Игорь Нетто

Внутриклубные же показатели повторить и вовсе вряд ли представляется возможным: 18 лет выступлений в майке московского “Спартака”, рекорд по числу сыгранных в его составе матчей и 10 лет бессменного (как, впрочем, и в сборной) капитанства.

Вдобавок к филигранной технике, мягкому обращению с мячом и умению проходить на скорости двух-трех соперников Нетто обладал необычайной выносливостью. При принятой в его годы расстановке 4-2-4, как и ее предшественнице “дубль-ве”, на плечи пары полузащитников ложился приличный объем работы, но даже на фоне тогдашних “пахарей” Нетто выделялся неутомимостью. Ему был подведомственен левый фланг (точнее будет сказать — левая половина поля), и выходящим для непосредственного противоборства правым полузащитникам команды соперника было не позавидовать.

Нам, выросшим на своих кумирах, на ум неизбежно придет неутомимый левый хав и любитель “стеночек” из другого времени — Александр Прокопенко, но при внешнем различии (спартаковец имел рост под метр восемьдесят) Нетто больше владел мячом, ведя всю игру команды, и при этом практически не забивал.

Игорь был игроком стилеобразующим. Еще Старостин-старший говорил, что именно этому футболисту “Спартак” обязан становлением своей фирменной игры, и ничуть не преувеличивал. Сами Старостины были родителями, честью, хребтом, еще много кем “Спартака” — но не его стилем. Они брали напором, характером и, безусловно, влияли на игру команды — но лишь опосредованно. С Нетто обстояло по-другому: на протяжении 18 лет — целой эпохи в футболе — мяч неизменно находил его ноги, чтобы через них и никак иначе адресоваться призванным обострять и завершать атаки партнерам. Здесь надо иметь в виду, что спартаковский плеймейкер не имел поставленного удара (это было единственным, но существенным пробелом в его футбольном образовании) и отчасти поэтому признавал игру быструю, но короткую — какую позже назовут “спартаковской”. В такой игре Нетто чувствовал себя как рыба в воде, и, надо сказать, неточности в замысле или исполнении, беря в рассмотрение не матч, а целый чемпионат, у него можно было перечесть по пальцам.

Другой легендой, которую оставил после себя этот большой игрок, был его сложный (не обращаясь к сильным эпитетам) характер. На поле он не умолкал, постоянно кому-то выговаривая. Причем доставалось и партнерам, вполне сопоставимым по заслугам и таланту, — Симонян, Сальников, Ильин, Исаев не раз слышали в свой адрес фирменное неттовское: “Бар-раны”. Да что партнеры — старший тренер Николай Гуляев под горячую руку заработал у спартаковского капитана красноречивую оценку своих познаний в футболе. Наставник деликатно намекнул капитану на полезность длинных передач, но услышал в ответ, что такой футбол именуется деревенским. Для большей доходчивости Нетто привел аналог содержания тренерской головы, постучав по дереву.

Надо сказать, до Бескова в “Спартаке” тренеры всегда являлись фигурами не вполне самостоятельными, находясь в тени авторитета харизматических братьев. Бывало, после деликатной установки Гуляева Николай Петрович поднимался в рост со словами: “Ну а теперь послушайте, что я скажу”, — и фактически весь тренерский план перемалывал.

Но капитан явно переборщил, и Старостин-старший счел нужным его по-отечески поправить. Лучше б он этого не делал — Николай Петрович тоже был прилюдно объявлен футбольным невеждой. Сколь же велика должна была оставаться роль Нетто в команде, если оба предпочли обратить это в шутку и спустили на тормозах!

Безоговорочно лидерская роль принадлежала капитану и в сборной. На чемпионате мира 1962 года во время группового матча с командой Уругвая при ничейном счете Нетто отменил уже засчитанный арбитром гол, который Численко забил южноамериканцам через дыру в боковой сетке. Капитан подвел арбитра к этой самой дыре — можно представить, сколь дорого бы обошлась в раздевалке подобная “фэйр плей” любому другому игроку. Но бог все видит, и за минуту до конца матча Валентин Иванов провел победный мяч, сделавший Нетто героем не только за рубежом, но и в своей стране.

Единственной сатисфакцией, на которую решились “бараны”-партнеры, стало прозвище Гусь, невероятно Игорю подходившее. Полузащитник сборной и “Спартака” имел длинную шею, передвигался по полю большими, длинными шагами и непрестанно на всех шипел… Самому Нетто прозвище страшно не нравилось, но сделать он ничего не мог. Во время египетского турне сборной в одной из каирских газет был помещен дружеский шарж: на длинной шее любимой птицы Паниковского красовалась голова с читаемыми чертами советского капитана. На послематчевом банкете корреспонденты показали газету самому полузащитнику и через переводчика поинтересовались, понравился ли шарж великому Нетто. Не привыкший к такой стороне популярности капитан вскипел и велел передать арабам, что они идиоты. Благо, переводчик был мидовский, а значит, готовый к медвежьим проявлениям советского человека. Повернувшись к представителям прессы, он перевел: “Великому Нетто шарж понравился”.

Любопытно, что очевидный холерик на поле Нетто по национальности был эстонцем, в чьих генах по определению отсутствует такой тип темперамента. Его родители, уроженцы городов Тарту и Валке, с самого начала имели установку на двух детей. Второй ребенок, девочка, родилась раньше срока и прожила всего три недели. И лишь поэтому Александр Генрихович и Юлия Вильгельмовна зашли на третий круг, в результате которого появился на свет знаменитый в будущем футболист.

Отец в молодости делал революцию, входил в роту латышских стрелков, бравших в 1917-м Зимний. Истинный большевик, в отличие от появившихся позже “коммунистов”, он по-особому дорожил партийным билетом и, отправляясь в баню, наивно прятал его под матрац. Ближе к 1937-му простодушные участники Октября стали не просто не нужны, а нежелательны, и НКВД получил массовый заказ. Вокруг исчезали сослуживцы и старые друзья, семья жила в страшном ожидании. Но по счастливой случайности обошлось. Правда, позже судьба отыграется на старшем брате Игоря, попавшем в Великую Отечественную в плен и получившем после освобождения 25 лет лагерей. Все это не могло не отразиться на натуре Игоря Нетто — в личных вопросах он стал человеком скрытным.

Лишь близкие знали, что в частной жизни капитан “Спартака” был человеком не самым счастливым. Сначала не увенчались успехом ухаживания за чемпионкой-гимнасткой Галей Шамрай, которая выбрала друга Игоря левого крайнего Анатолия Ильина. Потом Нетто влюбился в 18-летнюю студентку Олю, которая ответила взаимностью, и уже скоро молодые люди решили пожениться, наметив свадьбу на 9 января 1958 года, день 28-летия футболиста, — но свадьба расстроилась.

Наконец, спустя еще два года Нетто встретил новую девушку мечты — тоже Олю, тоже 18-летнюю и еще более ослепительную, — которой захотел отдать руку и сердце. Едва поступившая на первый курс театральной “Щуки” провинциалочка из Запорожья предложение приняла и 9 января 1960 года (заметьте дату — рок это или твердая установка?) счастливой невестой олимпийского чемпиона под перекрестным вниманием гостей-знаменитостей вошла в свадебно убранный ресторан “Прага” с актером Евгением Моргуновым в роли тамады. Пройдет всего шесть месяцев, и фотография юной супруги Нетто со свежевыигранным Кубком Европы в руках на ура обойдет издания Союза и зарубежья.

Но, по большому счету, футбол был юной жене скучен и непонятен. Она избрала служение другому богу — сценическому. В театре Ленком на новенькую обратил внимание главреж, знаменитый Анатолий Эфрос. Ольга стала получать главные роли, быстро сделавшие ее имя популярным. Она вправду была хороша в роли Лики (“Мой бедный Марат”) и Дездемоны, а спектакль по пьесе Радзинского “104 страницы про любовь” принес оглушительный успех.

Все указывало на роман, и о жене Нетто с Эфросом стали говорить в открытую. Более того, зашедшие к Игорю партнеры однажды обнаружили его в напряженном ожидании, пока молоденькая супруга и режиссер что-то репетировали за закрытыми дверями спальни. Гости уходили в недоумении, но Нетто продолжал держать свои проблемы в себе.

Возможно, ситуацию выправили бы дети, но Ольга отказывала себе в радости материнства. Сделав ставку на карьеру в театре, она не хотела разрываться между подмостками и ребенком. Домашней отдушиной супругов были два пса декоративных пород — пудель и коккер-спаниель.

Шарм от замужества за знаменитым футболистом быстро прошел, и осталась от всего обязанность варить борщ да подавать после игры баночки с обезболивающими мазями. Говорят, Ольга искренне пыталась понять дело мужа, но не могла. Однажды она заставила себя заглянуть в раздевалку спартаковцев в перерыве матча — было это на минском стадионе “Динамо”. Увиденное потрясло. Грязные, усталые, безжизненные тела, запах пота и кровь, сочащаяся из чьей-то раны, — это было так далеко от красивых, возвышенных страстей Мельпомены.

Прожив так 27 лет, супруги развелись, хотя продолжали быть связаны общей площадью. О факте разрыва не знали даже близкие родственники — Игорь Александрович продолжал быть верен себе.

В футболе по окончании игровой карьеры тоже не заладилось. После торжественных, но ненавистных проводов во время товарищеского матча с австрийцами с заменой на 5-й минуте Логофетом и символической передачей капитанской повязки Валентину Иванову Нетто чуть не месяц пролежал в апатии, уткнувшись лицом в спинку дивана. Потом отошел, но попытки найти себя на тренерской стезе интересом к его персоне не увенчались. Съездив по контрактам в заштатные Кипр и Иран, в Союзе он поработал вторым тренером “Шинника” (год) и родного “Спартака” (три года), ассистируя в последнем случае тому самому Николаю Гуляеву. Это было совсем не то, чего жаждала его познавшая совсем иные роли и уровень притязаний душа.

В конце 80-х Игоря Нетто поразила страшная болезнь Альцгеймера. Игорь Александрович стал все терять, забывать, мог не закрыть воду или не выключить на кухне газ. Он заблудился на теплоходе во время круиза по Средиземному морю, а через пару лет, уже перевезенный в семью брата, вдруг предложил последнему навестить на дому мать, которая лет пятнадцать как умерла. Позже, произнеся на похоронах Николая Старостина проникновенную речь, пожилой Нетто тем же вечером был потрясен телевизионным известием о погребении патриарха. Рассеянный склероз, как называют в народе эту болезнь, хаотично разрушал память.

А параллельным курсом время так же безжалостно размывало память о его игре.

Sic transit gloria mundi, так проходит земная слава, — это ли не о нас?