Лаврентий ЦАНАВА

После себя Лаврентий Цанава оставил страх и резко диссонирующие с сутью комические воспоминания, его, этот страх, задним числом словно бы компенсирующие. Тем более что исходили воспоминания от футболистов – людей в известном смысле привилегированных, находившихся в фаворе у всесильного министра и генерала.

В спорте Лаврентий Цанава оставил после себя взлелеянную им футбольную команду, а в материальном выражении – первым, наряду с монументальным зданием НКВД, восстановленный после войны динамовский стадион с хорошо просматриваемой на снимке колоннадой знаменитой ложи, вплоть до олимпийской реконструкции конца 70-х торжественно венчавшей чашу главной минской арены. Мы многое выносим из детства – Цанава с молоком матери впитал, каким должен быть стадион, — менгрельский мальчишка, воображение которого навсегда поразила битком набитая главная арена спортивной Грузии. И занявшись в конце сороковых потрепанным войной «Динамо», лично курируя проект его реконструкции, шеф белорусских органов пожелал позаимствовать архитектурную идею главной ложи с тбилисского аналога. Во время всех принципиальных матчей места в ложе согласно партийному ранжиру занимали первые лица, но роль принимающего хозяина всегда принадлежала всесильному Лаврентию Фомичу. После гола в ворота соперников болельщики центральной трибуны разворачивали головы назад, чтобы не пропустить ритуал: Лаврентий Фомич в ложе вскакивал и по-мальчишески запускал в воздух фуражку, которая неизменно к нему возвращалась (попробовал бы кто-нибудь ее прибрать). А поражения хозяин переносил тяжело, и тогда футболистам предстояло пережить маленькую бурю. Лишь в одном случае минские футболисты могли проигрывать встречу без последствий – тбилисским динамовцам. Цанава все равно выписывал игрокам премии со словами: «Ничего, я видел, как вы старались, но это же был Тбилиси!»

В других случаях темпераментный шеф в перерыве не складывающегося матча мог мчать в служивший раздевалкой барак – песочить игроков и давать распоряжения тренеру. Советы компетентностью не отличались, и тот же Лев Корчебоков мог что-то втихую проигнорировать. Когда после такого матча подобревший Цанава объявлял, что с заменой левого края пошла совсем другая игра, все только загадочно переглядывались.

За пределами футбола с Цанавой шутить не рекомендовалось, контора не знала жалости. Как не знала жалости крыша цанавской ложи, которую, вспоминают старые игроки, однажды сорвало внезапным порывом ветра, перевернуло и опустило на головы обсуждавших футбольные перипетии по другую сторону стены болельщиков. Одни успели отскочить, а кого-то накрыло насмерть. Только после этого крышу закрепили капитально, и неизвестно, спас ли строителей от клейма вредителей и врагов народа тот факт, что это случилось не на игре, а значит без риска для руководства.

Или такой осколочек памяти: старый журналист, а в те годы послевоенный студент журфака, рассказал, что в их группе фронтовиков учился моряк, бесповоротно сраженный одной ослепительной красавицей. И хотя чувство нашло взаимность, свадьбы не вышло, поскольку в итоге девушка предпочла сына Лаврентия Фомича. Впрочем, это не более чем факт, без каких-либо оценок: нам не дано знать мотивы, за этим предпочтением стоявшие, как и то, чем все закончилось. Хотя почти наверняка ничем хорошим, поскольку известно, что позже, после смерти Сталина и падении Берии, сын Цанавы был осужден в Москве по нехорошей статье, связанной с групповым насилием.

Частная жизнь и пристрастия самого Цанавы известны очень фрагментарно: свояк Берии был женат на его сестре, но в Минск прибыл уже вдовцом. Имел в привычках работать далеко заполночь, часов до двух, что тяжело переносилось подчиненными – в отличие от шефа, те не имели возможности перекорнуть часок-другой днем.

Носил в себе скрытый комплекс, как многие из людей, слишком не вышедших ростом. Рассказывают, приезжая в команду, Цанава нередко начинал с того, что подзывал к себе главного динамовского малыша полузащитника Михаила Савося и становился с ним спиной к спине – мериться. При чем удовлетворенно констатировал: «Савось, а я тебя выше!» — на что тот согласно кивал: факт, выше! Я специально уточнял у свидетелей, было ли это у министра юмором – выяснялось, нет, скорее фактом предельной душевной простоты. Проявлявшейся также в типовой установке, которую Цанава давал футболистам: «Вы все давайте вперед, а ты, Савось, навешивай».

Цанава часто заполночь звонил тренеру минчан Фокину – узнать состав на завтрашнюю игру. Чтобы иной раз переломать его не терпевшими прекословия приказами, а после даже не понять своей роли в завтрашнем поражении.

Кто-то из земляков присоветовал Цанаве взять в команду крайнего защитника из Сухуми Шоту Давдариани. Один минский игрок рассказывал, как в тренировочной игре действовал против него на фланге, раз за разом обыгрывая и нанося удары по воротам, чему сам был не рад: Шота несся за ним с пеной и хрипом «Убью!». Абхазский защитник в команде так и не заиграл, но когда его отправляли из Минска, министр распорядился купить туфли и костюм.

Цанава легко менял гнев на милость, и по большому счету футболисты его не боялись. Говорят, он выгнал из команды Владимира Шувалова за то, что форвард был замечен у ларька против Главпочтамта с бокалом пива. Молва тут же дорисовала истории легендарное продолжение: дескать, узнав об этом, сын Сталина прислал за форвардом самолет. А через две недели в Минске ВВС разгромило минчан, и больше других у гостей преуспел тот самый Володька. «Кто это нам всё забивает?» — спрашивал Цанава. – «В.Шувалов» – сверились по программке спортивные подчиненные. – «Так он же наш!» – «Вы сказали отчислить» – «За что?» – «Пиво пил» – «Срочно вернуть назад!»

Я проверил по справочникам: был в 1950 году похожий матч «Динамо» (Минск) – ВВС (2:4), и блистал в том сезоне у летчиков новобранец команды Шувалов, забивший в чемпионате 16 мячей. Но был это лишь однофамилец – уроженец Челябинска Виктор Шувалов, более известный как хоккеист, непревзойденный ледовый ассистент Всеволода Боброва. Минского же Шувалова, по рождению москвича, как раз в ходе того 1950 года из команды отчислили – он уехал в свои 30 лет, бесследно растворившись в столице. От уникального совпадения фамилий и родилась одна из веселых футбольных легенд. К слову, мог наложиться на нее еще и случай с минским инсайдом Борисом Курневым, который, уехав по отчислению в Ригу, в ближайшем же матче на минском поле забил в ворота бывших партнеров два мяча – причем оба при маленьком росте ударами головой («Даугава» выиграла 4:2).

Но на то они и легенды, чтобы совпадать не фактической стороной, а точно схваченной сутью. Истории отражали резкий, импульсивный и в то же время простодушный при всей высокопоставленности обладателя характер Лаврентия Цанавы. Уже не легенда, а факт: в том же 1950 году в игре с тбилисским «Спартаком» (не путать с тбилисским же «Динамо», которое было для Цанавы высшим футбольным авторитетом) судья не засчитал гол Абрамовича и не назначил пенальти в ворота гостей. В перерыве министр со своими пистолетами в каждом кармане пришел в раздевалку и задал вопрос: «Двадцать тысяч говорят да, а ты один нет – слюшай, ты самый умный?» Этого было достаточно, чтобы во второй половине судья целиком взял сторону хозяев, которые победили 3:0, и никогда больше на минском стадионе не появлялся. Или когда накалились страсти в матче минчан с ЦДКА (Цанава, говорят, ненавидел «команду лейтенантов»), и в судейскую пришел рассерженный полковник, представитель армейцев. Цанава отправился следом и, по свидетельству очевидцев, разразился следующей тирадой: «Слюшай, ты кто? Полковник? Ты пух-перо, а не полковник, фу – и тебя нету…»

Удивительное дело, для других деспот и палач, для футболистов Цанава был замечательным папой. В его бытность команда жила и питалась на ведомственной даче НКВД, там же находился летний домик Цанавы и дача командных чинов, игроки были прикреплены к «Стреле» — так называлась база снабжения для высшего комсостава НКВД. Используя особое положение органов, Цанава душил всех министров, чтобы давали деньги на поощрение команды, и, как мальчишка, радовался каждому голу.

Это был тот самый человек, который лично рвал права обгонявших его водителей («Ты не можешь водить, ты должен видеть, кого обгоняешь»), санкционировал многие репрессии и именем которого после развенчания культа личности еще долго ругались минские соседки («Чтоб к тебе в дом Цанава зашел!»).

Арест Берии застал Цанаву в Москве, куда тот продвинулся по служебной лестнице. Лаврентий Фомич также не избежал ареста, потом команда видела его в Сочи, где он лечился после тюрьмы, и сильно изменившийся генерал в ту встречу произнес: «Мы менгрелы, потомки князей, нас так просто не сломаешь». Но потом снова был арестован и, по-видимому, разделил судьбу своих многочисленных жертв.