Виталий Косенок

Снимок на льду не случаен, поскольку символично связывает половинки его жизни: с одной стороны, сезонно футбольной и хоккейной, с другой – “польской” и “советской”. До начала 40-х в Белоруссии не знали канадского хоккея, тогда как западнее Негорелого (где проходила советско-польская граница) все мальчишки гоняли зимой шайбу на замерзших прудах. И есть большие основания предполагать, что в историческом матче, который значится в справочниках как первый в истории белорусского хоккея (приезд в Брест команды Минского института физкультуры), в пятерке хозяев выступал виртуозно владевший коньками 17-летний Виталий.

В детстве он слыл вундеркиндом. Родители даже пытались отдать в школу на два года раньше положенного, но учителя встретили появление пятилетнего карапуза недоумением. А тот хотел учиться, выполнял дома задания, которые приносил с занятий старший брат: читал, писал, считал. И через год, по-прежнему не набрав школьного возраста, после проверки знаний был принят сразу во второй класс. В 1935 году на выпускной фотографии “школы повшехной” (обязательной польской семилетки) 12-летний Виталий едва доходит однокашникам до плеч, значась при этом среди первых учеников и неся реноме музыканта: играл в гимназическом оркестре на флейте. Одновременно закончил школу и брат, продолжение учебы требовало денег, которых в семье не хватало. Решили определиться со старшим — устроить в техникум. Виталий с его двумя годами форы, считали, мог подождать. А он, не предупреждая родителей, без репетиторов и подготовки сам отправился в престижную государственную гимназию имени Р.Траугутта, среди учащихся которой православных были единицы, и блестяще сдал все экзамены и тесты. Так родителям пришлось тянуть двоих.

Потом пришли советы 1939 года, и гимназисты почувствовали разницу. Это было как расширение лиги, если места в элитном дивизионе получили бы все желающие. Всеобщее среднее хорошо в идеале, на практике же ушедшие в программе вперед были вынуждены вернуться к пройденному, лучшие перемешались со слабыми, усреднились, с математики и литературы акцент сместился на предметы, связанные с идеологией. Зато стало много внешкольной работы, активизировались кружки, спортивные секции, дети с азартом включились в подготовку концертов и программ к новым ноябрьским и майским праздникам с новыми мажорными песнями. Виталий ударился в спорт, тем более что именно в это время познакомился в спортзале со своей первой юношеской любовью Мариной Криницкой, дочерью известного в городе адвоката. Марине как многим подросткам новая власть нравилась, она танцевала главные партии в школьном балете, участвуя в состязаниях межшкольных олимпиад, и старательно тянула в хоре “Широка страна моя родная”.

Потом Криницких вывезли, как вывезли многих представителей интеллигентской среды, вызывавших подозрение своим положением в городе, а следовательно, степенью воздействия на умы. Главу семьи посадили, а жену, преподававшую в советской школе черчение, и двоих дочерей препроводили в вагон товарняка, отправлявший таких же несчастных на вымирание в Казахстан. Услышав, что Криницких увозят, Виталий помчал на Брест-Восточный. Бегал между эшелонами и кричал фамилию. Мама сказала Марине: “Это тебя”. Ее подсадили в окошко под крышей вагона, и они увиделись в последний раз. Мальчишка стоял остолбенело, и глаза его были полны слез. Таким его Марина и запомнила (рассказывала потом знакомым в Варшаве: в отличие от матери ей удалось выдержать ужасы тифозных лагерей), у него вообще были большие выразительные глаза. А Виталий, вернувшись тогда домой, до позднего вечера сидел за сараем, уткнувшись лицом в руки. Так он пережил потрясение, которое испытали многие на присоединенной территории, – и как многие защищал потом Страну Советов на фронте.

Освободители 1939-го потом признавались, что, ведомые политруками, шли на территорию Кресов Всходних (Восточных Окраин, как при Польше называли Западную Белоруссию) как в местность отсталую, “несли культуру” – и были озадачены, увидев уровень жизни, отношений и фактически европейское образование тех же учащихся гимназий с их эстетическим развитием, знанием точных наук и языков. Неудивительно, что десяток лет спустя в бытность минским футболистом Косенюк с полученными в гимназии и семье устоями и влюбленностью в бетховенскую “Крейцерову сонату” выглядел в команде белой вороной. Что за мужик, поговаривали: не пьет, не ругается, а еще эта флейта…(Динамовские старики рассказывали, как в перерыве одного неудачного домашнего матча 1951 года, когда примчавшийся в раздевалку Цанава устроил разборку, на упрек генерала в сухости майки Косенюк простодушно брякнул: “Я пива не пью”, – этого ему партнеры не простили. Впрочем, с лидерами той команды он язык находил, до конца дружил с Николаем Шевелянчиком, а былого капитана Павла Мимрика впоследствии взял своим помощником в Брест).

В оккупацию Великой Отечественной, которую встретил юношей, Виталий помогал партизанам, куда ушел старший брат Шурик, вступивший при первых советах в комсомол. Тогда связь с партизанами имели едва ли не все, кто был интересен лесу (как отец Косенюка, работавший на железной дороге). Обывателям приходилось лавировать, уживаться с оккупантами днем и с партизанами ночью, неповиновение в обоих случаях грозило пулей. В том же двойственном положении находился Виталий, которого в силу возраста с другими такими же парнями немцы включали в “вэркдинст” – рабочие отряды, разбиравшие завалы после бомбежек и выполнявшие прочие трудовые повинности, характерные для оккупированного города. Партизаны давали свои задания: вывезти за Брест припасенные “лимонки” (с этим Косенюк едва не засыпался, когда ехал из города на велосипеде, а граната возьми и выкатись из штанины неподалеку от немецкого поста), а то и вовсе украсть карту района с указанием огневых точек со стены в пожарке, где Виталий работал.

В конце лета 1944-го, когда Брест у немцев забрали, Виталия мобилизовали на фронт, дошел с армией до Кенигсберга, где от роты автоматчиков, в которую он входил, за пять дней боев не осталось и половины. После капитуляции дослуживал в Германии, в декабре 45-го был переведен с частью в Симферополь, где пригодились довоенные таланты. Играл правым краем за команду Таврического военного округа, а зимой тянул службу в музвзводе. Весной 1947-го, вернувшись после демобилизации в Брест, “продолжил пылить” за любительский “Спартак” и музицировал в драмтеатре (а летом еще и на танцплощадке в парке). В футболе его быстро приметили, старики-болельщики по сей день вспоминают как любимого игрока. Как-то проездом в Бресте остановилось на товарищеский матч киевское “Динамо” – Косенюк забил. Потом приехал минский “Спартак” – правый крайний забил дважды! Тренеры поверженного соперника парня приметили и скоро забрали в столицу.

В Минске новичок проявился универсалом. Зимой, как и многие одноклубники, переквалифицировался в хоккеиста и, рассказывают, был заметен на льду не меньше, чем летом на поле, развив способности, обнаруженные еще в польском Бресте на двух сажалках неподалеку от дома. Снимок сделан в 1949 году в Петрозаводске, где минчане выиграли всесоюзное первенство ЦС “Спартак”. В белорусском хоккее Косенюк стал одним из пионеров.

Что до футбола, главной командой республики было “Динамо”, игравшее на союзной арене. В 1951-м Косенюк стал динамовцем и немало в свой первый год забивал – наряду с Шевелянчиком и Егоровым. В частности, 24 октября провел мяч, решавший судьбу путевки в класс “А” в игре с “Красным Знаменем” из Иваново. К слову, в “Динамо” форварду пришлось сменить фланг, поскольку справа значился авторитетный Шевелянчик. Увы, поиграть в высшем дивизионе Косенюку не довелось: перед полным надежд новым сезоном нападающий застудил седалищный нерв, заработав сильнейший радикулит. Почти год боролся за возвращение на поле, но болезнь до конца не преодолел, потерял скорость и в 29 лет повесил бутсы на гвоздь.

Но мы не коснулись события, во многом определившего течение жизни Виталия: летом 1949-го он познакомился с едва перешедшей в десятый класс Линочкой Цинципер. “Спартак” готовился ко второму кругу в Ждановичах, где в одной с футболистами столовой питались отдыхающие. Дочь замминистра заготовок с несколькими подружками набирались сил перед новым учебным годом, и постоянно мелькавшие спортивные ребята не могли не задеть их внимания. Футболисты играли в баскетбол, волейбол, отдыхающие болели – девчонки обратили внимание на невысокого, ладно скроенного парня, выделявшегося в любом состязании. У Виталия вправду были врожденные способности к спорту, и определенного уровня он наверняка достиг бы в любом виде. На обычном занятии в институте физкультуры его, к примеру, приметили тренеры акробатов, которым нужно было везти команду на соревнования. Виталия выставили без подготовки, и он занял призовое место. Словом, недаром в Ждановичах девчонки-школьницы открыто болели за него и ходили хвостом. Он выбрал Лину, возникло чувство, которое растянулось на жизнь. Девушка долго скрывала факт знакомства от родителей. Когда открылось, те были сильно обеспокоены: восемь лет разницы, и к тому же футболист… В университете, куда Лина поступила на истфак, с придыханием следили за их отношениями, романтическими и почти целомудренными. По окончании второго курса сыграли свадьбу.

Виталий после физкультурного института остался при альма-матер, набрал детскую группу и поступил заочно в аспирантуру в Москву. Проще всего ему было с кандидатским минимумом по немецкому: полученные в гимназии азы он развил в оккупации, но больше – самостоятельной работой, читая в подлиннике Гейне и Гете. На экзамен по иностранному он едва успел, застав преподавателя уже в дверях, но подробно объяснил причину опоздания на столь чистом немецком, что профессор просто попросил его экзаменационный лист… Для себя Косенюк, помимо знакомого с детства польского, выучил также чешский, болгарский, что существенно помогало в тренерстве: он лопатил зарубежную специальную литературу и был в курсе новых разработок. А в 1961-м увидела свет методическая книга Косенюка “Обучение игре в футбол”, написанная на венгерском материале. Пробить такое издание после венгерских событий стоило больших мытарств, но в конце концов удалось убедить, что эмиграция великих Пушкаша, Цибора и Кочиша не умаляет достоинств их игры.

А годом раньше, зимой 1960-го, когда появилось решение о создании в областных центрах команд мастеров класса “Б”, Косенюка вызвали в ЦК и предложили поработать в Бресте. Он согласился и создал приличный коллектив, подпиравший в турнирной таблице лидеров зоны. Характерно, что не имевших среднего образования игроков старший тренер принудил посещать вечернюю школу, в которой работала завучем его сестра. Были и такие, кто на том не остановился, продолжив обучение в вузе и пронеся через жизнь благодарность наставнику за непреклонность. Наверное, брестский “Спартак” с Косенюком имел перспективы, но остававшаяся в Минске семья не видела себя в маленьком городе, да и Виталий Александрович уже прикипел к столице: когда в главной команде республики открылась вакансия второго тренера, Косенюк уехал туда следом за любимым игроком Володей Шимановичем. На первые роли не вышел, помогал Александру Севидову, а потом Ивану Мозеру. Знание Косенюком языка использовали в поездках команды за рубеж либо на приеме соперников оттуда, экономя на переводчике, но самого тренера-полиглота дальше соцстран не выпускали: вдруг останется?

Самочувствие тем временем начинало подводить. Это физкультура – здоровье, а большой спорт куда чаще дает обратный эффект. Кто мог подумать, что некогда налитый силой, сплошь из мышц Виталий с возрастом начнет быстро сдавать, пока не будет окончательно выбит обширным инфарктом. Семья и флейта – последнее, что оставалось с ним до последнего дня.