Маноэл дос Сантос ГАРРИНЧА

Это был странный кумир. Ни внешним видом, ни поведением на поле Гарринча не походил на футболиста. Он появился на свет со своими необычными ногами в маленьком городке Пау-Гранде в 80 километрах от Рио. Считалось, что малыш пошел в дядю, который тоже был кривоног. Дитя бедноты, он с ранних лет помогал родителям зарабатывать на жизнь: собирал в лесу дикие фрукты, в основном бананы, и отвозил их в конце недели на рынок, а позже нанялся на фабрику. Отдушиной был футбол. К 14 годам Мане постиг искусство дриблинга, обыгрывая защитников вдвое выше и старше его. Он выступал за юношей своего городка и пользовался славой лучшего форварда округи, а в 16 лет надел майку основной команды Пау-Гранде. На Гарринчу приходил смотреть весь городок, включая молоденьких девушек.

В Бразилии каждый мальчишка мечтает защищать цвета грандов Рио. Имел виды на мегаполис и наш герой. Но ни в “Васко да Гама», ни в “Флуминенсе” на него даже не взглянули. Без рекомендаций и даже бутс, в заплатанных штанах и рубашке, а тут еще колени одно выше другого… Обескураженный парень вернулся домой и, наверное, так и остался бы прядильщиком фабрики, поигрывающим в свободное время в футбол, не приди в его жизнь случай. Игрок второго состава “Ботафого”, оказавшийся в городке проездом, стал свидетелем голевого покера в исполнении кривоногого приземистого мальчишки и с ходу потащил туда, где юный Мане недавно хлебнул позора.

На стадионе шла тренировка основы. Уговорив кладовщика одолжить форму, которая повисла на новичке, как на вешалке, Гарринчу подвели к тренеру. Тот великодушно представил уродцу несколько минут в двусторонке – а на Гарринчу нашло. Он не мог знать в лицо кумира страны Нилтона Сантоса, перед ним стоял просто левый защитник, каких было много до и после. Защитник стоял широко, и у новичка мелькнула озорная мысль проверить сопернику “ножки”. Сблизившись с прячущим усмешку чемпионом, Мане качнул корпус влево, толкнул мяч под опорную, а сам нырнул вправо… Великий Сантос под хохот партнеров потерял равновесие и рухнул, задрав ноги вверх. Следующий раз он встречал форварда уже с полной концентрацией, но трюк снова удался. На другое утро Мане не пошел на фабрику – он был зачислен в дублирующий состав “Ботафого”, а после трех мячей в дебютном матче приписан к главной команде. Скоро он стал звездой.

Тренер бразильской сборной стратег Феола ценил Гарринчу не слишком высоко и включал в состав лишь под давлением общественного мнения. Дело не только в том, что форвард был от рождения хром и ходил переваливаясь. На поле он был эдаким отрицанием эталона, противоположностью идеала. Не любил бегать, передерживал мяч, обыграв соперника, часто не мчался к воротам, а поджидал, пока поверженный поднимется на ноги, чтобы повторным финтом заставить снова сесть на траву. “Чарли Чаплин футбола” – прозвали его репортеры. В эпизоде товарищеской встречи с “Фиорентиной” (4:0) Мане обвел всех защитников, вратаря и замер с мячом на линии пустых ворот, заставив зрителей вскочить в недоумении. Дождавшись отчаянно мчавшегося защитника, Гарринча обезоружил финтом и его, после чего спокойно вошел с мячом в сетку, а потерявший ориентировку итальянец ударился головой о штангу.

Защитники досконально изучили механику коронного финта, но сделать ничего не могли. Финт ниспровергал физические законы. Сблизившись с соперником, Гарринча начинал падающее движение влево, которое уже не могло прекратиться. Защитник перекрывал направление, но нападающий непостижимым рывком перебрасывал тело вправо и мчал с места. Это было смешно, когда защитник и форвард разлетались, словно разнополюсные магниты. Странно изогнутые в коленях в одну сторону ноги зачаровывали защитников, перечеркивая наработанные годами навыки.

На международной арене первыми вкусили Гарринчи защитники сборной СССР. В заключительном матче группового турнира ЧМ-58 в Швеции первый раз получивший место в основе кривоногий край затерзал левый фланг советской обороны. Он сверкал каскадами финтов, ускользал к ленточке, пасовал, стрелял… Стянул к себе нескольких опекунов, представив свободу действий партнерам и в первую очередь центрфорварду Вава, забившему два мяча. А после победного для бразильцев финального матча со шведами Гарринчу официально назвали лучшим правым краем мира.

Минет четыре года, и Мане отработает выданные ему авансы, в отсутствие травмированного Пеле вытащив второй для бразильцев победный чемпионат. Это будет его вершина – “Золотая богиня” Чили с признанием лучшим игроком мирового первенства. Звездное четырехлетие пролетит для Гарринчи как один день, окутанный счастливым безрассудством. Живший по наитию воспитанник бедных кварталов будет поражать в быту то широтой, то нелепостью своих поступков. Так и не научившись счету, быстро спустит чемпионские премиальные, на радостях расплачиваясь за всех посетителей и должников любимого ресторанчика. Никто не знает, сколько судеб было устроено, сколько лачуг восстановлено на его разбрасываемые налево-направо деньги. В разгар славы Гарринча вдруг оставит жену с восемью дочерьми, увлекшись певицей варьете, с которой наживет почти столько же. Но все чудачества и грехи будет списывать неповторимая, умопомрачительная от природы игра.

Все оборвал удар по ногам. Потом говорили, что травма была не очень серьезная, требовались процедуры и покой. Последнего ему не оставили: клубу предстояло большое турне в Европу, в условия которого записали участие в матчах главной звезды. И он сыграл – на уколах, порой не похожий на себя, под улюлюканье публики с ужасом слыша, что колено становится все более чужим. Из автобуса в номер его вынуждены были нести, а завтра говорили: “Мане, ты же мужчина!” Из Италии вернулся не тот Гарринча – измученный болью, разбитый, потерявший веру в себя. В том состоянии он и приехал в июле 1965 года в Москву…

В начале 1966-го его продали в “Коринтианс” – владельцам “Ботафого” надо было торопиться. Гигантский Сан-Паулу встретил Гарринчу фейерверком, тысячи болельщиков со знаменами и песнями вели его от поезда до гостиницы. С великим бразильцем связывались надежды реанимировать клуб и вернуть на трибуны зрителя. Надеждам не суждено было сбыться. Давно потерявший практику 32-летний игрок провел за команду пару матчей и отправился на чемпионат мира в Англию. Защитить титул бразильцам не удалось. По возвращении не заладилось и в клубе, правый край все чаще слышал в свой адрес свист. Им были недовольны новые хозяева, требовавшие перестать валять дурака. Хлопнув дверью, Мане уехал в Рио, где его догнала весть о наложенной дисквалификации с запрещением профессионально играть в Бразилии до истечения срока контракта.

Ощутив вокруг пустоту, Гарринча запил. Зеленый прямоугольник поля был единственной приемлемой для него средой обитания. Мане предлагал себя в Колумбии, Уругвае, Аргентине, но погрузневший и медлительный, с пивным животом вызывал свист на поле и вежливое отклонение услуг. На родине его забывали, а за границей не узнавали…

Жизнь рушилась. Гарринчей занялись налоговые службы, чинившие допросы о заработанных суммах и недоплаченных налогах, в Рио описали дом, пришла повестка в суд за неуплату алиментов первой жене. От решетки его спас банкир, погасивший однажды все задолженности, – от решетки, но не от тупика.

Прошел год, когда о Гарринче вдруг вспомнили в “Фламенго», воротам которого он принес в свое время много неприятностей. Форвард ухватился за предложение как за соломинку. Целиком отдавшись в руки тренера по физподготовке, Мане истязал себя тренировками и согнал 12 килограммов. Наконец, в конце ноября 1968 года было объявлено, что Гарринча выйдет играть против “Васко да Гама” в календарном матче чемпионата. Известие вздыбило Рио. Весь город двинулся в назначенный день на “Маракану”, не видевшую Мане три года. В окрестностях арены возникали невиданные пробки, не хватало пригородных поездов. Такого наплыва не ожидал никто. Матч не влиял на положение команд в турнирной таблице, и администрация стадиона напечатала 30 тысяч билетов, полагая, что цифра с лихвой покроет потребность. Спохватились с опозданием: толпа с криком “Даешь Гарринчу!” пошла ломать входные ворота. Спасая положение, директор велел открыть путь – и 200-тысячная “Маракана” заполнилась почти до отказа. И когда, получив мяч на правом фланге, Гарринча совершил то, чего страстно ждала торсида, посадив на газон защитника Эбервала, стадион завибрировал от захлестнувшего всех восторга. А выставленные на смех соперники стали сражаться насмерть, открыв охоту, увенчавшуюся к концу первого тайма: форвард захромал. Вторая половина, проходившая без участия Гарринчи, уже никого не интересовала. Сам Мане сидел в раздевалке, окруженный репортерами, и слезы счастья катились по грязному лицу.

…Вот, собственно, и все, что было у него радостного в жизни. Продолжить выступления за “Фламенго” форвард не смог и последующую жизнь помнил в двух занятиях: пил кашасу и обзванивал знакомых, выспрашивая, где бы снова сыграть. Являлся в качестве зрителя на матчи команд третьей категории и, заслыша приглашение, ехал на любую окраину, где представлялась возможность надеть футболку. А по окончании заходил с новыми друзьями в попавшийся бар и, захмелев, начинал снова верить в возможность возвращения. Встречая на обратном пути поклонников, наивно заявлял, что только что отыграл на “Маракане”. Но репортаж об игре транслировался по радио, и болельщики знали составы…

Так тянулись его последние годы. Немногие фотографии этих лет запечатлели потерявшего форму человека с заплывшими щелочками-глазами на испитом лице. В январе 1983-го одинокий, всеми забытый 49-летний Гарринча тихо скончался, чтобы в последний раз всколыхнуть страну чемпионов. Говорят, своим менталитетом бразильцы похожи на нас: любят непутевых, канонизируют пропащих, запаздывая с состраданием ровно на жизнь. Забывать кумиров, страдая потом от угрызений совести, – как это по-нашему, по-славянски.

В последний путь форварда провожал весь Рио. Сегодня его имя носит стадион “Ботафого”, а гиды водят туристов по кладбищенской аллее к могиле с выбитыми на белом мраморе словами: “Здесь покоится с миром тот, кто был радостью народа”.