ПОРТРЕТ. Герой смутного времени

Показательно, что спортивные функционеры России не осмелились признать Халифмана новым шахматным королем. И в США он получил от президента РФШ Селиванова телеграмму следующего содержания: “Уважаемый Александр Валерьевич! Руководство Российской шахматной федерации поздравляет Вас с победой в турнире в Лас-Вегасе”. Однако умному и ироничному гроссмейстеру этот документ показался всего лишь занятным. У него нет мании величия. Коллеги по цеху уважают петербуржца за справедливость, интеллект и чувство локтя. Узнав, что в параллельном розыгрыше по версии “Brain games” победу одержал Владимир Крамник, Александр позвонил и поздравил товарища по команде.

ИЗ ДОСЬЕ “ПБ”

Александр ХАЛИФМАН. Родился 18.01.66 в Ленинграде. Международный мастер с 1986 г., международный гроссмейстер с 1990 г. Чемпион Европы среди юниоров-86, чемпион России-96. Победитель международных турниров: Дордрехт, Нью-Йорк-90, Гастингс, Санкт-Петербург-95, Гастингс, Неаполь-96, Орхус-97, Бад-Висее-98. В 1997 году в Гронингене со счетом 2,5:3,5 очка в драматичной борьбе проиграл матч будущему финалисту первого чемпионата мира по нокаут-системе В. Ананду. В 1999 в Лас-Вегасе победил в финале В.Акопяна 3,5:2,5 и стал четырнадцатым чемпионом мира ФИДЕ. Профессиональный рейтинг на 1.06.2003 — 2615.

— Саша, вашу победу в Лас-Вегасе одни считают началом полной неразберихи в шахматном мире, другие — торжеством демократии. Но абсолютно все сходятся во мнении, что корона наконец-то досталась живому человеку. Когда перелистываешь биографические очерки о ваших предшественниках, к пальцам пристает позолота. А вы не умалчивали даже о том, что в детстве будущего чемпиона мира считали бесперспективным.

— Начиналось все, как у многих. Однажды отец показал мне, как ходят фигуры, захотелось попробовать свои силы… Разумеется, я быстро проиграл. В семилетнем возрасте, прочитав замечательную книжку Авербаха и Бейлина “Путешествие в шахматное королевство”, решил показаться во Дворце пионеров. Там мои умственные способности, не долго думая, забраковали. Это было явным издевательством, такого оскорбления я вынести не мог, поэтому все лето сидел и упорно занимался. В итоге в том же году, осенью, меня зачислили в группу новичков. Но и впоследствии во Дворце пионеров добрые люди говорили: “Ну, Халифман — максимум второй разряд”. Затем прогноз поменялся: “Дальше кандидата в мастера не пойдет”. Такие фразы придавали стимул, дополнительную мотивацию. Получилось, что банальная история с поступлением оказалась своеобразной отправной точкой, стилем жизни. Как ни странно, когда все шло гладко, рост прекращался. Зато неудачи сильно подхлестывали, хорошая встряска шла на пользу. Падения и провалы становились вехами шахматной карьеры, заставляли покорить новую высоту, выйти на иной уровень. Основательно посрамить скептиков мне удалось в 1990 году, когда победил в Нью-Йорк-опен, удачно отобрался на II Кубок мира, вскоре почивший в бозе, и победил в грандиозной швейцарке в Москве. В тот же год мне присвоили высшее шахматное звание — а гроссмейстерами случайно не становятся.

— Не каждому из чемпионов мира отказывали в таланте. О каких еще “порочащих” фактах из своей биографии вы готовы поведать миру?

— Есть одна невинная человеческая слабость — люблю поспать. Будь моя воля, я бодрствовал бы всего четыре часа в сутки. В Лас-Вегасе из-за одиннадцатичасовой разницы во времени мог вылететь из турнира уже на старте. Во встрече с индийцем Баруа, когда надо было решать шахматные проблемы, меня неумолимо клонило ко сну… Вот так чуть не проморгал свой титул, а вместе с ним солидный денежный приз. Но, к счастью, вовремя проснулся, разглядел, что смуглый индус в чалме — вовсе не Ананд, и прошел в следующий круг.

— Что изменилось в вашей жизни после 99-го года? Небось теперь в Санкт-Петербурге вы бог и царь?

— Прежде всего, став чемпионом мира, я самоутвердился. И это самое главное. А в городе моем мне было хорошо всегда. Шахматная же история Питера настолько богата, что зазнаться здесь не дадут: кроме меня, ленинградцами были еще Борис Спасский, Виктор Корчной, Анатолий Карпов. Кстати, есть некая высшая справедливость в том, что победу в недавнем матче по дистанционным шахматам Санкт-Петербургу принес именно Корчной. Если городские власти в свое время и лишили его каких-то званий, то давно пора вернуть. На восьмом десятке Виктор Львович играет просто здорово, и это достойно восхищения. Его спортивное долголетие — урок всем нам.

— Большое ли будущее у шахмат на расстоянии?

— Не будь технических проблем, такая игра весьма приближена к реальным условиям: перед тобой живые фигуры, часы, на дисплее видишь реакцию соперника, его размышления. Хотя ожидать, что видеошахматы когда-нибудь заменят собой реальные турниры, всерьез не стоит. Впечатлений от матча с Парижем осталась масса, даже чересчур — к вечеру я уже так устал, что после ничьей с Крамником отправился домой, пропустив пресс-конференцию, фуршет, возможно, еще что-то интересное.

— Прибавилось ли у вас после Лас-Вегаса богатства, славы?

— Насчет денег — да, это не помешало. Конечно, я не миллионер, но и не бедствую. А слава, ни для кого не секрет, — палка о двух концах. Однажды в Белграде на улице повстречались странные люди — знали меня в лицо. В принципе приятно для самолюбия. Но когда сталкиваешься с отрицательными сторонами известности, то думаешь: да пропади оно все пропадом! Сейчас в России такая ситуация, что известный человек — своего рода мишень.

— Не возникало сомнений по поводу значимости вашего титула? Ведь испокон веков в шахматах чемпионом мира считался тот, кто обыграл предыдущего “монарха”.

— Что ж, возможно, я чемпион смутного времени. Такой формальный критерий, как победа над предшественником, на мой взгляд, не обязателен. Тот, кто доказал превосходство в конкретный момент и вполне исчерпывающим образом, достоин называться чемпионом мира. Не забывайте, что к определенному моменту все шахматные короли начинали сильно заботиться о том, чтобы не уступать вообще никому, даже в отдельно взятой партии. И молодым дарованиям стало намного сложнее пробиваться.

— Когда вы оказались на вершине, не было искушения последовать примеру других “царствующих особ”: зажимать таланты, заставить работать на себя бригаду в несколько десятков человек?

— Это все далеко в прошлом. Другим я не судья, сам же замашками диктатора не разжился. Одно дело — придумывать хорошие ходы, а другое — распоряжаться судьбами людей. Мне всегда хватало власти на шахматной доске.

— Вот и мне сдается, что вы чересчур порядочны, поэтому недолго продержались на шахматном троне.

— По-моему, в данном контексте слово “чересчур” неправильно. Человек либо порядочный, либо нет. А мало побыл в чемпионах мира из-за недостатка божьего дара. Тут ничего обидного для меня нет, поэтому стесняться нечего. Было бы странно, если бы студент физфака каждую ночь просыпался в холодном поту и рвал на голове волосы из-за того, что ему не дано быть Эйнштейном. Многие годы находиться на шахматном троне — это очень сложная и изматывающая задача. И способны на нее единицы.

— Вас еще считают одним из самых интеллигентных гроссмейстеров. Какой смысл вы вкладываете в это слово?

— Помимо культуры, наличия внутреннего мира, интеллигентность — неспособность сделать подлость.

— А эрудиция, образование?

— Это понятия не одного ряда. Как-то так вышло, что я ничего не окончил. Одно время учился в Ленинградском университете, на математико-механическом факультете. Получить корочку не довелось, но я не сильно переживаю на сей счет. И не сказал бы, что страдаю из-за своей малограмотности.

— В Санкт-Петербурге успешно развивается гроссмейстерская школа шахмат, руководителем которой вы являетесь. С одной стороны, сеете разумное, доброе, вечное. А с другой — занимаетесь стяжательством. На вашем сайте в Интернете “развешаны” бойкие объявления: 10-дневная сессия стоит 500 долларов. Школа — тяга к просвещению или крупный бизнес?

— Ни то и ни другое. Это способ продолжать питерские шахматные традиции, которые существуют издавна. Это то, что мне нужно, интересно. У нас сложился неплохой коллектив единомышленников — со мной трудятся гроссмейстеры Сакаев, Соложенкин, Епишин. Кстати, доход наше дело стало приносить лишь недавно. Сейчас несколько десятков ребят активно осваивают азы древнейшей игры. Приезжают даже из Бразилии, Гонконга, ЮАР… Для местных детишек взнос если и нужен, то чисто символический. Шахматные способности при поступлении гораздо важнее. Получается нечто среднее между коммерцией и благотворительностью. Но проблемы все же есть. Палки в колеса вставляет городская шахматная федерация. В свое время я много критиковал чиновников, а теперь они мне попросту мстят.

— Школа открылась незадолго до того, как вы стали чемпионом мира. Как часто появляетесь в ней сейчас?

— Буквально каждый день. Я этим живу. Причем стараюсь консультировать лично всех своих учеников.

— Кроме питерских функционеров, у вас есть враги?

— Наверное, да. Но их созданием или придумыванием я никогда не занимался. Зачем мне враждовать с кем-то? Если они имеются, то мне их жаль. У меня своя работа, и я никому не мешаю.

— К числу недругов не причисляете ли отдельных коллег? Широкую огласку в свое время получила история, когда накануне командного чемпионата Европы-92 Каспаров, узнав, что первой доской сборной России станет Халифман, воскликнул: “Шваль! Я сам возглавлю!” Вы тогда еще отказались играть с ним в одной команде.

— Гарри Кимович любит театральные эффекты. Сперва гроссмейстеры неэлитного круга были для него фигурами умолчания. Потом — “туристами”, “любителями”, “игроками для сеанса одновременной игры”. Что я могу сказать? Все эти мелочные выпады не что иное, как проявление слабости. Если люди не властны над собой, то это их проблемы.

— Ни разу не возникало порыва, как в девятнадцатом веке, бросить обидчику перчатку? В таких случаях вами не движет благородное негодование?

— Ностальгия по прошлым столетиям есть. К слову, моя любимая книга — “Три мушкетера”. Тут вы угадали. Существует много эпох, где я ощущал бы себя лучше. Но поскольку машина времени пока не изобретена, приходится адаптироваться к современной жизни. Тринадцатый чемпион мира не первый и не последний: тех, кого можно было вызвать на дуэль, хватало. Но, деваться некуда, обходимся без шпаг и пистолетов. К Каспарову же я отношусь как к замечательному шахматисту. И играть с ним за сборную России готов всегда, как это уже не однажды было — на Олимпиадах, Матче века.

— Обычно вы добавляете: “… но его деятельность вне шахматной доски считаю негативной”.

— Да, большую часть из того, что он делает, я не понимаю и не пойму никогда. Но гений есть гений. Со скидкой на это обстоятельство готов многое понимать и ценить.

— Саша, а вы — гений? Или, может быть, чрезвычайный талант?

— Под таким углом в свою сторону даже и не смотрел. Себя вижу без всяких прикрас. Считаю, что всего, чего хотел, добился, и позиция пенсионера меня вполне устраивает. Я — директор гроссмейстерской школы.

— И все же в 37 рановато отправляться на пенсию. Недавно в Санкт-Петербурге вышла книга “Александр Халифман”, написанная вашим тренером Геннадием Несисом. Среди 93 партий, помещенных в ней, есть ли такая, которую вы назвали бы, по Эдуарду Гуфельду, “своей Джокондой”?

— Замечательный гроссмейстер Гуфельд, помнится, на это отвечал так: “Свою лучшую партию я еще сыграю”. Для меня самая запомнившаяся встреча — это выигрыш у Карпова в 92-м в Реджо-Эмилии, ознаменовавший некий качественный скачок. Но опять же не исключено: что-нибудь по-настоящему красивое я еще создам. Вообще спортивный, игровой элемент шахмат никогда меня не занимал. Мне нравится рассматривать черно-белые фигурки как аналитическую задачу с непременно существующим решением. Очень часто проявление максимализма за доской плачевно отражается на результатах. Это происходит тогда, когда не могу оторваться от какой-то позиции, ищу за доской оптимальное решение.

— Творить и впредь придется, выступая под знаменами ФИДЕ. Каково, по-вашему, нынешнее положение дел в шахматном мире?

— Как-то критически оценивать ситуацию с разными первенствами не могу. Хотелось бы перемен к лучшему, но я в них не верю. То, что произошло в Праге, — шаг вперед только в одном смысле: начался цивилизованный разговор, а не взаимные обвинения вроде “ты вор”, “а ты налогов не платишь”, “а ты вообще ублюдок”. Но очевидно и другое: многих сильных шахматистов лишили возможности бороться за звание чемпиона мира. Придуманный ФИДЕ розыгрыш — несправедливый, неспортивный, неправильный. Нам дали понять: сейчас, кто надо, объединится, а вы потерпите, подождите светлого будущего. За десять лет я этого наслушался немало и никому уже не верю. И что самое обидное, многие шахматисты, в том числе и я, предлагали Илюмжинову и миллионеру Бесселу Коку, поддерживающему Каспарова, путь, устраивающий всех. Однако его просто проигнорировали. На собрании Кок заявил: “Времени у нас мало, а проектов много, поэтому обсуждать будем только мой вариант”.

— Напоследок — жизненный вопрос. Как и ваши любимые мушкетеры, вы верны одной даме сердца?

— Так, я женат уже лет… айн, цвай, драй… семнадцать, как я понимаю. У нас прекрасная семья. Супруга меня по-человечески поддерживает, а все остальное не суть важно. Потому что проблема, куда белые должны развивать слона в староиндийской защите, — это очень личное. С двумя Софьями — дочь зовут, как и жену, — я вполне счастлив.