ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ. Крыша едет не спеша, тихо Фишером шурша

В Минск приехал Борис Васильевич СПАССКИЙ — десятый чемпион мира по шахматам, личность во многих отношениях незаурядная. И что самое главное — разговорчивая и ироничная. В понедельник во Дворце шахмат и шашек состоялась пресс-конференция легендарного гроссмейстера…

— Борис Васильевич, двойной вопрос: во-первых, каким ветром вас занесло в Минск, и, во-вторых, как вы относитесь к утверждению, что столица Беларуси сегодня — это единственный и непонятно как сохранившийся в девственной прелести островок бывшего СССР в центре Европы?

— Начну с ответа на второй вопрос — как раз здесь я совершенно несведущ. Могу сказать только то, что в Беларуси я уже третий день и за это время в глаза заметно бросилось ее отличие от России. Во всяком случае, так все выглядит внешне. Дома ухоженные, дороги хорошие, улицы городов чистые, люди смирные.

Я много путешествую по России как один из основателей шахматной школы Свешникова — Спасского. Первого, кстати, я оттуда со временем выкурил — не сошлись с ним в убеждениях. Так вот, в стране явственно ощущается даже не бедность — нищета. А в соседней Беларуси этого совершенно не чувствую.

Возможно, белорусам просто повезло, что их не прихватизировали. Численность населения в российской глубинке падает катастрофически, в некоторых городах оно уменьшилось на четверть! Это страшное дело… Хотя я уже перескочил на то, что болит. Вы спрашивали о Минске… Конечно же, здесь я оказался случайно. Только из-за того, что дружен с Юрием Балашовым и Виктором Купрейчиком. Еще раз отойду от темы. Лет пять назад вместе с тем же Балашовым и Свешниковым мы пили пиво в Ленинграде. И тогда нам пришла в голову мысль: “А не проехаться ли по всей России?” Мы совершили это печальное путешествие… Можно сказать, что Минск, как столица одной из бывших советских республик, тоже вошла в программу. Кстати, не хочу, чтобы меня приняли за ярого сторонника Советского Союза и той политической платформы, на которой он базировался, но когда видишь, что произошло после распада, то поневоле становится грустно…

— Вопрос-трехходовка. Хочется, чтобы вы вспомнили не только первый визит в Минск (он, кажется, состоялся в 48-м году), а еще и лауреата Нобелевской премии Жореса Алферова — почетного гражданина нашего города. С ним, знаем, вы находитесь в дружеских отношениях. И, разумеется, рассказали о белорусах, с которыми гроссмейстера Спасского свела шахматная доска.

— Хорошо, стартуем из 48 года. Мне было 11 лет, и в Минске я стал чемпионом Центрального совета “Трудовые резервы”. Здесь же началась моя карьера вундеркинда — в Доме офицеров я давал сеанс одновременной игры на 12 досках. И заматовал одного офицера. Надеюсь, доблестного. Он попросил разрешения переходить. Я по глупости согласился и через два хода получил мат. Сделал он это настолько громко, что юный шахматист пустился в рев, вследствие чего сеанс пришлось остановить на 20 минут. Это стало уроком: теперь я никогда не даю ходов назад. Даже в партиях с любителями.

С Жоресом Ивановичем Алферовым мы познакомились при занимательных обстоятельствах. Один раз он увидел в газетах свой портрет, подпись к которому почему-то была совсем другой — Спасский Борис. И тогда Жорес решил, что раз мы так удивительно похожи, нам непременно следует познакомиться. С тех пор и дружим.

В так называемой нынешней России я сохранил в Москве двухкомнатную квартиру — это единственная недвижимость, которая у меня там имеется. Ничего больше нет: ни автомобиля, ни велосипеда, ни даже самоката. Недалеко находится и квартира Алферова. И когда наш разговор переходит на эту тему, Жорес всегда восклицает — у него это обычно шумно получается: “Боря, все это благодаря Советской власти!” А я ему отвечаю: “К сожалению, вопреки Советской власти…” Но подобные расхождения нас совершенно не смущают.

Алферов очень переживал, когда все начало крушиться и наука оказалась в ужасном положении, да и сейчас, собственно, она не сильно процветает… Но у Жореса есть хорошее качество — чувство юмора, и на все происходящее вокруг этот человек смотрит глазами оптимиста.

Третий вопрос — о шахматистах. Чего уж тут долго говорить — в Беларуси всегда была сильная школа. Достаточно вспомнить такого титана, как Исаак Ефремович Болеславский. Какое-то время здесь жил Алексей Суэтин — прекрасный игрок и шахматный специалист. И, наконец, до сих пор жива Кира Алексеевна Зворыкина — наследница знаменитого русского рода, один из представителей которого в Штатах изобрел телевидение.

И сейчас в Беларуси хорошие традиции. Шахматный батька у вас теперь — это Виктор Купрейчик. Большой молодец. Достойно несет шахматное знамя страны и пользуется в нашем мире большим авторитетом в первую очередь как шахматист атакующий. Всегда атакует короля. Такой уж у него характер. Любого батьку увидит — тут же нападает.

— Смогли бы вы себя ассоциировать с какой-нибудь шахматной фигурой — например, по степени влияния, значимости?

— Никогда об этом не думал.

— Так подумайте.

— Знаете, я пенсионер, но мне приходится много путешествовать. Я уже говорил о нашей шахматной школе на Урале. Второй год являюсь главным редактором специализированного издания “Шахматная неделя”. А газета — это очень важно для страны, которая идет вниз, вы ведь знаете экономическую обстановку не хуже меня. Хотя, может быть, теперешняя пресса и дурит людей. Впрочем, она всегда умела это делать. Уж об этом-то вы знаете точно лучше…

Но вернусь к газете. Ее тираж — 18500 экземпляров, причем два месяца мы стояли, денег нет и никто не дает. Если бы мы занимались каким-нибудь терроризмом, выступали против России, то мгновенно нашли бы миллионы долларов. А если вы хотите укрепить государство, дать людям пожить лучше, то ничего не найдете… Это трагедия многонациональных территорий.

Что же касается моего места в жизни, то не думаю, что оно сколь-нибудь влиятельно, дабы можно было пыжиться и выдавать истины, претендующие на жизнь в веках. Я отношусь к Борису Спасскому просто. Знаете, как он себя называет? Чукча 137. Почему именно 137? Все просто: я родился в первом месяце 37-го года…

— Ну а чукча-то почему?

— Потому что люблю его…

— О вас написано много книг, но сами вы никогда не брались за перо…

— Ничего подобного. Обо мне нет ни одной биографии, не попал я ни в какую серию типа “Жизнь замечательных людей”. Нет, конечно, обо мне на страницах книг рассказывали разные авторы, но я бы не сказал, что такое творчество приходилось мне по нраву. Скорее наоборот.

Сам же я сочиняю довольно часто — вот сейчас, например, писал по-английски для книжки “Большая стратегия”. Чукча 137 — настоящий стратег, так в книжке и написано о гроссмейстере Спасском. На самом деле мне не был чужд этот стиль игры — автор счел, что именно такие партии будут полезны малышам, чтобы обучить их шахматам.

Интересно, что в первом издании этой книги, еще советских времен, обо мне не упоминалось ни слова. Так же как и о Корчном. Для страны мы оба были почетными предателями родины. Меня это, кстати, ничуть не огорчало, а Корчной почему-то расстраивался.

Кстати, похвастаюсь. Свою главную государственную награду, орден “Знак Почета”, я получил в 68-м году, когда победил в матче Ларсена. Датчанина перед этим угораздило заявить, что именно он сильнейший шахматист мира. Благодаря мне Кремль поставил его на место и решил таким образом отблагодарить гроссмейстера Спасского.

— Он мог бы сделать это и после того, как год спустя уже в финальном матче за шахматную корону вы одолели Петросяна.

— Петросян — советский человек, а я — нет. Тигран Вахтангович был тогда главным редактором популярного журнала “64” и идеально вписывался в существовавшую систему ценностей. Он имел поддержку Кремля, хороший материальный достаток. Но ни в коем случае не хочу его критиковать: все свои блага Петросян заслужил честным трудом. В качестве чемпиона мира этот могучий советский человек был более приятен власти, чем Спасский, слывший либералом.

— Интересно, с чего Ларсен тогда взял, что он лучший в мире?

— У него были на это основания. Датчанин чрезвычайно удачно играл в турнирах и даже в знаменитом матче “сборная СССР против остального мира” в Белграде он закрепил за собой звание первой скрипки. Накануне этого поединка Ларсен так и заявил Фишеру: “Бобби, в нашей команде самый сильный — это я, так что отправляйся на вторую доску”. Это был один из тех немногих случаев, когда Фишер не стал спорить, а выполнил полученные инструкции. Он буквально съел Петросяна, а я на первой доске сыграл с Ларсеном вничью — 1,5:1,5.

Команда СССР была гораздо сильнее противника, но с огромным трудом выиграла лишь очко. Почему? Мы были как псы-рыцари, нам просто надо было собраться всем вместе, пошутить, посмеяться и распределить доски. Но инициативу в столь щепетильном, как ему показалось, моменте решил взять на себя Спорткомитет. И в итоге вся наша команда перестала здороваться друг с другом.

А так называемая сборная мира во главе с Ларсеном, Фишером и капитаном Максом Эйве, впоследствии ставшим президентом ФИДЕ, показала себя очень демократичным коллективом. И они нас чуть было не разгромили.

Но, наверное, это была моя ошибка — как чемпион мира я мог бы поговорить с председателем комитета Павловым и объяснить, что главное в команде — дух единства. Как раз его-то создать и не получилось: совершенно выпал Ботвинник — не командный оказался игрок. А вот Пауль Петрович Керес держал себя очень хорошо. У него был старый принцип: все решает капитан команды, как он скажет, так и будет. Кроме того, он имел чувство коллегиальности. Качество, которого всегда катастрофически не хватало советским игрокам. С большим прискорбием могу об этом сообщить.

— Как вы относитесь к скандальным выходкам Бобби Фишера, который выдвигал уйму условий организаторам матча за мировую шахматную корону в 72-м. Не хотелось ли вам послать к черту все его требования и добиться того, чтобы титул остался у вас без борьбы?

— Во-первых, Роберт в отличие от Корчного, всегда стремившегося сломать своего противника морально еще до матча, никогда не воевал с коллегами. Только с организаторами. Правда, это опять-таки косвенно воздействовало и на соперников. Помните знаменитые матчи Джимми Коннорса против Джона Макинроя? Так вот Коннорс как-то не сдержался и сделал выволочку противнику, мол, тот ведет себя, как его малолетний сын. Капризничает и валяет дурака по самому незначительному поводу. Я, кстати, потом примерно то же сказал и Бобби.

В 72-м я мог два раза уехать и сохранить свое звание, но мне очень хотелось сыграть этот матч. Теперь понимаю, что зря. Если бы Фишер тогда не стал чемпионом мира, его можно было бы спасти еще лет на десять.

— Тем не менее вы встретились с ним в своеобразном матче-реванше спустя 20 лет в Белграде. Что вас заставило вновь сесть за шахматную доску с легендарным американцем?

— Деньги. Тогда я уже был в минусе. Вообще-то я никогда в жизни не думал о деньгах, и жена в этом плане мне попалась очень хорошая. Она не давила на меня и не толкала на заработки. Во Франции мы жили очень хорошо, мало в чем отказывая себе.

— Но в матче номер 2, состоявшем из 30 партий, вам пришлось изрядно помучиться. Как удалось выдержать такой марафон на шестом десятке?

— Благодаря опять-таки жене и уколам. Марина Юрьевна — она у меня француженка русского происхождения — знала, что будет трудно, и всегда держала наготове кортизон. Бобби навязал очень жесткий регламент, но сам от него потом и страдал. Один раз он не смог выиграть довольно легкую позицию — исключительно из-за усталости, ибо, встав после партии из-за стола, он пошел, как шахматный конь — прямо и резко влево… Бобби — совсем не сверхчеловек, он такой же смертный, как и любой из нас.

— Нескромный вопрос: на что вы потратили гонорар за матч с Фишером?

— В 92-м году я купил восемь квартир своим родным и друзьям, сказав им при этом, что мне совершенно неинтересно лежать в гробу с пачками денег. Что-то, разумеется, оставил для себя. А сейчас вот жена говорит: “Денег нет — давай работай”. Это она мне первый раз за 30 лет совместной жизни сказала. Почему-то именно тогда, когда супругу исполнилось почти 70. Нет, все-таки женщины — существа непонятные…

Мы с ней познакомились в 74-м в Москве. Тогда я был уже одинок, она работала во французском посольстве. За мной постоянно следовали агенты КГБ, за Мариной, как только узнали, что она вошла в клинч с советским человеком, следили сотрудники уже французской спецслужбы. И таким образом две разведки создали прекрасную семью. С тех пор я люблю все секретные службы на свете.

— Кто же все-таки из двух наиболее одиозных шахматистов XX века более велик: Фишер или Каспаров?

— У меня нет такого понятия — гениальный или не очень. Я сам одно время слыл гениальным. Примерно шесть лет был лучшим шахматистом в мире, но не имел этого звания. И потому очень хорошо знаю, как себя ведет и что чувствует в этот момент по-настоящему сильный игрок.

Фишер и Каспаров — разные люди и разные шахматисты. Бобби более компьютерный, что ли. Американец стремится постоянно идти вперед и пускать пузыри. А Гарри нагнетать должен. Он же и ведет себя, как кабан. Хрюкает во время игры, мучается, переживает…

У них есть разница в игре. Когда у Гарри инициатива, он замечательно атакует и очень тонко чувствует вражеского короля — папку, как мы его называем. Каспарова можно назвать охотником за скальпами. Сила же Фишера отнюдь не в искрометной атаке. Он идет вперед очень зорко, не спеша.

Взять Карпова — шахматиста тоже гениального, так тот может играть практически любые позиции. Но он не классик, а игрок по природе.

— По вашему внешнему виду не скажешь, что Спасскому почти семьдесят лет…

— Да, я знаю — мне под восемьдесят… (Смех в зале.)

— Хотелось бы узнать, каким образом вы поддерживаете физическую форму.

— Ой, ребята, лучше не спрашивайте… Вряд ли я могу дать совет, который можно будет счесть полезным и заслуживающим распространения в массах.

— Каковы перспективы дальнейшей шахматной деятельности Бобби Фишера? Планирует ли он снова играть?

— Да. И опять почему-то со мной. Хотя понятно почему — он знает, что выиграет. Но вообще эта тема — матч с Фишером — заслуживает внимания хотя бы с коммерческой точки зрения. Из шести-семи миллионов можно сделать сорок. И сегодня появилось много таких охочих групп, занимающихся организацией подобных проектов. В том числе и из Москвы, где сейчас много денег и главная проблема состоит в том, чтобы их куда-нибудь пристроить.

— Получается, что самый большой друг Фишера — Спасский.

— Да, Бобби мне тоже нравится. От него постоянно пахнет деньгами, а этот запах как-то привораживает…

— Но почему именно вы находитесь в таком доверии у нерасположенного к общению скандального американца?

— Когда к Бобби приехал на переговоры предводитель одной из финансовых групп — очень богатый человек с дипломом доктора и внешностью бандита, то предоставил Фишеру целый список его потенциальных соперников. Он их всех забраковал и сказал, что будет играть только со мной.

— И как объяснил свой выбор?

— Вы хотите узнать логику Фишера? Она очень проста. Карпова или Каспарова он так запросто за обедом не скушает. А я имею весьма аппетитный вид. Нет, особенный романтизм или пресловутая загадочность Бобби здесь ни при чем. В таких делах он опытный перворазрядник.

— Какие у вас были ощущения, когда стали чемпионом мира в 69-м? Наверное, родились какие-то особенные эмоции? Столько лет идти к своей цели и наконец добраться до заветного лаврового венка…

— То же самое у меня спрашивали журналисты и тридцать шесть лет назад. Как сейчас помню свой ответ: “Ребята, не чувствую ничего, кроме желания выспаться”. Правда, после того как выспался, еще примерно два года испытывал напряжение, державшее меня в состоянии полной боевой готовности. Старые чемпионы не случайно играли матч-реванш через два года. Это Ботвинник придумал годичный цикл, и потому он всех легко побеждал. У него была задача сохранить звание чемпиона для советской политической системы.

— Какие у вас были взаимоотношения с Тиграном Петросяном вне пределов шахматной доски?

— Довольно корректные. Я всегда старался держать с людьми дистанцию. Знаете, как это бывает у русских — братание, а на следующий день нож в спину. Это не мой стиль.

— Вы говорили, что у советских гроссмейстеров не было чувства коллегиальности. Объясните, пожалуйста, что это значит.

— Советское воспитание не знало даже такого слова, как коллегиальность. Ну, я вам приведу пример, чтобы вы лучше поняли его значение. Капабланка, когда составлялся турнир, неизменно вставал на сторону игроков, защищая их интересы перед организаторами. Я не знаю среди шахматистов таких людей, которые могли бы пожертвовать своими амбициями в пользу других. Особенно это заметно в последнее время — деньги в карман, и всем большой привет.

Коллегиальность — это довольно высокая культура и воспитание. Это корректность, уважение к профессии. Ну как можно дать согласие играть в турнире, а затем нарушить свое слово и поехать туда, где тебе заплатят больше? Лично мне неприятно, когда люди из-за денег могут идти на сделку с собственной совестью.

— Что вы думаете по поводу объединительного матча между Каспаровым и Крамником?

— Знаете, подобная идея напоминает мне встречу волков, которые вдруг решили стать вегетарианцами. День, два они держатся, питаясь зеленью, а потом начинают облизываться, глядя на ягнят. Все это шито такими белыми нитками — уж больно разные у всех интересы. Так что я не верю.

— Получается, шахматы зашли в тупик?

— Безусловно. В наше время каждый чемпион мира являлся определенной эпохой. Михаил Таль был на этом пьедестале всего лишь год, но, согласитесь, этого неординарного шахматиста, для которого не существовало ни рейтинга, ни звания, помнят до сих пор. Таким свойством обладают только люди-легенды.

Что же касается выхода из сегодняшней ситуации, то я вижу его в проведении ежегодного розыгрыша шахматного первенства. Может быть, это будет турнир, матч-турнир или что-нибудь в этом духе.

— Провести такой чемпионат, бесспорно, можно, но гроссмейстеры из первой десятки наверняка не начнут играть без финансовой гарантии — суммы с несколькими нулями…

— Думаю, на такой турнир можно собрать деньги. И не факт, что организатором должна быть ФИДЕ.

— Но приедет ли туда Крамник? Ведь он — чемпион мира и вряд ли согласится играть на общих основаниях…

— Может быть, он и считает, что является чемпионом мира, но вы сами знаете, что это не так. Чемпион мира должен не только царствовать, но и властвовать, регулярно доказывая свою силу.

— А вам не кажется, что современные шахматы стали похожи на профессиональный бокс, где существует несколько чемпионов мира с разной степенью влиятельности и наибольшей популярностью у публики пользуются, возможно, даже не самые сильные, но все же одиозные фигуры…

— Вот и я о том же. Соберется Шифер играть, и все тут же обрадуются. Хоть он и мало напоминает неуловимого юношу тридцатилетней давности — теперь это медведь весом в 110 килограммов, но магия личности притягивает по-прежнему. А тот же Крамник хоть и чрезвычайно симпатичный молодой человек, но если вы носите эполеты и вместе с тем не можете доказать, что вы самый сильный, то…

Тот же Ананд в этом смысле, возможно, более популярная фигура. Бедному Володе надо перцу добавить под его эту статику…

— Как вы думаете, вернется ли в большие шахматы Каспаров?

— Конечно, куда ж он денется?

— Тем не менее сейчас, в его отсутствие, кто более всего достоин места на вершине?

— Я уже говорил об Ананде — он мне представляется самым живым. Вася Иванчук годится. Топалов блестяще играет… Наверное, можно добавить еще пару человек, но явного лидера все равно нет, на дворе сейчас другое время, раньше существовала какая-то пирамида, забравшись на которую можно было чувствовать себя уверенно и даже командовать парадом.

— А что в вашем серьезном возрасте является главной движущей силой по жизни: деньги, женщины, друзья, азарт?

— Вино, карты… Я сейчас пенсионер, поэтому интересы начинают понемногу смещаться в иную плоскость. Почему занимаюсь детскими шахматами? 39 лет я прожил в Советском Союзе, и все это время мне относительно безвозмездно помогали хорошие тренеры. И сейчас я выплачиваю долг. Считаю, что могу быть чем-то полезен будущему поколению.

Вы зайдете в Интернет, а там одни только партии. Железный ящик не дает общения с живыми людьми, поэтому надо спешить. Я не имею в виду грядущую встречу с первоисточником — как раз туда не тороплюсь.

— Правду говорят, что вы, став чемпионом мира, затем использовали свой лавровый венок по назначению, то есть непосредственно в качестве вкусной приправы к супу?

— Я как-то был в гостях у Ботвинника (кстати, единственный раз в своей жизни), он открыл шкаф и стал демонстрировать завоеванные трофеи. Там висел венок номер два, три, четыре… Ботвинник у меня тогда еще спросил, сурово сдвинув брови: “Борис Васильевич, а вы сохранили свой лавровый венок чемпиона мира?” Я ответил: “Майкл — я его так называл, хоть и на вы, — мы его съели за два месяца. Лаврушки-то в магазинах нет…” И тут же сам спросил его о судьбе трофея номер 1. Ботвинник мне тогда ничего не ответил, только крякнул. А ответ на этот вопрос я узнал только вчера — от Юры Балашова. Оказывается, со своим венком Ботвинник поступил точно так же, как и я…

— В периодической печати доводилось находить о вас следующие характеристики от уважаемых и авторитетных специалистов. Мол, Спасский, конечно, имеет талант от бога, но над шахматами он не всегда работал серьезно, с удовольствием делая себе поблажки… Вы согласны с таким утверждением?

— Каюсь, грешен — маловато я трудился, мог бы больше. Но ведь не все поддается логике. Бывают моменты, когда я не работаю над собой два-три месяца, а потом сажусь за доску и играю сильнее, чем обычно.

Вот и сейчас у меня предстоит встреча в Германии на 80-летнем юбилее Суцикера… с Карповым и Каспаровым. С каждым из них сыграю по две партии. И я знаю, что готовиться к этим матчам точно не буду — слишком много всяких других дел. Так что если узнаете, что Спасский проиграл все партии, то сильно этому не удивляйтесь. Но шесть партий подряд я, конечно, не уступлю…

— Правда ли, что вы писали письмо Бушу, где высказывали желание разделить одну камеру с Фишером? А тот, в свою очередь, парировал эту просьбу следующим образом: “Зачем мне Спасский, пришлите лучше девушку!”

— Ну а что? Губа у Бобби не дура. Сашу Костенюк он принял бы с куда большим удовольствием, чем меня. Я знал, что после того, как попросил его злейших врагов о послаблении, мы с Бобби непременно поссоримся, но что-то надо было делать — привлекать какое-то внимание к происходящему. Если бы Фишера выслали в Америку, то ему была бы крышка.

Кстати, надо отдать должное, ФИДЕ тоже написала письмо в поддержку своего блудного сына.

— А правда ли, что ваш дед был православным священником?

— Да, и я долгое время искал его могилу. Потом нашел.

— Не мешало ли вам такое родство по жизни?

— Один раз. В 71-м году я выступал в Шахтах и, отвечая на вопрос, сказал, что если бы не мое увлечение шахматами, то я, скорее всего, стал бы священником. Первый секретарь тут же написал донос в вышестоящие инстанции. Мол, как же так, советский чемпион мира и говорит такие вещи. Что скажут наши идеологические противники на Западе? Меня вызвал к себе Павлов и посоветовал брать пример с Ботвинника, дескать, тот очень аккуратно отвечает на трудные вопросы.

Впрочем, на том самом выступлении мне задали вопрос еще и про любимых писателей. Я прочитал целую лекцию о Солженицыне, совершенно искренне ставя его в один ряд с Достоевским. А в зале в основном сидели работники местного обкома. После встречи ко мне подошел один любитель шахмат и сказал: “Борис Васильевич, что вы делаете? Ведь мы только вчера получили инструкцию начать идеологическую войну против Солженицына!”

— Вы несколько раз назвали своего американского друга Шифером — эта оговорка, следует полагать, не случайна?

— “Крыша едет не спеша, тихо Фишером шурша”. Я думаю, Бобби простит мне такую вольность в подмене строительного материала. Он ведь и сам любит пошутить. Не все его понимают, но я люблю. В сущности, он — славный малый. Хотя и не от мира сего…