"ЛЕЙКА" ХОМИЧА

О немецком происхождении лучшего советского фотоаппарата упоминать было не принято, но орудия труда военных репортеров вне зависимости от места производства и без особого умысла именовали «лейками» — очень нравилось журналистам и особенно бойцам это непритязательное в своей фонетике слово. Немудрено, что именно оно чаще других встречается в пестрящих фронтовым сленгом воспоминаниях боевых корреспондентов.

Понятие «лейки» перекочевало и в послевоенную жизнь, но не слишком надолго — народ сумели переучить. От частого упоминания в литературе и прессе ФЭД (при угасшей ассоциации с именем железного Феликса) стал для уха более привычным и современным, в то время как военная «лейка» задвигалась новой, мирной лексикой, в разряд раритетов.

Наверное, стоял за этим всем и другой нюанс. После громких процессов над космополитами и развернувшейся борьбой с низкопоклончеством перед Западом упоминать советский фотоаппарат ФЭД в контексте немецкого первоисточника было себе дороже. Это было странное время, когда выпускавшиеся еще с дореволюционных времен знаменитые французские булочки вдруг стали «русскими», канадский хоккей переименовался в «хоккеей с шайбой», а просто хоккей (которому в силу его повсеместности не требовалось придуманное позже добавление «с мячом») получил обязательное определение «русский». Тогда же острый народный ум породил примечательный афоризм «Россия — родина слонов».

Проскочивший это страшное время по малолетству Искорка снимает футбол страны, отходящей от магии Сталина. Любопытно, что сам он, Виль Искорка — плод порождения другого, пламенного времени, его имя стараниями пронизанного большевистскими идеями отца представляло аббревиатуру полного имени вождя мирового пролетариата. Таким образом, «Владимир Ильич Ленин» держит в руках «Феликса Эдмундовича Дзержинского» — и уже одно такое совпадение делает этот снимок уникальным.

Что до Хомича, то, приехав в минский «Спартак» прославленным вратарем, он уже увлекался фотографией и активно свое умение эксплуатировал, реализуя фотографии партнерам по цене выше себестоимости. Впрочем, вряд ли в занятии фотографированием его интересовал исключительно материальный аспект, осознанно или нет, он обретал навыки своей будущей послефутбольной профессии. Хотя непосредственно живую игру снимать, понятно, не мог — и отдавал аппарат остававшемуся не у дел Искорке.

Наверное, в натуре «Тигра» действительно были определенные стяжательские нотки, о которых теперь с юморком вспоминают былые партнеры, но при желании найти объяснение можно всему. Во-первых, Хомич был москвич — особая, специфическая нация; во-вторых, ему было заметно за тридцать, и за плечами была семья, которую, конечно, можно было содержать на одинаковую с партнерами зарплату футболиста — хотя явно не так, как того заслуживала фамилия. Наверное, Хомич считал, что должен жить лучше, и был, безусловно, прав — с учетом выдающегося класса и полной нещадности в тренировках и игре. Подряжался вратарь-фотограф и на портретные снимки партнеров, которых усаживал на стул возле натянутой простыни, — для заявочных карточек, получая расчет со спартаковского общества. Рассказывают, снимки не всегда удавались по качеству, но робкие проявления недоумения Алексей Петрович пресекал с профессионализмом ушлого мастерюги: «Пиджак твой? Отходи…». На сегодняшний ум предприимчивость не является делом предосудительным, но тогда многих партнеров, воспитанных в правиле «всем поровну», изрядно коробило. Вот и подмечали случаи вроде того, как Хома обедал кефиром с булочкой за свои, и забывал о своем «предыгровом режиме» на сборах. А однажды спартаковский капитан Паша Мимрик с тем самым Искоркой втихую стащили половину сушившегося на стекле фотографического урожая — рассказывают, в тот раз у многих игроков хорошо пополнились коллекции.

Но отнюдь не из забавных проявлений многогранной натуры знаменитого вратаря, как и не из любопытности совпадения аббревиатур ФЭД и ВИЛь, хотелось бы выстроить стержень этого разрозненного повествования. Совсем другие ассоциации рождает во мне этот не слишком милый Искорке аппарат — мысль эта о ценности для истории любого, порой самого непритязательного фотографа. Они и в газетной-то профессии, за исключением нескольких признанных, высокохудожественных мастеров, вроде как подсобны, второстепенны, что уж говорить о бытовых любительских опытах. Но как они помогают мне сегодня — снимки не претендовавшего на профессионализм, порой безымянного любителя, походя, на бегу, неосознанно ловившего объективом ускользающий мир, налево и направо щелкая затвором! Результат его увлечения по достоинству оценят не современники — потомки (чему сам снимающий, узнай он об этом, был бы в крайней степени удивлен). Так происходит в жизни, так происходит и в частном ее проявлении, каковым является спорт, футбол. Нападающий брестского «Спартака» начала 60-х Александр Манойло, не всегда появлявшийся в составе и задержавшийся в команде лишь на пару сезонов, сам того не ведая, оставил не менее значимый след в ее истории, чем самые грозные бомбардиры. Веселый и непритязательный Шурик Манойло увлекался фотографией и щедро одаривал игровыми снимками всех своих партнеров. Большинство игровых фотографий того периода, хранящиеся в альбомах многих спартаковских ветеранов, сделаны его рукой.

Вот так же и автор использует и еще будет использовать в этом проекте многие любительские снимки, сделанные в игровую пору профессионалом-вратарем и любителем-фотографом Алексеем Хомичем.

Кстати, по бытующему мнению за несколько десятков лет последующей работы в спортивной фотожурналистике Хомич не слишком преуспел, больше являя собой антураж московских матчей и служа натурой для коллег по ремеслу — известно немало снимков, построенных на нехитром сюжете «Хомич за воротами». Но некоторые известные мастера фотографии находили в простоте и безыскусной сюжетности снимков постаревшего «Тигра» особый шарм.

Но прошел еще десяток лет, и ценность отпечатков великого вратаря обрела новый смысл — исторический.