Игрок года. Калачи домашние. Тимофей Калачев: таблетки Яковенко, внушения Слуцкого, вера Вергейчика

Год и удовольствие

— Когда-нибудь ты играл лучше, чем в этом году?
— Когда-то был неплохой сезон в “Крыльях”… Хотя этот год все-таки можно назвать самым удачным. Получал удовольствие от игры и от всего, что делал на поле. Мне вообще трудно оценивать — лучший, не лучший… У меня не было фееричных сезонов.

— Разговоры о признании Калачева лучшим футболистом начались еще в октябре. Итоги опроса вряд ли тебя удивили.
— Не скажу, что обращал на это много внимания. Я играл, выходил и отрабатывал каждый матч. О признании особо не думал. Но видел в интернете голосование болельщиков. Понимал, что достойно выгляжу в клубе, неплохо получалось в сборной. Не секрет, что в “Ростове” я сегодня один из лидеров.

— Если бы тебе предложили участвовать в голосовании, кого назвал бы лучшим?
— Год выдался такой, что высокой конкуренции нет. Никто так уж не блистал. Если оценивать по игровым качествам и одаренности, то одним из лучших остается Саша Глеб. Сергей Корниленко выглядел очень неплохо, моментами — просто здорово. Правда, получил травму. Ян Тигорев — сильнейший футболист, когда за “Локомотив” выходил — просто супер. Виталик Родионов отлично смотрелся в чемпионате Беларуси. Вот эти ребята для меня на первом плане.

— Чему у Глеба можно поучиться?
— Тому, что умеет он, научиться нельзя. Это дано с рождения. Сколько помню Сашу, он никогда не отрабатывал финты. Просто тренировался, как все. А потом начиналась игра, и Глеб принимался творить. Этот сумасшедший дриблинг, это владение мячом… Обыгрывал всю команду соперника. Ему все легко давалось. Так и уехал в Европу.

— Главными тренерами в своей жизни Глеб определял Магата, Венгера и Башмакова. Твоя тройка самых-самых?
— Детских тренеров назову. Первый — Лукьянчиков. Школа могилевского “Днепра”. Затем — Владимир Дмитриевич Брежезинский. Плюс два тренера в УОРе — Залесский и Вобсев.

Прыжки и барьеры

— Слуцкий говорил: в плане объема работы никто даже не пытается сравняться с Калачевым. Выходит, ты трудяга?
— Можно и так сказать. Стараюсь всегда выкладываться на поле. Не считаю, что у меня так много сильных качеств, за счет которых мог бы свободно играть. И объем работы в каждом матче довольно приличный. Так что Слуцкий, пожалуй, прав.

— От какого тренировочного упражнения тебя воротило?
— Я не встречал еще ни одного футболиста, который был бы полностью доволен каким-либо тренером. Всегда хоть что-то, но не устраивало. Что больше всего не нравилось мне? Да я столько за свою карьеру переделал, что с ходу даже не отвечу. Ну, наверное, самый трудный период — год в “Химках” при Яковенко. Неимоверно тяжкие, изнурительные тренировки. Сильнее всего раздражало, когда на сборах начиналась работа в четырехразовом режиме. Семь утра, темнота за окном, все спят, а мы встаем, выпиваем по стакану сока и — на поле заниматься с мячами. Или на пляж — бегать, потом делать около трехсот прыжков с барьерами… Колоссальные нагрузки.

— Рассказывают, даже вратарей от них складывало пополам…
— Да уж, не до шуток было. Вратари иногда просто “плыли” на тренировках. Потому что их, грубо говоря, уничтожали. Если придумывать такой методике название, то самое правильное будет — выживает сильнейший.

— Ты легко выдерживал эту муштру?
— Так молодой же был! В таком возрасте, когда на мне только пахать и пахать. Да в принципе всем нагрузки оказывались по силам. Но было очень трудно.

— Правда, что при Яковенко футболисты таблетки стаканами ели?
— Было и такое. Использовались какие-то восстановительные препараты. Отказаться было нельзя. Поскольку подход практиковался простой: если кому-то что-то не нравится — человека могли элементарно убрать из команды. Причем это касалось всех. В свое время опытнейший Андрей Тихонов хотел что-то сказать Пал Санычу, так тот ответил: ты можешь у меня в команде закончить… Поэтому пили таблетки. Получали целыми горстями и пили. Только через пару месяцев начали обманывать. Поняли, что это перебор, что так ненормально. И стали таблетки выбрасывать. Или закидывали в рот — и потом выплевывали. Это чистая правда.

— В Самаре Слуцкий писал игрокам “письма счастья” — специальные записки с персональными требованиями. Что ты в них читал о себе?
— Не помню я что-то этих писем. А что психологически Слуцкий крепко воздействовал на игроков — это факт. На своем примере знаю. У нас с ним в “Крыльях” несколько разговоров было. Таких, после которых я выходил из комнаты с вот такими глазами… Не мог понять, что делать — то ли вещи собирать и уезжать, то ли еще что.

— Что внушал тренер?
— Такое говорил… Во что ты играешь?! Как мы тебя в команду пригласили?! Не можешь ни то, ни это! Да я лучше возьму молодого из дубля, он ничем не хуже! И в таком духе. Самое интересное, что до этого я на сборах хорошо выглядел. В одном матче забил, во втором отдал, в третьем снова забил… И тут такие слова. Не мог понять, чего от меня хотят. А потом начался сезон. И я очень быстро сообразил, что Слуцкий просто хотел так взвинтить мои эмоции. Чтобы еще сильнее работал, на максимальных оборотах. Метод такой.

Асфальт и резина

— Белькевич, Хацкевич и Глеб выросли на асфальте. Что было у тебя в Могилеве?
— Резина. Не знаю, как ее правильно назвать. Такие черные квадраты, уложенные встык. Летом от них шел специфический запах. Осенью собирались лужицы. Не вспомню даже, чтобы в детстве когда-нибудь тренировался на нормальном поле. Начал только в училище олимпийского резерва — и то там поляна, по-моему, была без травы. А та резина, мне кажется, до сих пор лежит на своем месте. Ничего не изменилось. Впрочем, могу и ошибиться.

— Ты уже в детстве показывал задатки, или были ровесники даровитее?
— Не думаю, что я сильно выделялся. Но всегда был в числе лидеров. Забивал, и вообще неплохо себя проявлял.

— Что за команда такая — “Вейно-Днепр”?
— Мой первый клуб. Вторая лига. Любопытно получилось: из своего возраста я, наверное, последним попал в “Днепр”. Многие ребята уже влились в команду: Дима Радьков, Рожков, Копанцов… Они тренировались с основой, стояли на ставке, получали деньги. А я… Был нисколько не хуже других, может, даже лучше — и все равно что-то не сходилось. Так и ушел в “Вейно”.

— Впечатления?
— Во-первых, вторая лига — это школа. Все-таки играть пришлось против мужиков. Во-вторых, конечно, смешные условия. Зарплаты мизерные — хватало лишь на карманные расходы. После игры можно было зайти в кафетерий, выпить молочный коктейль или мороженого поесть.
Но даже эти деньги клуб иногда не мог выплатить. В таких случаях предлагали взять натурой — огурцами, помидорами. Короче, продукцией завода “Вейнянский родник”. Много забавного происходило. На матчи ездили на “пазиках”, а то даже на городском автобусе. С поручнями.

— “Днепр” твоего детства — это…
— Про детство не скажу. Сильнее всего в душу запала вторая половина девяностых — 97-й год, чемпионский 98-й. Мне было 16-17 лет, ходил с отцом на все матчи. Атмосфера великолепная, полные трибуны — на поле брат Дима, он тогда золотую медаль выиграл. Футболисты для меня были как… Не знаю. Кумиры, супергерои… У брата спрашивал о них — рассказывал. Когда меня наконец взяли в команду, смотрел на всех широко открытыми глазами.

Семья и школа

— Сколько контактов в твоем мобильнике?
— Не считал. Думаю, около сотни.

— Отвечаешь на звонки с незнакомых номеров?
— Отвечаю в принципе. Не очень люблю это делать, но под настроение — почему нет? В общем, могу снять трубку, а могу не снять. Давно привык, что у меня есть постоянный круг общения, и я нечасто выхожу за его пределы.

— Человек, с которым после игры созвон обязателен?
— После матчей? С супругой всегда выходим на связь. Друзья могут набрать. Маме обычно звоню, она старается следить за моими матчами. С братом списываемся — справляемся о делах. Поздравляем друг друга, если есть с чем. Он же сегодня, на всякий случай, зам гендиректора в “Днепре”.

— Брат лупил тебя в детстве?
— Было, да. Во всех семьях так происходит. Дима на три года старше. Психованный, неуступчивый. А я задиристый. Постоянно лбами сталкивались. Я, естественно, получал, отпора дать не мог. То подзатыльник, то поджопник. Мог так треснуть, что… Заканчивалось все слезами и походом к родителям с жалобами.

— Карьера Калачева-старшего могла сложиться иначе?
— Конечно. У него, по сути, не получилось одно — не уехал в другой чемпионат. Как-то были с ним в московском “Торпедо”. Стрельцов отправлял брата на просмотр, а меня так, за компанию. Сейчас понимаю, что вся затея была бесполезной. Прибыли — а у них через два дня игра. Нас, конечно, расселили, все прекрасно. Но команда готовилась к матчу, и никто никого не собирался просматривать. В итоге все закончилось как обычно в таких случаях: спасибо, ребята, мы вам позвоним. Была у брата еще одна попытка уехать, но реального шанса, по большому счету, так и не выпало. Хотя со своим потенциалом он мог бы заиграть за границей.

— Правда, что в молодости вы спорили со старшим на ящик шампанского, кто больше забьет?
— Спорили, точно. Насчет ящика шампанского не уверен. Я тогда только начинал, зарплата была совсем маленькая — такой спор вряд ли потянул бы финансово. Я его выиграл, кстати. Это было в моем первом взрослом сезоне. В дебютной игре выхожу в концовке на замену — кажется, с “Неманом” встречались — и забиваю. И потом повторяю то же самое не то в четырех, не то в пяти матчах подряд. Брата очень злили мои голы. Лишь по прошествии времени он признал: ну да, малой, ты молодец.

— В родительскую квартиру любишь возвращаться?
— Той квартиры уже нет. Отец умер рано, мне был 21 год. Мама какое-то время пожила на нашей могилевской жилплощади, а потом мы забрали ее в Минск. Сами в столицу перебрались четыре года назад. И с Могилевом, так получается, я уже простился. Ничего там не осталось. Только брат, родители жены, друзья да знакомые.

— Почему захотели переехать в Минск?
— Это не было самоцелью, решение созрело постепенно. Просто пришло осознание, что ментально пора на другой уровень. Если ты зарабатываешь, если можешь себе это позволить — почему бы не сделать того, чего хочется? Надо же и о детях думать, об их будущем. В Могилев при этом я всегда возвращаюсь с удовольствием. Это по-прежнему мой город. Хотя понимаю, что вернуться туда мне сегодня было бы трудно.

Отцы и дети

— Ты как-то отметил, что родители научили тебя делать все. Что именно?
— Мама приучила нас с братом к порядку, чистоте, аккуратности. Папа воспитал остальное. Быть сильными, порядочными, самостоятельными. И так вышло, что Дима уже в 16 лет вел независимый образ жизни. Начал играть за “Днепр”, зарабатывал. Одевался полностью сам. Покупал дорогие по тем временам вещи — музыкальный центр, еще какую-то технику. Видя перед собой такой пример, я тоже к этому тянулся.

— Вы играли в футбол в квартире?
— Конечно. И это не проходило бесследно. Особенно страдала люстра с хрустальными подвесками. То одна подвеска отлетит, то вторая. Старались как-то маскировать ущерб, но, конечно, мама приходила, все замечала и начинала нас ругать. У нее как будто нюх был на такие проделки. Вазу огромную однажды подбили мячиком. Нормальный такой кусок откололся. Приклеили, к стеночке прислонили — бесполезно. Все было немедленно обнаружено.

— За руль ты рано сел?
— В детстве очень много времени проводил с отцом. Он брал меня с собой в гараж, на дачу. Постоянно крутился возле его автомобиля. Сначала у нас был “Запорожец”, потом “Фольксваген Джетта”, затем “Пассат В3”. Если что-то ломалось, папа сам чинил. Тогда все делалось своими руками. Я помогал, вникал в подробности. А потом и сам что-то делал. Даже колодки приходилось менять. Нормально справлялся. На родительском “Пассате” и ездить начал. Сначала с разрешения отца, а потом, когда он водить не смог, шофером в семье стал я.

— Твой первый личный автомобиль?
— “Мерседес ML”. Купил еще в Могилеве. Хорошо помню, что тогда у нас во дворе машин вообще не было. Кроме двух — моего “Мерса” и еще какой-то. А потом стали появляться — одна, вторая, третья… Пару лет прошло — и все заставили. Сейчас там припарковаться негде.

— Расскажи про своих детей.
— Дочка Яна, 11 лет. Учится в гимназии. Наотрез отказался отдавать ее в спорт. Хотя попытки были — данные хорошие. Видимо, это гены. Очень шустрая, разносторонняя. По физкультуре одни “десятки”. В беге даже мальчиков обгоняет, в футбол с ними гоняет. Ее в любую секцию готовы взять. Но я против. Девочка должна быть девочкой. Другое дело — малый мой. Зовут Тимофеем! Так жена захотела. Ну, ребенок как ребенок, еще в садик ходит. Но к футболу с недавних пор приобщается. В школе ФК “Минск”. Посетил где-то пятнадцать тренировок. Ведет статистику голов. Из Ростова приезжаю — тезка докладывает: “18!” Если во время тренировки забить не удается, выходит в слезах.

Мебель и ванная

— Как вышло, что ты рано женился?
— Почему рано? В 21 год. Или в 20. Для того времени нормально. Тогда никто особо не зарабатывал, жили просто, планов не строили. Это сейчас в России в 20 лет футболист может стать миллионером. Раньше такого не было. Я познакомился с девушкой, начали встречаться. Когда дошло до того, что стали друг у друга ночевать, строгие родители поставили условие. Сказали, что так дальше продолжаться не может, пора определяться: либо вы женитесь, либо… Так все и решилось.

— Какое место в твоей карьере занимает Стрельцов?
— При встрече обнимаемся. Общаемся, справляемся о делах. О Валерии Ивановиче могу сказать только добрые слова. Он ко всем нам хорошо относился. Футболисты для него были как дети.

— Ты говорил в интервью, что едва успел по приезде в Солигорск арендовать квартиру, как вся округа уже об этом знала.
— О, это такая история… Квартиру сняли за 50 долларов. Недалеко от стадиона есть улица с древними двухэтажными домами из кирпича. В одном из них поселились. Условия — ну, просто… Сейчас с женой вспоминаем — смеемся. Даже не знаю, можно ли те апартаменты считать квартирой. Старая мебель, старые полы, обрушившаяся ванная… Зато популярность была приличная. В том году “Шахтер” ничего не выиграл, но футбол в Солигорске еще любили. И играли мы здорово. И вот ты идешь в магазин — люди узнают, улыбаются, подбадривают, желают побед. Воспоминания потрясающие. Такой счастливый город…

— Ключевой совет, который ты получил от Вергейчика?
— Он мне много чего советовал. Учил. Как грамотно открываться, как правильно вести себя в различных игровых ситуациях. В то время я, наверное, не впитывал все как надо. А жаль. Сейчас анализирую, прихожу к выводу: если бы лучше внимал наставлениям Юрия Васильевича — может, добился бы большего. Но главное, за что благодарен Вергейчику, — он поверил в меня. Отстаивал всегда. И команда, конечно, была отличная. Я легко в нее вписался, комфортно себя чувствовал. Игроки прекрасные. Когда слева выходили в паре с Саней Юревичем — просто рвали всех на фланге. Да и вообще в то время меня ноги несли вперед. Потому что была цель.

— Перекочевать в зарубежный чемпионат?
— Я приехал в Солигорск и сразу же для себя решил: через год уеду. Сказал об этом Вергейчику. Он ответил просто: посмотрим. Однако уже в середине сезона говорил: сделаю условия в два раза лучше, только останься. Хотя, думаю, Юрий Васильевич все уже понимал.

Деньги и роскошь

— Чем занимательна история твоей продажи в Донецк?
— Самое яркое впечатление — насколько все оказалось просто. Приехали, нас посадили за стол. Передо мной, с одной стороны, лежит контракт, с другой — мешок денег. Подписывай, забирай мешок и уезжай. Все понятно, ничего лишнего.

— Нормально подъемных отвалили?
— Не буду говорить, сколько, нет смысла. Но таких денег я сроду не видел. Везли их потом интересно. Сумму за трансфер Вергейчик, по-моему, отправил переводом. А у меня же наличные — в таком количестве их нельзя было через границу провозить. Казалось бы, серьезная проблема. Но Донецк обо всем договорился. В Беларусь въехали спокойненько. Вот такой мегакрутой уровень. Любой вопрос закрывался по звонку или щелчку пальцами. Вообще в “Шахтере” меня тогда многое поразило. База одна чего стоит. А встречали как? На столе черная икра, чего там только не было. Я смотрел на все — голова кружилась.

— Ты рассказывал, что на базе клуба были удивительные шахматы. Огромные фигуры из чистого серебра.
— Там много чего было. На обед приходишь — чувствуешь себя как в ресторане. К тебе сразу официант: чего желаете? Можем предложить то, это… С жильем интересная история получилась. Мне говорят: есть три квартиры на выбор — сейчас поедем смотреть. Первую показывают — я захожу и, бам, челюсть падает. Спальня, кухня, телевизоры — все настолько шикарно… Я бы и сегодня сказал, что это роскошный ремонт. А тогда — после Солигорска, после всего, что видел в жизни, — просто крыша поехала. Мне говорят: если что-то не устраивает, нет проблем, есть еще два варианта… И здесь я молодец, конечно. Собрался, взял паузу, скривил лицо — и негромко так говорю: конечно, можно было бы и что-то лучшее глянуть, ну да ладно, буду жить здесь… А сам думаю: е-мое — не надо мне ничего больше! Машину потом служебную дали — “Шкода Октавиа”, на то время хороший автомобиль. И все — что еще нужно? Иди тренируйся, доказывай.

— Чего не хватило Тимофею Калачеву, чтобы заиграть в Донецке, например, как хорват Срна?
— Могу честно признаться: я сделал для этого все. И даже больше. Очень хорошо тренировался. Очень хорошо выглядел на сборах. Очень доволен был мной тренер Бернд Шустер. Конечно, приходилось непросто. Из чемпионата Беларуси приехал в команду, главное правило которой — выигрывать всегда и везде. Раньше ничего подобного в моей жизни не бывало. И тем не менее все шло идеально. Но потом случилось то, что иногда случается в больших клубах. Начался сезон, “Шахтер” выдал несколько неудачных игр — и Шустера убрали. Более того, фактически всех русскоговорящих футболистов — а их была примерно половина — раскидали по арендам. Меня отправили в “Ильичевец”. Команду возглавил Луческу. Когда аренда закончилась, второго шанса в Донецке я не получил. Хотя многим его давали. В итоге Луческу меня даже в глаза не видел.

Дрель и спица

— Когда на сердце было паршивее всего?
— Паршиво, когда травмы. У меня были две серьезные. Первая еще ничего, зато вторая — тяжелейшая. Тогда не просто депрессия была — страшно сказать, какие мысли в голову лезли.

— Хуже нет “поломки”, чем крестообразные связки?
— Крестообразные как раз у меня нормально прошли. В “Крыльях” играл. Пока лечился, Слуцкий поддерживал, семья, естественно, тоже. Вышел победителем из той истории. После операции без проблем набрал прежний уровень. А вот вторая травма — это да. Сломал голеностоп. Полностью. Порвал все связки, все что можно разорвал… Хорошо помню момент — там чисто стечение обстоятельств. Играл за “Ростов” против “Алании”. Была борьба, всунул ногу, хотел мяч выбить. А парень уже катился — и мой голеностоп пошел на излом. Только звук раздался — пух! — лопнуло все. Помню, подымаю голову… Ох, как я люблю шутить на эту тему… Короче, голову подымаю, а моя стопа повернута влево на 90 градусов. Смотрит в сторону Германии: ну что, говорит, пора в Мюнхен, на операцию… И я поехал в Мюнхен.

— Как там было?
— Привезли в больницу. Доктор посмотрел: ай, говорит, ничего страшного, сейчас поправим. Берет и — раз! — одним ловким движением ставит голеностоп на место. Нога болтается, но уже хотя бы не набекрень. Еще был момент, когда на вытяжку ставили. Врач подходит — держит дрель. Самую обычную — я в детстве такой шурупы в доску вкручивал. В другой руке спица — как от велосипеда. Вставляет ее, говорит, сейчас будет немножко больно. И вжик — пятку насквозь просверливает. Пяти секунд не прошло, я испугаться не успел. Только хлопок — и спица выскакивает с обратной стороны… Пройдя через это, сегодня понимаю: человеческий организм — это такая штука, которая выдержит все.

— Вытяжка — не самое большое удовольствие…
— Я очень быстро восстановился. Даже не ожидал. Хотя проблемы были. После реабилитации немцы отпускают: можно приступать к работе. Приезжаю в клуб, начинаю втягиваться — невмоготу. Тренируюсь — больно. По мячу бью — больно. Все делаю через боль. И все равно — делаю и делаю! Это менталитет наш, понимаешь? Европеец чуть где-то кольнет — на поле не выйдет. Я же с детства привык: есть такое слово “надо”! Обратился в итоге к клубному доктору. Отсылаем снимки в Германию. Оттуда крик: вы что, у вас же еще кость не срослась! В ответ симметрично: блин, вы же сами разрешили тренироваться!

— Чем все закончилось?
— Немцы настаивали, чтобы взял паузу еще на месяц. Но какая там пауза… Сказал, буду работать. И работал. А кость, которая беспокоила, — малая берцовая. Она сильно ни на что не влияет. Болеть может, но не более того. И вот я выздоровел, форму чуть поднабрал — выхожу в основе и в первой же игре забиваю “Анжи”. Выигрываем 1:0, возвращаюсь в раздевалку: “Ребята, я вам премиальные принес”…

— В чем теряет футболист после серьезных операций?
— Если говорить о крестообразных связках, то здесь все восстанавливается. Просто должен пройти определенный период. Конечно, это нелегко, травма тяжелая — но выйти на прежний уровень реально. Другое дело то, что случилось с моим голеностопом. Думаю, процентов на тридцать он стал хуже.

— Подвижность не та?
— Да вообще. Постоянно тревожит, болит до сих пор. Там стоит пластина, я ее чувствую. Хотя, если честно, уже не обращаю внимания. В принципе мне и сегодня все равно, на каком фланге играть. Бью по-прежнему с обеих ног. Хотя раньше работать левой было все-таки легче.

Родина и заграница

— Скорость твоя с годами никуда не девается?
— Может, и теряется потихоньку. Зато если раньше мог носиться бездумно туда-сюда, то теперь знаю, где нужно включить обороты, а где чуть придержать. В этом смысле даже легче стало. А такой уж реактивной скорости — как у Виталика Володенкова, в частности, — у меня никогда не было. Просто показывал хорошее движение — и в этом плане вряд ли что-то изменилось. Раз до сих пор убегаю от соперников, значит, все в порядке.

— Защитник, от одного вида которого становится грустно?
— Есть несколько ребят в России, против которых тяжело играть. Они в отборе хороши, скорость у них есть. Ансальди, например. С ним очень трудно. Даже не помню, чтобы я из-под него что-то такое создал. А так всегда есть моменты. Со мной тоже никому легко не бывает.

— В России ты провел уже девять лет. Оглядываясь назад, часто думаешь, что не совсем для того занимался футболом, чтобы иметь в профайле “Химки”, “Крылья” и “Ростов”?
— Философский вопрос… Знаешь, если анализировать карьеру, то я ни о чем не жалею. Всем доволен. Просто у меня так выходит, что всего в жизни достигаю сам. Тяжелой работой. Мне не были даны суперспособности, чтобы играть легко и спокойно. Я, конечно, хотел бы достичь большего, но… С ЦСКА когда-то был вариант. В “Рубине” мог оказаться. “Локомотив”, “Москва”… Но сложилось так, как сложилось.

— Чего не хватило, чтобы попасть в ту же Казань?
— Такой конкретики, как в Донецке. Чтобы все четко: “Ребята, контракт такой-то, завтра приезжайте и подписываем…”

— Еще одна больная тема. Я правильно понимаю, что до сих пор ты не выиграл ни одного титула?
— Все верно. Был лучшим игроком чемпионата Беларуси. Сейчас вот признали футболистом года. Участник молодежного ЕURO. Финалист Кубка России. И все. Это очень печально, но за свою карьеру я действительно не выиграл — ни-че-го.

— Тем, у кого медали на стенке звенят, завидуешь?
— По-доброму — да. Хотя если ты десять раз выиграл чемпионат Беларуси, то, по большому счету, чему тут завидовать?

— Лихтарович как раз десятикратный чемпион Беларуси…
— Диме много в чем можно позавидовать. Мне кажется, его потенциала хватило бы, чтобы выступать за границей. А там, как знать, может, он был бы уже пятикратным чемпионом. Я тоже очень хотел бы выиграть какой-то титул. Но в Беларуси, как по мне, это можно сделать раз, два — и достаточно.

— Что тебя больше всего напрягает в российской глубинке?
— Видимо, только это — что не борюсь за медали. Одно дело — когда играешь, побеждаешь, стремишься к высокой цели, идешь на первом месте. У тебя классный эмоциональный фон, ты тренируешься с большим желанием. И совсем другое — низ таблицы, борьба за выживание или стыковые матчи. Три раза проиграл — настроение на нуле, а тут еще зарплату месяцами не платят… Преодолевать подобное не так просто. В этом плане в топ-клубах морально футболистам проще.

Динозавр и шапка-невидимка

— Самый колоритный легионер на твоем веку?
— Наверное, Хон Ен Чо из Северной Кореи. Очень своеобразный. Ходил не один — со специальным человеком. Тот был приставлен к нему, следил, как у них положено. Потом уедет к себе домой — никто найти не может. И в команде так же — как шапка-невидимка. То он есть, то его уже нет. Хотя на поле был неплох. Работоспособный очень. Как все корейцы, особенно южные. Никогда не филонят.

— Специально посмотрел: чех Коллер выше тебя на тридцать сантиметров и тяжелее на тридцать килограммов. Как тебе такой дисбаланс?
— А как тебе такое: у него 52-й размер обуви — и я в своих бутсах вставлял ноги в его бутсы! Он огромный просто. Мы хорошо общались в “Крыльях”. Можно сказать, дружили целый год — я, Ярошик и Коллер. Помню, поехали в Самаре на набережную. Ходим, гуляем. Я чуть впереди, они чуть сзади. Люди навстречу идут, видят меня и двух амбалов: нормальные у тебя телохранители! Классные эти чехи. При том, что звезды, — общительные, добрые, приятные. Едва их вспоминаю — сразу улыбаюсь.

— Забавлялись над Коллером?
— Мы его в шутку Динозавром иногда звали. Он в быту такой неуклюжий, чуть несуразный. Сидим, пьем чай, все аккуратно — Коллер, бац, чайник роняет, заливает все кругом… Ярошик сразу начинает его травить — мы ржем. Он по-русски мало что может, только повторяет: “Что вы? Что вы?” Или на установку приходим. Коллер появляется последним. Лысый, голову по утрам лезвием брил. И, видно, торопился — сзади остался приличный клок волос. Все стали хихикать, а потом и хохотать — невозможно остановиться. Он опять: “Что вы? Что вы?” Важная игра на носу, а Слуцкий не может установку начать.

— Чье долголетие тебя больше впечатляло — Кульчия или Тихонова?
— Меня впечатляет долголетие Аджинджала. Ему 39, а в Самаре до сих пор один из лучших. Наверное, конституция такая, физические данные. И не скажешь, что так уж следит за собой. Ничего сверхъестественного, может и отдохнуть, как обычный человек. Подобных примеров немного. Единицы. Саша Кульчий из таких. Хорошее здоровье. Физиология. Плюс старая закалка. Плюс отсутствие травм. Вот кстати: что у Кульчия, что у Аджинджала, что у Тихонова — ни одной травмы за карьеру. Серьезной — ни одной. Так, мышца заболит, надрывчик.

Старики и молодежь

— В сборную тебя впервые Байдачный позвал?
— Да, был какой-то товарищеский турнир. Кажется, на Кипре, в 2004-м. Там все были: Белькевич, Глеб, Кутузов… Хорошо помню свой первый матч. Было так легко! Так классно! Ходил потом и думал: ну ни фига себе…

— Что удивило?
— Принимаю мяч, и раз — передо мной Валик, Глеб, кто-то еще… Вариантов продолжения атаки — хоть отбавляй. Отдаешь, открываешься — тебе ответная передача прямо в нужную точку… И я понял: вот он, уровень, вот действительно сильные футболисты. И главное — у тебя получается с ними взаимодействовать. Это стало откровением. Да и в принципе при Байдачном в сборной было очень интересно. Грамотная тактика, отличный коллектив. Играли здорово. Сейчас, конечно, кто-то скажет, мол, никуда не вышли, ничего не достигли. Это факт. Тем не менее воспоминания остались замечательные.

— О “молодежке” Пунтуса тоже приятно вспомнить?
— То время дорого тем, что мы были молодые, еще ничего в футболе не знали, но добились успеха — вышли на EURO. Ситуация в отборе тяжелая сложилась. Без права на ошибку. Каждый матч приходилось выгрызать, вытягивать. Все бились друг за друга, жили одной идеей.

— Каким видится случай с судьей Тудором годы спустя?
— Отчетливо помню, что чувствовал в тот момент большую обиду — и совсем не чувствовал вины. Меня и не попрекал никто. Неожиданно было, что в таком матче вот так запросто можно удалить игрока. Там эпизод — максимум опасная игра. А здесь молниеносно — красная… Понятно, что белорусов просто не хотели видеть в плей-офф — там, где идет борьба за олимпийские путевки. Нам просто-напросто в очередной раз показали наше место.

— Кондратьев как-то сказал, что то твое удаление — по делу…
— Я того серба даже не коснулся. Все знают эти балканские манеры — парень закричал, изобразил дикую боль… Мы вели 1:0 без шансов для соперников, они не знали, что делать. Возможно, Кондратьев оценил эпизод с точки зрения сегодняшних трактовок. А они сейчас другие, более жесткие, — не такие, как в 2004-м. А раньше, чтобы удалили, нужно было так садануть… Чтобы человека вынесли с поля. Мой случай — опасная игра, никак не красная карточка.

— Глядя сегодня на молодежь в сборной, узнаешь в ней себя?
— Молодежь, конечно, другая. Нет прежней дистанции между поколениями. Сейчас все со всеми спокойно общаются. Раньше такого не было. Мы побаивались “стариков”. Чтобы я с Белькевичем или Хацкевичем первым начал разговор — быть такого не могло. Тем более подойти и сказать: “Эй, Вал, расскажи мне то или это…” Максимум — послушать осторожно, краем уха, о чем говорят опытные ребята.

— От имени болельщиков спрошу: на пару циклов тебя еще хватит?
— Если продолжу играть, как в этом году, то, конечно, хватит.

Игромания и кальян

— Твой брат признавался, что читает Акунина. Как у тебя с литературой?
— А, вот они, эти вопросы, которые обычно футболистам задают… Сам думал: у меня спросят — что ответить? Честно говорю: к своему стыду, в последнее время не читал ничего. Не знаю, почему. Нужен какой-то интерес, может, он еще придет. А пока как есть, так есть.

— Любимый фильм?
— Вот кино смотрю с удовольствием. На первом месте — “Храброе сердце”. Много раз видел. Мне нравятся картины такого плана. “Троя”, “300 спартанцев”… Все красиво, масштабно. И кстати — недавно пересмотрел в интернете советский фильм… как же его… “Не может быть!” Вицин, Крамаров… Так смеялся! Это кино, которое не стареет. Всегда в радость.

— В соцсетях тебя можно найти?
— Нет. Мне это абсолютно неинтересно. Было время, пользовался “Инстаграмом”, смотрел там друзей. Но и это прошло.

— Встречал футболистов, которые спускали заработки в казино?
— Много. В “Днепре”, помню, такие “пациенты” попадались… Идем вместе за зарплатой, он получает деньги, раздает долги, и все — нет зарплаты. Снова занимает… А дома семья. Всякое бывало. И сейчас есть. Хотя в России, после того как казино запретили, стало намного легче. Как рукой сняло. А раньше все прямо рвались поиграть на деньги, засасывала людей эта фигня.

— Где теперь те твои могилевские игроманы?
— А нигде. Один грузчиком работает. Второй на стройке. Третий плитку тротуарную кладет. А футболисты были классные. Не буду называть фамилий, но ребят жалко. Среди футболистов есть что-то вроде установки: за карьеру нужно заработать. Создать подушку безопасности, которая поможет не потеряться в послефутбольной жизни. Это нормально. Потому что, условно говоря, с 10 лет до 35 — четверть века — ты же ни о чем, кроме футбола, не думаешь. Играешь, отдаешься на сборах, семьи не видишь, лечишь травмы… Постоянно этот круговорот. И когда все заканчивается, нужно иметь какой-то запас. А в Беларуси многие приходят к финишу — и, к сожалению, заработать не успевают.

— Татуировок у тебя много?
— Всего две, на руках. Я не слишком люблю это дело, но был в жизни период — захотелось. У супруги есть надписи, решил как-то последовать ее примеру. На правой руке у меня имена детей. На левой — “Carpe diem”. Это по-латыни — “Живи одним днем”.

— К кальяну — любимой забаве российских футболистов — ты равнодушен?
— Слушай, это такая зараза… Меня, слава богу, она вообще не интересует. Могу с ребятами посидеть, один раз затянуться. А есть такие, кто каждый день курит. Такая мода сегодня.

Птицефабрика и спортфак

— С годами друзей становится больше или меньше?
— У меня друг только один. Дима Радьков. Мы ровесники, дружим с раннего детства, много вместе прошли.

— Чем сейчас занимается твой друг?
— Пришло время, закончил с футболом. Первые год-два после этого было трудно. Но Дима толковый, умный парень. На месте не сидит, шевелится, развивается. Пробует себя в бизнесе. Чувствует себя нормально.

— Многие занимали у тебя деньги — и не возвращали?
— Были такие моменты, и теперь я просто… Короче, ко мне по этому поводу бесполезно обращаться. С другой стороны, если человек взял и вовремя вернул — без проблем одолжу ему снова. Если же нет — такого в черный список. Я стараюсь подобных ситуаций не допускать. Потому что неприятно становиться с кем-то врагами.

— Твой бывший одноклубник Роман Адамов в 31 год играет за Таганрогскую птицефабрику. Просто так, из любви к футболу. Ты смог бы?
— Начнем с того, что Роман уже там не играет. Хочет возобновить карьеру. Она у него хорошая, просто на каком-то этапе невзначай испортилась. Что до меня, то я вряд ли пошел бы в какую-нибудь “Городею” или “Слуцк”. Любовь к футболу — дело, конечно, хорошее. Но когда всю жизнь пашешь, проходишь через приличнейшие нагрузки, жесткий тренировочный процесс, когда за плечами свыше 60 матчей за сборную и годы в российской премьер-лиге — какая может быть любовь? Если играть, то на хорошем уровне. На низкий я не подпишусь.

— В 2003-м ты стал лучшим игроком белорусского чемпионата. В 2013-м — первым футболистом страны. Включи фантазию: где будет Тимофей Калачев в 2023-м?
— Через десять лет? С удовольствием бы остался в футболе. Желательно в Беларуси — здесь хочу жить и развиваться. Тренерский диплом, кстати, имею — закончил спортфак Могилевского пединститута. Возможно, попробую что-то другое — тот же бизнес. Не знаю пока. Мне вообще-то еще поиграть хочется. Мыслями о будущем не терзаюсь. Главное — чтобы было комфортно моей семье. Прекрасно понимаю, что по завершении карьеры прежних заработков уже не будет. Значит, нужно сделать так, чтобы переход в другую жизнь получился максимально безболезненным.

— Можно вообще ничего не делать. Жить на заработанное.
— Можно, почему нет? Но у меня вряд ли получится. Потому что даже в отпуске, приезжая в Минск, не могу долго сидеть без дела. Проходит какое-то время — теряю покой. Так, думаю, пора что-то делать, куда-то ехать… Начинаю суетиться и выглядывать в окно.