Николай ОЗЕРОВ

Я обожал Озерова в детстве, а потом с тем же жаром не переносил его как комментатора, достигнув возраста максималистской нетерпимости. Меня коробило, когда в каждом из репортажей мэтра звучала неглупая, в общем, услышанная от кого-то из тренеров и затертая от неумеренности воспроизведения тирада о том, что в современном футболе (хоккее) побеждает тот, кто лучше переходит от обороны к атаке, и «кто делает это лучше и быстрее — тот и получает преимущество».

Николая Озерова привел в профессию редкий сплав профессионального артиста и действующего спортсмена. Будущий мэтр футбольно-хоккейного репортажа на протяжении всей молодости разрывался между теннисом и театром. Сын известного тенора Большого театра, в дом которого запросто приходили Станиславский, Нежданова, Козловский, Качалов («Дай, друг, на счастье лапу мне»), взращенный в артистической среде, Озеров-младший не мог не пойти по театральной стезе. Помимо того, Николай оказался лучшим из учеников пару сезонов действовавшей в Москве школы известного французского теннисиста Анри Коше — еще только отбирая детей, Коше произнес: «Из этого толстяка выйдет толк».

Толк вышел — за теннисную карьеру Озеров собрал 170 чемпионских титулов, в том числе 45 — чемпиона СССР, считая победы во всех разрядах. Могло быть больше — известно, что однажды в финале смешанных пар Николай Николаевич «слил» решающий гейм, поскольку опаздывал на спектакль. К своему выходу на сцену он частенько влетал в театр буквально «на флажке», облачался в костюм и появлялся перед зрителем, еще не выйдя до конца из роли теннисной. Не видев Н.Озерова на сцене, могу только предположить, что на пользу театру такая стремительность перевоплощения шла вряд ли. Но два десятка сыгранных во МХАТе больших и малых ролей — если не гроссмейстерский, то вполне мастерский рубеж.

Но подлинную, союзную известность Озеров приобретет как спортивный комментатор, и звание народного артиста РСФСР, мечту артистов и драматических актеров, он получит уже в своей новой профессии.

Комментатором Николай Озеров стал по случаю — второй по значимости после Синявского спортивный голос заслуженный мастер спорта по футболу Виктор Дубинин на сезон 1950 года был назначен старшим тренером московского «Динамо», и в поисках заполнения вакансии радийщики мысленно наткнулись на Озерова. Он согласился, и в тот же вечер сидел на футболе, тихонько наговаривая комментарий. Ничего не получалось, язык был не в состоянии догнать ни мяча, ни игроков — и тут как с неба спустился футбольный бог Вадим Святославович Синявский: «Пойдем, Коля, наверх, в кабину, будем из тебя делать комментатора».

С той поры Николай Озеров сделал тысячи репортажей, которые вел в самых разных, порой экзотических условиях — с дерева, откуда его потом снимали, с крыши киевского стадиона, из окружающего поле рва… По звонку из Москвы он брал срочные интервью с трапа едва совершившего посадку самолета, на котором сам же летел, — летчики одолжали комментатору рубашку и галстук, а красное дорожное трико оператор в картинку старательно не брал. Мало кому известно, что четвертый матч знаменитой суперсерии СССР — Канада в 1972 году Озеров комментировал под монитор, находясь уже… на Олимпиаде в Мюнхене. Но привыкшие к неповторимой восторженности озеровского тембра советский народ и его генеральный секретарь не приняли бы замены — и пришлось инженерам трансляции изобретать «телемост» Ванкувер — Мюнхен — Москва.

Пролетая однажды над Бермудским треугольником, Озеров провел импровизированный репортаж для пассажиров самолета, комментируя это событие из кабины пилотов, — не испытывая комплексов, он мог говорить в микрофон всегда и про все. Жизнь заставляла его наговаривать репортажи даже из постели, спросонья. Во время зимней Олимпиады в Скво-Вэлли Москва из-за плохой связи не смогла принять звук и на рассвете по американскому времени «по тревоге» подняла мирно спящего в гостинице Озерова с пожеланием экспромта — и Николай Николаевич, не открывая глаз, наговорил в телефонную трубку репортаж о лыжной гонке, принятый радиослушателями за чистую монету.

В пикантную ситуацию Николай Николаевич попал на трансляции прощального матча Льва Яшина. Ведя послематчевый репортаж из подтрибунного помещения, по режиссерской команде протянуть еще несколько минут Озеров окликнул одного уважаемого футболиста — и с ужасом обнаружил, что тот крепко отметил событие и находится в веселом расположении. Пребывавший в эфире Озеров стал медленно отступать, но был пойман — мастер кожаного мяча тянул микрофон обратно, с трудом выговаривая: «Давай, скажу… А что сказать?»

Как сложный эпизод биографии Озеров вспоминал 19-минутную паузу без выхода из эфира во время одного из матчей советской сборной на хоккейном чемпионате мира в Брно. Перед третьим периодом техперсонал сборной ГДР чинил коньки двум своим хоккеистам, а наши из социалистической солидарности не возражали. Но чем старше становился заслуженный комментатор, тем свободнее заполнялись им любые паузы — и тем чаще болельщики, ваш покорный слуга в частности, практиковали просмотр телетрансляций с выключенным звуком. Впрочем, при всей заштампованности не только позднего, а даже среднего Озерова, наверное, он был все же мастером экспромта, родив замечательную, вошедшую в обиход целых болельщицких поколений фразу: «Такой хоккей нам не нужен!»

Я часто задумывался над феноменом общенародной популярности Озерова на протяжении 60-70-х годов. И, полагаю, дело вот в чем. Больше все же артист, чем спортсмен, Озеров брал не знанием предмета (футбола, как, собственно, и хоккея, он, по большому счету, не знал), не тонкостью мысли — он брал тембром, интонацией. Столько восторженности, оптимизма, энтузиазма не было ни у одного комментатора ни до, ни после него; его было приятно слушать как музыку, этот бодрый тембр завораживал и заражал. То было действительно восторженное время, которое постепенно перерождалось в пятилетки заданных восторгов. Критическая мысль в обществе не приветствовалась, в преимущества нашей формации и светлое будущее требовали просто верить.

Но беспрерывно текущее время рождает новых кумиров. Этот феномен особенно ярко прослеживается на судьбах актеров — кого-то носят на руках в необъяснимой, чудовищной, не всегда заслуженной популярности, а то вдруг враз забывают, вознося уже другого кумира. Часто это не зависит от актера — он играет как играет, так, как ему дано, и лишь по счастливой (или, заглядывая в последствия, глубоко несчастливой) случайности, по случайному, исключительно редкому совпадению в какой-то момент его внешность, голос, манеры, его человеческая сущность вдруг абсолютно совпадают со временем, становятся его адекватным отражением — и тогда на актера обрушивается слава. Но время меняется, а человек остается, и он не может — не в человеческих силах такая тонкость — устремиться за убегающим временем, чтобы вновь с ним сравняться, раствориться, вот так же абсолютно совпасть. И наступает забвение, особенно невыносимое для познавших сладость всеобщего почитания.

Примерно то же случилось с Николаем Николаевичем Озеровым, попавшим под этот абсолютный закон непрерывности течения времени. В стране наступил период анализа и поиска смысла, с детской болезнью самобичевания, подвержением сомнению и осмеянию всего и вся. Восторг стал неуместен — он и был неуместен в открывшейся заморенным глазам печальной правде.

Текущая популярность Николая Озерова — выдающегося комментатора своего времени — канула в Лету.