Братья Старостины

Четыре брата в одной команде — явление невиданное и в своей сути близкое к аномальному. Правда, они не слишком продолжительное время выходили на поле вместе: младший, Петр, еще только набирал силу, когда на семь с половиной лет старший Николай стал подходить к ветеранству. И к рабочей олимпиаде 1937 года в Антверпене, куда отъезжали выстроившиеся в вагонном окне перед фотокамерой братья, в игроках будут значиться только трое. 35-летний Николай к тому времени второй год как играть закончит, сосредоточившись на руководстве новым спортивным обществом. Хотя не исключено, что в Антверпене он поддастся искушению тряхнуть стариной и в менее значимом из матчей выйти на поле, — не найдя статистики тех встреч, строю предположение на том, что старший из братьев наряду с остальными имеет в послужном списке статус победителя рабочей олимпиады 1937 года.

В детстве они и вовсе были самодостаточны, дети царского егеря, в отсутствие отца разбивавшиеся на две команды и до одури гонявшие по комнате набитый бумагой чулок — знавший английские футбольные термины 12-летний воспитанник училища иностранных торговых корреспондентов Николай с 4-летним Петей (“сборная Москвы”) против команды “петербуржцев” в лице 11-летнего Шуры и 8-летнего Андрея. Лидерский характер Николая проявлялся уже тогда — он таранил неприятельские ряды массой, а моментами безапелляционно останавливал игру, гвоздя соперников завораживающими словечками: “фол”, “хэндс”, “пенальти-кик”…

В 1920 году, когда от тифа умрет отец, 18-летний Николай станет главой семьи, и с той поры весь долгий свой век все Старостины будут признавать его бесспорное превосходство.

Они будут большой силой, эти спаянные футболом братья. Именно им, особенно первому и третьему по старшинству — Николаю и Андрею, — страна обязана рождением альтернативного по своей сути спортивного общества “Спартак”. Они, Николай в особенности, вообще отличались редкой способностью брать риск на себя. Это было поступком — бросить вызов сложившимся спортобществам, имевшим не привыкших шутить покровителей, представляя несокрушимую армию и всесильное НКВД. Старостин-старший отыскал фигуру в высшем руководстве, склонив в свою веру смелого и амбициозного комсомольского вождя Александра Косарева, под патронажем которого было проще найти язык с первыми лицами богатейшей по тем временам Промкооперации (“Пух-перо”, как презрительно говорил Берия). “Пищевики”, “Дукат”, “Мукомолы” — команда Старостиных всегда находилась в непосредственной близости от роскошной “мамки”, а дважды, в 1931 и 1934 годах, прямо нарекалась “Промкооперацией”, пока не дозрела до идеи целого спортивного общества с вдвойне символичным в их случае именем восставшего раба. Не только позволявший жить на широкую ногу бюджет, а в первую очередь не обсуждавшийся вслух дух альтернативности привлекал под знамена спартаковского общества выдающихся спортсменов — братьев Знаменских, Королева, Озерова, конькобежца Аниканова, волейболистов Щагина и Реву… Спартаковцы числились на различных должностях в учреждениях и артелях, относящихся к Промкооперации, где получали зарплату. Это было необычно для общества 30-х годов и порождало массу слухов. Если у динамовцев и армейцев вознаграждение было легальным и основывалось на офицерском звании игрока (таком же липовым по сути, как и артельная принадлежность “приписанного” спартаковца), то о жаловании спартаковцев болельщик любил потолковать…

Но игра спартаковцев первого созыва оправдывала царивший ажиотаж. Два подряд дубля в сезонах 1938 и 1939 годов, когда команда вкладывала золотые медали в хрустальный Кубок, так и остались уникальным, единственным случаем на всю историю советского футбола.

Братья были разными по характеру, темпераменту и игровому амплуа. Обосновавшийся в нападении Николай (на снимке правый вверху) был быстр и напорист в нападении, словно на его игру переложились врожденные человеческие качества, ставшие определяющими в последующей жизни. Задним числом некоторые специалисты считают его как футболиста наименее талантливым из братьев, но даже недруги не отказываются признать за ним не характерный для футбола мощный интеллект и уникальные способности организатора и финансиста, которым спартаковская команда была обязана благополучием на протяжении добрых полувека. По совокупности своего пребывания в футболе Николай достиг большего, чем кто бы то ни был, и, к слову, первым из футболистов удостоился ордена Ленина (а в последние советские годы — еще двух, вкупе с высшей наградой ельцинской России “За заслуги перед Отечеством”).

Андрей (внизу слева) — один из сильнейших в Союзе центральных полузащитников, в меру техничный боец с прекрасным выбором позиции, а начиная с легендарного матча с басками, — первый в стране стоппер, своим примером осуществивший в нашем футболе переход к европейской системе “дубль-ве” (оборонительная пара Виктор Соколов — Василий Соколов модернизировалась у спартаковцев в трио с Андреем Старостиным в центре). В жизни — человек богемы, имевший большой круг приятелей среди писателей и актеров, интересовавшийся музыкой, особенно хором цыган. У него и жена была из солисток Московского цыганского хора. Страшный, по признанию знавшего его Дмитрия Петровича Матвеева, парильщик — спартаковцы традиционно мылись в Сандунах, куда их привозил с тренировки клубный автобус. Все приговаривал банщику “давай-давай” — остальные игроки, не выдерживая, сползали вниз, и Андрей Петрович продолжал возлегать на верхней полке в одиночестве.

Александр (вверху слева), по приведенному к знаменателю мнению остальных братьев, по классу был выше их всех. Мощный, прыгучий, он сочетал в себе технику, силу, характер и спортивную злость. Это был единственный в стране защитник, способный в одиночку справиться с питерцем Михаилом Бутусовым, его часто отряжали “прижать” бомбардира очередного соперника. Александр находился в отличной форме, когда в 34 года, несмотря на уговоры, твердо решил повесить бутсы на гвоздь. Сказав знаменитую фразу о том, что “хочет остаться в памяти болельщиков если не молодым, то молодцеватым”. Возглавлял секцию отдела футбола и хоккея с мячом Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта СССР, потом был бухгалтером в одной из артелей, пока не осел в министерстве торговли, будучи поставлен на Центральную оптовую базу спорттоваров.

Наконец, Петр, мягкий по характеру и самый неброский из братьев — правый полузащитник с хорошими задатками, раскрыться которым помешала травма, нанесенная младшему Старостину в матче с басками знаменитым Силауреном. Перенеся несколько операций, с диагнозом “разрыв связок”, звучавшим на том этапе развития медицины как приговор, Петр рано закончил играть и всю послефутбольную жизнь посвятил полученной в институте инженерной специальности (он закончил Московский энергетический институт, где ректором был хороший, к слову, друг Андрея Старостина).

О поездке в Антверпен спартаковцы узнали после победного матча с басками — единственного выигрыша у испанцев в том турне. Прямо в раздевалке футболистам объявили, что “Спартак” в том же составе (вместе с отданными “на усиление” 21-летним Григорием Федотовым из “Металлурга”, а также парой киевлян, московским армейцем и железнодорожником) поедет на рабочую олимпиаду, а из Бельгии — на Всемирную выставку в Париж. На следующий же день игроки первым делом отправились фотографироваться для выездных документов.

Чемпионское звание в Антверпене далось в трудной борьбе. Особенно полуфинальный матч со сборной Каталонии, в котором спартаковцев выручил фантастический рейд через все поле Федотова. Зато в Париже турнир, организованный в связи с проведением выставки, был прогулочным — выиграли его легко, затем отдались во власть гостеприимства ностальгирующих эмигрантов или поспешили затеряться среди несметного количества туристов. В Париже как раз гастролировал МХАТ с обожавшими Старостиных Яншиным и Кторовым, и скучать футболистам не приходилось.

И все же оно режет глаз: открытые, радостные лица братьев, этих очевидных баловней судьбы, трое из которых последовательно капитанствовали в сборной и “Спартаке”, — и датирующий фотографию страшный 37-й. Который будет идти за ними по пятам и в конце концов догонит.

Братья были слишком непозволительно заметны, чтобы не привлечь к себе удар молоха, разившего любую торчавшую из строя голову. 20 марта 1942 года всех четырех в один день лишат статуса и гражданских прав. Николая, Андрея и Петра “воронок” заберет из их собственных квартир, Александра в чине майора — из действующей армии. Без малого два года Старостины по раздельности проведут в застенках Лубянки и еще десять — в лагерях, перекладных тюрьмах и ссылке. Тяжелее других придется гордому Александру, который вопреки совету старшего брата продолжал писать заявления на пересмотр дела и был услан за строптивость в гиблое место, на соликамский лесоповал, откуда бывший защитник как-то прислал фотографию с источающей грусть надписью: “Хорош гусь? Былой красавец превратился в печеное яблоко. Но ничего. 12.11.52”.

В футбольных кругах фамилия знаменитых братьев попала в статус запретных, справочники послевоенных лет ограничивали чемпионский состав былого “Спартака” 11-ю фамилиями вместе с запасными, употребляя оборот “и другие”. Но вездесущих болельщиков очень воодушевляло, когда в матчах юношеских команд в форме “Спартака” на поле появлялся мальчик по имени Андрей Старостин — сын Петра.

Это был, без иронии, значительный вклад Петра в семейное дело. По ухмылке судьбы ни у одного из старших братьев знаменитой мальчиковой династии так и не родилось сыновей. И Андрей Петрович-младший, в футболе не задержавшийся, стал единственным продолжателем славной фамилии Старостиных.

Не мною подмечено, что годы без Старостиных странным образом оказывались годами неудач “Спартака”. В присутствии Старостиных было нечто мистическое. И чем ближе подходил день их освобождения, тем лучше шли дела в спартаковской команде.

В 1954-м репрессированные братья вернулись в Москву. Николай вскоре занял пост начальника команды, лишь дважды ненадолго уступая его в последующие четыре десятка лет, да и остальные сумели не затеряться, став фигурами в жизни послесталинской страны. Их жизненный путь был еще долог. Николай Старостин прожил 94 года, Александр — 78, Андрей — 81, Петр — 83.

Природа словно компенсировала им вычеркнутые из жизни 12 лет.