Легко ли быть молодым

Гуринович исполнил заветную мечту, на которую копил деньги в поездках, – вернулся из Японии с сумасшедшим музыкальным центром, каких в Минске не видели (через неделю после установки аппарат из квартиры украли). Словом, слепота Фортуны не могла не вызвать протест. Тренеры той команды вспоминают и жесткие подкаты в двусторонках, и то, как на тренировке бывалый игрок обороны, посаженный на газон внезапным финтом молодого, несся потом за форвардом с криком “убью!”. А в игре Прокоп, видя дарование в перспективной позиции, красноречиво разворачивал игру на другой фланг. Гуринович бурлил, намеревался уйти, но его мягко увещевали, поигрывая дубиной дисквалификации. Дошло до высокого начальства, в кабинетах забеспокоились: “Почему зажимаете молодых?” Но для Малофеева посадить звездного Байду или заигравшего вдруг Василевского означало создать конфликт куда более разрушительный.

С другой стороны, неизбежная спутница многих сфер дедовщина несет в себе порой определенный позитив. И не случайно в воспоминаниях игроков золотой команды минского “Динамо” проскальзывают нотки, связывающие провальные послечемпионские 80-е с уходом державших в узде молодежь стариков. В любом явлении есть лицевая и оборотная стороны. Человек должен знать всему цену; само идущее в руки лишает трепетности отношения к получаемому. В этом контексте наждак легкой дискриминации, искусственно завышаемая для молодых планка заставляет стремиться вверх и ценить достигнутое.

Бывают примеры другого рода. Когда-то в середине 70-х в брестском “Динамо” не прижился заигранный в юношеской сборной страны нападающий Леня Писарев, скоростью и обращением с мячом на порядок превосходивший уровень второй лиги. Еще шажок, и он королем должен был бы ходить – а не приняли деды, не поддержали, затуркали, и не заиграл в итоге парнишка ни здесь, ни где-либо. Говорят, по натуре своей не мог вынести характерного для футбольной кухни жесткого тона. Тогда же вживавшийся в команду приятель Писарева Разин воспринимал вещи проще, проглатывал, когда непререкаемый мастер паса Курилов орал на все поле: “Открывайся, б… рыжая!”, потому что это было на эмоциях, не со зла, иногда на другой день ему под настроение говорили: “Ладно, Саня, ты ж понимаешь…” А Писарев был другим, он сидел в раздевалке и плакал.

Геннадий Абрамович многократностью изложения сделал хрестоматийной другую историю – форварда Шаронова, появившегося в дубле минского “Динамо” во второй половине 60-х. Плотный, чуть выше среднего роста, техничный, с приличной скоростью. Умел открыться, принять, чувствовал, где отыграться, а где потянуть одеяло на себя. На юношеском первенстве Союза на него обратил внимание тренер московского “Спартака” Гуляев, что стало толчком к включению новичка в дубль главной команды республики. Но старший тренер Севидов, при всех его плюсах, не слишком обременял себя выращиванием игроков – предметом его заботы была главная команда, неплохо к тому моменту укомплектованная мастеровитыми и далекими от схода москвичами. Вряд ли игроки линии атаки (Малофеев, Мустыгин, Адамов) видели в Шаронове потенциального конкурента, но проявляли известное пренебрежение, приклеили кличку Букварь (учился на физмате БГУ и брал на сборы учебники). У каждого своя толщина кожи – допечь Букваря оказалось несложно, и по окончании одного из сезонов прямо на банкете молодой нападающий написал заявление об уходе из команды. Председатель белорусской федерации тогда предупредил Абрамовича: если Шаронов уедет из республики, тренер в Минске работы не найдет. Шаронов не уехал, продолжил учебу и играл на первенстве республики в минском “Торпедо”.

Что до трио со снимка, сетовать на ветеранский накат им все же вряд ли приходится: каждый прорвался сквозь тернии к собственным звездам, и в том, что светили они им с разной степенью яркости, кто-то должен искать причину в себе. Раньше других команда приняла Янушевского – почувствовав чистоту парня, его жертвенную влюбленность в футбол. Мягкий в жизни, на поле он целиком отбрасывал это мешавшее игре качество, становился жестким и неуступчивым, не жалел ни соперника, ни себя.

С горделивым Головней было сложнее. Красивому, статному, одаренному от природы, но лишенному, по свидетельству тренеров, критической самооценки, ему “лечение” стариков не помешало бы. Любопытно, что воспитанник гомельской школы упорно не хотел подписываться в минское “Динамо” – боялся Базилевича, – но, попав в команду, первым из троих заиграл в основном составе. Базилевич с детским тренером Абрамовичем специально посетили Москву, когда Головня летел куда-то с юниорской сборной. В итоге молодой защитник писал заявление о приеме в команду в аэропорту “Шереметьево” вместе с таможенной декларацией. А по возвращении направился в Краснодар, где минчане играли с “Кубанью”, и сразу вышел на поле. За несколько проведенных в минском “Динамо” сезонов Головня сформировался как игрок, но отдать долги не успел, уехал в столицу, где играл в ЦСКА, “Динамо” — все как-то мимолетно и не всерьез, рано оставил игру и, женившись на известной телеведущей, эмигрировал в США. Каждый сам составляет программу жизни, и великое счастье без разочарования принять то, к чему стремился, чего жаждала душа.

К слову, два других фигуранта снимка по молодости тоже прошли искушение столицей. Ангажированного генералами ЦСКА Гуриновича, уже взявшего билет на Москву, возвращали в “Динамо”, реализуя план перехвата. Про Янушевского, вызванного в молодежную сборную, тоже прошел слушок, что парень подал заявление в армейский клуб. В Минске Виктор был оформлен военнослужащим в одной из частей МВД. К сроку возвращения “молодежки” команда, включавшая Альберта Денисенко, Леонида Гарая, Геннадия Абрамовича и мать футболиста, отправилась в Москву, чтобы прямо из “Шереметьево” забрать Яника домой. В аэропорту с той же целью несли караул представители армейского коллектива. В ход пошло служебное положение: по звонку из ЦС “Динамо” милиция запустила белорусскую бригаду по ту сторону барьера – чуть ли не на летное поле. Встретили, взяли вещи и пошли аллюром, опасаясь, что по дороге могут остановить. На вокзале укрылись в отделении милиции, билеты взяли не на минский поезд, с которого, к примеру, в Смоленске футболиста мог снять оповещенный патруль, а на вильнюсский. По прибытии в Минск спрятали защитника в госпиталь МВД. Военное ведомство не унималось, спор решался на самом высоком уровне…

Впоследствии жизнь забросит-таки Виктора Янушевского в ЦСКА, но случится это намного позже, когда минские тренеры с приближением того к тридцати сочтут футболиста отыгранным.

Что до Игоря Гуриновича, его карьера на переходе во взрослый футбол слегка забуксовала. Вспоминают, Прокопенко однажды так вкачал молодому форварду, не использовавшему прострел вдоль пустых ворот, что в дождь и грязь вся скамейка видела катившиеся по лицу форварда слезы – Прокоп при всей мягкости мог напихать по первое число, причем когда ругался, переставал заикаться. Потом круто пошло по восходящей. Призер юниорского чемпионата мира, чемпион Европы среди молодежных команд, мастер спорта международного класса, чемпион страны… Но таковы превратности футбольной судьбы, что пика он достиг в двадцать два, а потом зачастили травмы, не удавшиеся по большому счету попытки возвращения и растянувшийся на годы откат, бесконечные заработки-доигрывания, сменившие в памяти былую искрометность банальным ремеслом. Любопытно, что старший брат Игоря Александр, полузащитник агрессивного плана, в свое время пробовался в “Динамо” и тоже сошел из-за травмы: неудачно упал на плечо, не долечился, травмировался вновь и, заработав хронический вывих, был вынужден с большой игрой завязать.