Владимир ГЕВОРКЯН

Второе пришествие Геворкяна в футбол оказалось не в пример первому тихим и вялотекущим во времени. Вернее, так можно сказать о второй его части. Поначалу при всего полгода как поставленном на команду 61-летнем главном тренере Владимире Стацюке была разыграна комбинация, финал которой легко читался. Вводимый в штат как специалист по физподготовке, Геворкян должен был плавно подобрать под себя всю полноту тренерских функций, сосредоточившись на этот раз только на футболе и оставив доить финансовую корову другим. Предшественнику в награду за лояльность при этом раскладе отводились, надо полагать, гарантированный пенсион и спокойная жизнь при клубе.

Контрольные матчи предсезонки откровенно велись соскучившимся по делу Геворкяном, зычный голос которого не умолкал все 90 минут при характерном молчании номинального главного. Это было еще полбеды на фоне процесса перетекания клуба под крышу с непрозрачными финансовыми потоками, и Геворкян здесь являлся больше инструментом. Никакие усилия автора путем взывания к общественному мнению этот процесс приостановить, не говоря уже переломать, успехом не увенчались. Но, не набрав очков в двух первых турах чемпионата, брестчане с особым треском провалили третий, принципиальный – дома с “Неманом” (0:3), и громоотводом избрали Геворкяна, сняв его с главной команды и отправив работать с дублем. Тогда как-то без слов всем стало ясно, что главным тренером брестского “Динамо” ему уже не быть никогда.

Скоро нашли Виктора Сокола, оставшегося в итоге для руководства и околофутбольного бомонда этаким загадочным сфинксом, но игравшего ту же расписанную игру. А Геворкян, ставший фигурой третьестепенной, может, первый раз в жизни получил то, что нужно было его раздираемой когда-то амбициями, а до последнего времени стесненной подковерной стратегией душе – просто работать с командой, неважно что дублерской.

Болельщики по инерции ставили подписи под состряпанными папами не проходивших в дубль ребят письмами, на Геворкяна строчили жалобы и нашептывали начальству – а он упивался работой, как всегда не жалея ни себя, ни подопечных — страсть к сверхнагрузкам была у него в крови.

Сейчас это был уже не тот Карабас-Барабас, тянувший на себя все должности в середине девяностых, жаждавший признания, и, что нельзя отнять, действительно вынесший на своих плечах команду в обстановке полного безразличия и паралича власти. Это был несчастный влюбленный – безнадежно и безответно помешанный на футболе человек.

Позади у него тяжелая, неведомая болельщику судьба. Володя рано потерял родителей. Они с сестрой были разбросаны по интернатам, а позже жили в родительской квартире совсем одни. Бывали дни, когда из еды могли позволить себе только бутылку дешевого тогда молока. На каникулы Володя устраивался грузчиком к знавшему отца директору магазина, ходил разгружать вагоны. Сердобольные соседи собирали им на жизнь какие-то деньги — и потом с возмущением обнаруживали, что Володя мог ездить на свои тренировки не на автобусе, а на маршрутном такси. Он рос мальчишкой хулиганистым, прибился к компании более взрослых ребят, много и зло дрался. Уже тогда в нем обнаружился и закалился прочный стерженек, на который нанизывались природные и приобретенные черты. Он рано научился в жизни не пасовать и брать ответственность на себя.

В игру Володя влюбился до фанатизма, который и сберег его от влияния улицы. Так страстно увлекаются футболом многие мальчишки, но со временем это проходит, для немногих одаренных футбол становится профессией, другие перегорают, находят себя в чем-то более серьезном и, как считается, настоящем.

Геворкян эту страсть не переборол. Он со свойственным ему упорством продолжал делать из себя футболиста: режимил, бесконечно бегал чудовищные кроссы в свинцовом жилете, который смастерил для себя сам, подолгу работал с мячом. Бывают люди-везунчики, ему же все в жизни давалось тяжело. Он только с третьего раза, отслужив армию и год отборовшись с тяжелейшим радикулитом, поступил на спортфак, заиграл за брестский “Пединститут”, а после уехал в жодинское “Торпедо”, где стал чемпионом БССР. Был, рассказывают, игроком не корявым, выносливым, не щадившим себя, за что пользовался уважением и шесть лет не выпадал из основы. Но природу не обманешь, и более медлительного полузащитника сыскать нельзя было.

В родном Бресте Геворкяна с его преданностью футболу знали, но в команду мастеров не рассматривали. Вернувшись из Жодино и доиграв за второразрядный “Текстильмаш”, он стал работать с детьми, а потом тренировал команду пединститута.

Фанаты нужны везде, и когда Румбутису понадобился второй тренер, в то время молодой начальник команды Разин предложил кандидатуру Геворкяна. Новичок работал с рвением, переставлял на поле фишки и ни на что не претендовал. Прошло несколько лет. Уехал из Бреста, заработав “Волгу” и отличное тренерское реноме, Румбутис, ушел на солидную должность в совместное предприятие Разин — и Геворкян из Володи стал Владимиром Франгесовичем. При авторитетном как игрок, но имевшем особенности натуры Курненине Геворкян в качестве начальника команды уже чувствовал себя фигурой как минимум равнозначной, а с освобождением позиции президента клуба возложил на себя и эти обязанности, получив достаточно полномочий, чтобы лишить главного тренера брестской прописки. Василия Курилова приглашал на команду уже он сам и потому вроде как стоял на ступеньку выше.

Сейчас никто не возьмется с уверенностью сказать, был ли Владимир Франгесович чертовски расчетлив, или ситуация вывернулась сама, – но и Курилова, некогда великого по брестским меркам игрока, Геворкян вскоре уволил на бытовой почве. И когда на следующей тренировке процесс в свои руки собрался взять второй тренер Грищенко, Геворкян сделал шаг вперед и произнес: “Разобьемся, ребятки, на группы, поработаем в квадратах…” Так он стал главным тренером.

В Бресте ему могли простить что угодно, только не роль главного. Не имея игроцкого авторитета в городе с традициями команды мастеров, Геворкян противопоставил себя всем. Ему бы опереться хоть на какую общественную или властную силу, поискать сообщников, но Геворкян обладал талантом рассориться с ключевыми людьми. Гордый, он перестал появляться в спорткомитете, не искал расположения у влиятельных столоначальников, а напрямую открывал двери к первым лицам. Он первым перестал ходить по предприятиям с шапкой, а просил продукцию под реализацию. Одалживал серьезные суммы, нешуточно рисковал быть кинутым, прогореть, попасть под милицию или братков, но какая-то дьявольская внутренняя сила тащила его вперед. В общей сложности он почти в одиночку нес на себе команду на протяжении пяти самых трудных в ее истории лет — с 92-го по 97-й, продал “Мерседес”, родительскую квартиру, тащил в клуб из дома, а не наоборот, все — от вилок до мебели. Вокруг распускали слухи о его намытых на футболе богатствах, а он по сей день ютится с семьей в двухкомнатной “хрущевке”. Жене и двум дочерям надо поставить памятник за стоическое и преданное перенесение этого сумасшествия.

Он постоянно придумывал что-то по тем временам экстравагантное, этот молодой брестский Шабуня. Шил клубу парадные костюмы, уже скоро проклинаемые всей командой, – отныне футболисты и работники не имели права выходить на люди, будь то из автобуса или подтрибунного помещения, не при галстуке. Он вводил в меню экзотические фрукты, уже скоро отменяемые из-за отсутствия денег, вдруг давал распоряжение доктору и массажисту после тренировки на подносах выносить к кромке поля стаканы с соком – новшество держалось несколько дней. Он перелопачивал специальную литературу, появлялся наутро с конспектами переводов с английского, выучивал и внедрял в тренировочный процесс какие-то разработки, грузил футболистов кроссами и твердил о попадании в еврокубковые турниры, находил каких-то невероятных спонсоров, кого-то на какое-то время зажигал, — он говорил, говорил… Чем больше со стороны насмешничали и зажимали в тиски, тем тверже он становился, упиваясь своей страстью, живя ею 24 часа в сутки. Вокруг создавали альтернативные команды – отчисленные ветераны группировались в ФК “Кобрин”, перспективные юноши играли в первой лиге под флагом “Брестбытхима”, но не хватавшее с неба звезд частнособственное “Динамо” Владимира Франгесовича оставалось непотопляемо.

Наконец перед сезоном-97 Геворкян собрал состав, о котором мечтал. Молодые звездочки “Брестбытхима” Гриб, Данилюк, Прокопюк, совсем юный Разин, вернувшиеся с заграничных контрактов Король и Климов, входившие в силу Савчук, Воронов, Любчук, рассчитавшийся с Новороссийском Сосницкий… — тренер-президент был уверен, что с такой командой сумеет выстрелить и всем недоброжелателям заткнуть рты. Впервые за последние годы бюджет выделил под команду деньги — взамен из Геворкяна вытащили обещание войти по итогам первого круга в первую шестерку.

На промежуточном финише команда оказалась седьмой. Геворкяна убрали. И вот тогда обиженный таким решением Владимир Франгесович стал на эмоциях делать глупости. Он отверг предложение назначенного главным тренером и считавшегося его приятелем Александра Разина не уходить из “Динамо” (“В этой команде я буду первым или никаким!”) и сработал на разрушение, оставив наследнику выжженную землю. Футболистов расписали по другим клубам, и в распоряжении Разина оказался всего десяток второстепенных игроков.

Дальше случилось невероятное — “Динамо” восстало из пепла. Сам того не подозревая, Геворкян сослужил сменщику неоценимую службу, расчистив позиции для талантливых юнцов. Вторым ударом для Геворкяна оказалась его невостребованность в других городах. Отдав футболу себя целиком, он вдруг остался на обочине.

Последующие годы были периодом переоценки. Геворкян не появлялся на футболе, переживая успехи чужой команды в спертом пространстве казино, куда был пристроен администратором. Он вдруг понял, как велика и безбрежна самая главная на свете игра, и что он должен, как любой другой, держать за великую милость право на свое в этой великой игре присутствие.

Когда через несколько лет возник вариант с брестским “Водоканалом”, решившим заявляться во вторую лигу, Геворкян очертя голову бросился в работу. На него снова смотрели, как на чудака, особенно когда, попав в ранней стадии Кубка на мозырскую “Славию”, он решил ухватиться за шанс, посадив команду на двухразовые тренировки и усиленно питая в том самом казино, а в итоге получил дома 8 или 9 безответных мячей.

Через год Геворкян все же подобрался к “Динамо”, наверняка имея на первом плане отличные от напарников, некоммерческие цели.

Финал истории был печален. Геворкян не ушел с получившей отставку “его” компанией. Но уже скоро, оценив вероятность прихода на мостик Сосницкого, не сыгравшего в свою силу в важном для Геворкяна первом круге сезона-97, Владимир Франгесович многим успел объявить (проклятый язык — “первым или никаким!”), что в таком случае сразу положит на стол заявление об уходе. На деле он не смог сделать этого — своими руками вычеркнуть себя из футбола, — и продолжал работать, переступая через громадную свою гордость и всего лишь для свои последние футбольные дни. Он не напишет заявление даже тогда, когда на дубль поставят его недруга, иезуитски сведя в одной маленькой банке двух пауков. Он изопьет свою чашу до дна.

Наконец точка поставлена, Геворкян сокращен, и, наверное, автор, как и пять лет назад, в какой-то степени приложил к этому руку. Но радости нет. Он наломал кучу дров, он многое делал неправильно, но, мне кажется, его поступки были всегда или почти всегда искренними. Он больше не хочет в казино, хотя понимает, что доказывать свою тренерскую состоятельность ему осталось только где-то на стороне.

Уровень футбола в стране определяется соотношением между числом клубов и личностей, а также точностью приложения лучших качеств последних. Никому не нужен битый, униженный, но по-прежнему не ищущий выгод, хронически больной футболом чудак?