Народный футболист

Димка сейчас американец — натерпевшаяся, но эффектная Наталья удачно вышла замуж. Женщины и ресурсы — по-прежнему то немногое, чем мы интересны для Запада, и с этим наш сильный пол, кажется, глубоко смирился. Вот еще бы только к этому списку футбол…

…Наверху считали, что к такому экземпляру, как Прокопенко, ими выбран единственно правильный подход. Благо административного ресурса хватало — команда была милицейской по статусу и правительственной по сути. Возвращавшегося из столицы бронзового призера московской Олимпиады встречали, оцепив милицией несколько станций. Задачей стояло перехватить Прокопенко с поезда и доставить в Стайки, где минское “Динамо” выдерживало карантин перед завершающим первый круг матчем с киевскими одноклубниками.

Прокопа встретили, привезли, отрядили на поле и сыграли 0:0, что было хорошим результатом. Распуская игроков по домам, Малофеев просил не расслабляться: вторая половина чемпионата открывалась через неделю ответным матчем в Киеве. Прокопенко ни на тренировки, ни на отъезд команды не явился. Наверное, проиграли бы и с ним, но 0:4 при разорванной в клочья Блохиным обороне требовали заклания. Пришедший на покаяние с женой, ребенком и медалью на шее Александр индульгенции не получил. Отчисление из команды сопроводили дисквалификацией.

До конца олимпийского года Прокоп жил без футбола. Видимо, что-то переосмыслил, потому что с начала весны самостоятельно бегал кроссы, где-то тренировался. В канун первого матча чемпионата на страницах “Физкультурника Белоруссии” появилось покаянное письмо. Его вернули.

И в который раз пресловутое чувство вины принесло клубу дивиденды. Матч в Тбилиси минчане сенсационно выиграли за счет гола Прокопенко на 89-й минуте. Следом был повержен на “Раздане” ереванский “Арарат” — здесь снова отличился Прокоп (4-я минута). Закавказский выезд всегда считался “мертвым”, а тут четыре очка из четырех! Третий тур минчане играют в Ленинграде — счет на 3-й минуте открывает сами понимаете кто… И хотя Казаченок спасает для “Зенита” очко, старт невероятен, и обязаны им болельщики в первую голову прощенному возвращенцу.

Правда, дальше по ходу чемпионата притормозили и Прокоп, и команда, но следующий сезон, 1982 года, стал для минчан золотым.

Прокоп оставался собой как на поле, так и за его пределами. Любой восторженный поклонник мог запросто записать его в кореша. Говорят, его дозу горькой с ним пытался делить даже тренер, но герою важен был не процесс как таковой. Порой, устав от всех и вся, он уезжал к теще в далекие Левковичи, где его не могли достать гараи, малофеевы, партбонзы, милицейские генералы, где не было турнирных очков и чувства долга, а были строившие коровник шабашники, с которыми Прокоп самозабвенно гонял мяч по деревенскому полю, а потом под их самогон и нехитрое варево рассказывал оторопевшим мужикам свои истории. Может, это и была настоящая жизнь на фоне сумасшедшей усталости и превентивной виновности, в которые он возвращался, надевая мгновенно тяжелевшую от пота майку с литерой “Д”. Он снова превращался в безотказную машину для забивания голов и удобного партнерам доставления мяча в штрафную площадь.

Мог ли кто подумать, что за золотой вершиной таится бездна и 13-й тур чемпионата-83 станет для Прокопенко прощальным? 16 июня в матче против донецкого “Шахтера” он последний раз в жизни облачится в цвета минского “Динамо”. Надежд на то, что полузащитник изменит поведение в быту, не было, к тому же заклинило с голами, а молодежь подпирала — и Эдуард Малофеев принял решение окончательно указать 29-летнему игроку на дверь. Через два месяца тренер уедет в Москву, команда удивительным финишным спуртом выйдет на третье место, но отчисленному Прокопенко бронзовая медаль по понятным причинам не достанется.

Дальше начнется страшный период. Известный футбольный специалист, оценивая Прокопа, как-то сказал, что по манере игры тот всегда был третьим, при развитии атаки набирая скорость параллельным курсом, не боясь сработать вхолостую и с ходу включаясь в комбинацию партнеров вариантом предложения себя. К сожалению, третьим он был и за пределами футбольного поля. В конце следующего, 1984 года Александра с его согласия поместят в Мозырский ЛТП. Откуда он еще раз поведет борьбу за возвращение в большой футбол, тем более что сменивший Малофеева Вениамин Арзамасцев будет испытывать трудности с комплектованием средней линии, и Саше обрисуют вполне конкретные перспективы.

За проволокой лечебно-трудового учреждения великий футболист проведет год. Метафора судьбы: местом трудотерапии Прокопу определят цех, где делали цепи. Относиться к нему будут хорошо, дадут возможность по нескольку часов в день возиться с мячом и даже поигрывать в “двусторонках”. Но при встрече с приехавшим Гараем главврач прямо сказал: “Забирайте парня, если не хотите его окончательно потерять”. Зимой 85-го Прокопенко вернут свободу.

Возвращению в “Динамо”, если верить истинности намерений руководства команды, воспротивились ЦК партии и возглавлявший “Динамо” генерал. Право пребывания в главной команде республики надо было сначала заслужить.

Прокопенко пошел к Геннадию Абрамовичу, с домашнего телефона которого они обзванивали команды второй лиги, подыскивая Саше промежуточный вариант. Это заняло несколько дней. Каждый день в 8 утра Прокоп приходил к подъезду дома, в котором жил Абрамович, и терпеливо ждал, когда выйдет кто-нибудь из жильцов — не мог запомнить код замка. Потом Геннадий Брониславович накручивал диск и вел разговор. Прокоп стоял рядом, и когда доходило до его слова, односложно говорил в трубку: “Ха-ачу и-играть”. Отказались гродненский “Химик” и брестское “Динамо”, согласием ответил лишь могилевский “Днепр”.

Во время предсезонки Валерий Стрельцов говорил, что Прокоп работает с полной отдачей и, глядя на него, пашет вся команда — уже только для этого он готов такого футболиста держать. На спарринге в Стайках Прокоп забил два гола в ворота минского “Динамо”, потом Арзамасцеву с Гараем довелось посмотреть контрольный матч “Днепра” в Сочи — в непролазной грязи Прокоп разбирался с соперниками и мячом, как на паркете, забил три гола и принес могилевчанам победу. По возвращении в Минск тренеры опять пошли по инстанциям: мол, Прокопенко в форме и нужен “Динамо”. Но последовало категорическое “нет”. Саше сказали, что это техническая затяжка, формальности, надо еще побыть в “Днепре”, но он понял все. Сыграв в составе 15 игр, Прокопенко из команды пропал, а через какое-то время жена молча сдала форму.

Последним его форпостом станет “Нефтчи”, в котором Прокоп проведет пять матчей в начале сезона-87, успев забить “Спартаку” и выйти против минского “Динамо”. Увы, бакинские болельщики были не менее компанейскими. Работавший с “Нефтчи” Севидов нянчиться с минским изгоем не стал.

От этого удара футболист уже не оправился.

Повторно попав в Мозырский ЛТП, в январе 1989 года, за два месяца до смерти, Александр напишет сыну: “Ты уже большой и все понимаешь. Что бы ни случилось, знай: отец у тебя был и есть. Он никогда не был плохим человеком. Ты растешь и должен быть другим. Лучше, чем я. А люди в большинстве своем — подонки”.

Это последнее резануло, как ножом: сколько же пришлось ему, добрейшему от природы существу, пережить, чтобы прийти к столь страшному выводу. Ему, вчерашнему кумиру, многие уже не подавали при встрече руки. А может, он подразумевал под этим совсем другое?

Еще в одном письме домой находим такие строки: “…Знаю, что совесть не позволит мне что-нибудь с собой сделать. Я ведь не убийца”.

Он будто убеждал, отговаривал себя.

Судьба все сделала за него сама.

В роковой день 29 марта 1989 года Александр словно предчувствовал торжественность момента — видевшие его утром люди запомнили, что он был одет с иголочки: белая рубашка и кожаный финский плащ, какой ведущим игрокам посодействовали когда-то через базу (несколько дней спустя Наталья теребила администратора команды: “Михалыч, у него был плащ, вы его найдите…”). Как-то читая воспоминания о Пушкине, я натолкнулся на фразу, которую поэт твердил после дуэли: “Надо навести дома порядок”.

В то утро Саша был трезв и говорил, что все теперь пойдет по-другому.

Вечером в ресторане гостиницы “Минск” администратор минского “Динамо” Леонид Василевский кормил судей Барышникова, Малярова и Кулиева, прибывших обслуживать завтрашний матч с “Памиром”. Посетителей было немного, и возникновение элегантно одетого Прокопенко не могло остаться незамеченным. Прошли времена, когда музыканты играли при его появлении туш, но всем по-прежнему хотелось угостить знаменитость. Он, по обыкновению никого не обижая, переходил от столика к столику. Потом вышел из зала, направившись в сторону туалетов и гардероба. Через минуту в зал вбежала испуганная официантка: “Прокопенко плохо!” Сотрудники и посетители окружили лежащего на полу Сашу плотным кольцом, в ожидании врачей кто-то делал искусственное дыхание, не будучи уверенным в его целесообразности. Прибывшей бригаде “скорой помощи” осталось констатировать смерть и накрыть тело простыней. Все произошло между 21 и 22 часами.

По сей день существуют две версии причины гибели футболиста (и, поговаривают, два медицинских заключения). Согласно первой, смерть наступила в результате асфиксии, как медики зовут удушение, — именно такой вариант получил широкую огласку. В этом случае для спасения требовалось просто выколотить из пострадавшего застрявший в горле кусок мяса или сделать трахеотомию (по-простому, прокол). По второй версии у Прокопенко не выдержало сердце.

Впрочем, это уже не имело значения. Истинная причина вряд ли лежала в области физиологии. Когда рыбу выбрасывают на берег, она гибнет — то же случилось и с Александром Прокопенко. Рожденный жить только в игре, он не имел роли и места в послефутбольной жизни.

После смерти мытарства великого футболиста не закончились. Родные решат хоронить Александра в Бобруйске, и это потребует дополнительных организационных хлопот. На звонок в Бобруйский спорткомитет по вопросу доставки тела из минского морга неизвестный на том конце провода ответит тирадой, заставившей Александра Горбылева, всякое видавшего старого офицера НКВД, остолбенеть: “Кто получил за него заслуженного тренера, тот пусть и забирает”. Великому и беспутному сыну Бобруйска, провожать которого вышло все мужское население города, не нашлось двух метров на закрывавшемся ввиду переполненности городском кладбище, место на котором требовалось “пробивать”.

Упокоение его мятущаяся душа нашла на тихом погосте родительской деревни Токари, добраться до которого можно по жутким колдобинам гравийки, съехав на десятом километре минской трассы.

По крайней мере здесь его не найдут случайные друзья.