и его внутреннем комфорте, удовлетворенности тем, что он делает.

— Дети довольны?
— Израильские ребята после армии очень любят ездить в Индию — там можно оторваться от жизни, подумать, покурить или сделать что-то еще, что здесь не очень уместно. Так вот сын как-то выразил сожаление: мол, если бы у него был российский паспорт, ему не пришлось бы уезжать оттуда через полгода.
Недавно виделся с одним моим приятелем, бывшим редактором одной крупной российской газеты. И вдруг встретил его в Бремене: “Галесник, а я ведь из-за тебя здесь. Помнишь, ты мне сказал, что решил прожить еще одну жизнь? Так вот: я несколько лет подумал над твоими словами — и тоже уехал. Правда, в Германию — к родственникам”.

— И как он себя чувствует?
— Говорит, все хорошо…