Олимпийская реконструкция стадиона "Динамо"

Раз отчитывается министр: заготовлено столько-то леса. А Александр Горбылев, рабочая лошадка Оргкомитета, с дотошностью старого энкавэдиста рано утром проехал на своем автомобиле поставлявшие древесину Барановичи и Мосты и вернулся за полчаса до заседания. Услышав в отчете “горбатые” цифры, пристыдил: “Нехорошо обманывать, такую должность занимаете… Заготовлено сто кубов, а вы о тысячах…” Министр вышел красный, но зло сорвать мог только на подчиненных.

Руководителем спорткомбината во время реконструкции являлся Степан Олизаревич. Александр Горбылев получил должность директора стадиона, но дольше месяца-другого со своей натурой не продержался, сам попросился в бурлящий водоворот. Стал вроде толкача — первым лицом по выбиванию оборудования. Поставки для минского стадиона осуществляли 283 города. Занимался профилем, прожекторами, летал в Киев сражаться за кабель телекоммуникаций. Новосибирск, Оренбург… металл на мачты… коррозионная защита… твою мать… радиофикация… Тернополь на проводе… найду управу… с меня причитается… позиция такая-то… грузите поддоны… — это была стихия и жизнь!

Характерна история с прожекторами, которых требовалось нешуточно — по 120 на каждую мачту. Изготавливал их Тернопольский прожекторный завод, мощностей которого на всех не хватало. Обеспечились по потребности “Лужники”, самовывозом забрал большую часть своей доли Ленинград, а для Минска дело затягивалось. Весной 1979-го Мицкевич велел послать пробивного гонца, чтоб выколотил хоть на одну мачту.

Горбылев рванул в Тернополь. А там зам. генерального — ярый болельщик львовских “Карпат”, осенью проигравших минчанам решающий матч в борьбе за путевку в высшую лигу (памятные 3:0 на “Тракторе”). Сидит угрюмый: не отдали тогда очки — и я тебе, белорус, не дам, сначала все Ленинграду, а тебе в последнюю очередь. Горбылев говорит, личная просьба секретаря обкома — предусмотрительно к тому завернул с письмом от Мицкевича. Партийный босс области принял хорошо, выслушал, удивился: как так, планировали давать по кругу: сорок Ленинграду, сорок Киеву, сорок Минску…

Поклонник “Карпат” тогда с другой стороны: лес на тару привез? О таком речи не было, но Горбылев прямо из кабинета набрал помощника Машерова Виктора Крюкова: нужны два вагона леса на упаковку. Тот среагировал мгновенно: передай, через два дня будут.

Горбылев на самолет и в Минск для доклада, а тем временем вагоны с лесом уже минули Мозырь, идут на Тернополь — надо снова лететь. Порученец обратно, по посадке в тернопольском аэропорту берет такси, мчит на товарную станцию, разыскивает вагоны с надписью “Белоруссия, “Динамо”, лес для прожекторов” — и на том же такси к заму генерального. Тот с порога: “Не буду тебя, белорус, принимать: леса нет — и прожекторов нет”. Горбылев: “Есть лес. Два открытых вагона на товарной станции”. — “Да брось…” Соединяется по селектору с начальником по снабжению — тот отвечает, что вчера был на станции, ничего нет. Горбылев: “А я сегодня оттуда, в полшестого утра. Давайте машину, покажу…” Едут на очную ставку. Убеждаются. Горбылев гордо замечает: “Наше правительство веников не вяжет. Сказали через два дня — получите”.

…С Олимпиадой республике повезло не только в спорте. Стадион стадионом, но Госплан СССР заложил новую автомагистраль Брест — Москва, были осовременены все железнодорожные станции и полустанки, проверять которые Владимир Мицкевич лично ездил на дрезине. Рестораны, кафе, фасады домов, чистота, газоны и клумбы — Минск расцвел.

Спортивные чиновники тоже не спали в шапку, улучили момент дернуть ниточку на себя. Мощное здание республиканского спорткомитета на Кирова было возведено под маркой физкультурного диспансера. Он и проектировался как диспансер. Руководитель белорусского спорта Виктор Ливенцев нашел богатого партнера — договорились с министром торговли Николаем Молочко построить здание на паях. Госстрой смотрел на это как на авантюру, мол, строительный трест у торговли слабенький, такой объект не потянет. Но все утрясли, выбили в Москве деньги, освоили мощности — а по завершении работ сделали главный финт: отдали под диспансер двухэтажное здание старого спорткомитета. До поры все держали в страшном секрете: пока не построили, карт не раскрывали.

Кардинальной реконструкции подвергся стадион. Старые раздевалки — бледные, нестандартные — без сожаления развалили и построили те, которыми пользуются сейчас, привели в порядок игровые залы, тир, оборудовали пресс-центр, медицинские комнаты, бар, кабины международной телефонной связи. Заменили покрытие беговых дорожек. Закольцевали трибуны, закрыв торцевой “сквозняк”, нарастили верхний ярус, заменили по прежнему железобетонному основанию все ряды деревянных скамеек (времена пластиковых кресел еще не наступили). Долго ломали голову над разметкой мест: какую ширину отводить на человека? Запросили Москву, Киев, Тбилиси — цифры плясали. От сантиметра-другого на каждом зрителе по периметру выигрывались сотни мест. Минским болельщикам невдомек, почему после реконструкции им стало тесновато. При разметке в уме держалось число: надо было непременно выйти пусть на мизерное, но превышение, но 50-тысячного рубежа. С одной стороны, эффектно звучало, а с другой — в этом случае стадион попадал в разряд сооружений первой категории, что автоматически повышало оклады… Норматив подбирали тщательно и остановились на шведской норме, отводившей 46 сантиметров на человека — вышло аккурат 50 050 мест.

Еще на стадии обсуждения реконструкции проектировщики категорически возражали против предложенного наращивания трибун по всему периметру, предлагали возвести стадион в другом месте. Дескать, этот уютный, компактный, красиво вписывается в ландшафт. Под новый даже нашли участок — арена на 60 тысяч зрителей могла красоваться на месте нынешнего комплекса университета физкультуры. Но потом задумались: зачем такой нужен, когда московский стотысячник не заполняется? И появилась идея “козырька” — нависающей трибуны на 9 885 мест, на которую согласились как на меньшее из зол.

С этой трибуной хлебнули лиха. В разгар строительства главный инженер проекта эмигрировал в Израиль, и по Минску пополз слушок: “козырек” умышленно спроектирован так, чтобы при полной загруженности сорвался с “клыков” и сполз, рухнул на Западный сектор. Борьба со слухами — вопрос идеологический, и решение нашли исключительно человеческое. В одну из ночей по тревоге подняли порядка 12 тысяч курсантов школы милиции и солдатиков Белполка, поместили на верхний ярус и, командуя в микрофон: “Правая сторона встать, левая сесть”, “Правая сесть, левая встать”, — испытывали устойчивость конструкции на раскачку. Называлось это “натурные испытания”. “Козырек” был обвешен датчиками на прогиб и опрокидывание. Обсчитав показания, пришли к выводу, что стопроцентной устойчивости действительно нет. По предложению проектировщиков утяжелили противовес, заменив два верхних ряда по всей длине яруса на монолитную балку. Повторные испытания дали положительный результат.

В дальнейшем “козырек” так и остался хлопотной частью хозяйства. После сдачи объекта выяснилось, что надстройка “плачет” — во время дождя заливало ложу. В зимнее время обмораживались ступеньки, и ранней весной работники выходили на субботник скалывать и выносить носилками наледи. Но на первые матчи козырек все равно закрывали — за безопасность зрителей нес ответственность стадион. (К слову, не только за безопасность. Как-то на еще не реконструированном стадионе покрасили трибуны, которые не везде успели к первой игре просохнуть. На футбол пришла по-праздничному нарядная семья: она в светлом платье, он в костюме — а уходили в зеленую полоску. Директор стадиона Яков Рахлин после возмещал стоимость испорченной одежды.)

…После приемки арены правительственной комиссией НОК СССР официально присвоил стадиону статус Олимпийского, и главный вход украсили пять вожделенных колец. Первые домашние матчи 1980 года с “Пахтакором”, “Кайратом” и “Араратом” минские динамовцы провели на “Тракторе” — на “Динамо” выдерживали газон. На обновленную арену футбол пришел 3 июня. Принимали не кого-нибудь, а московский “Спартак” Дасаева, Гаврилова, Хидиятуллина, Черенкова, Романцева — базовый клуб сборной на предстоящей Олимпиаде. Играли бликами свежевыкрашенные трибуны, светило солнце, зеленела трава. Добрая половина мест на трибунах была благодарно отдана людям, принимавшим участие в реконструкции. Вышедший к микрофону Петр Машеров честно признался: “Если бы не Олимпиада, еще долго до стадиона руки не дошли бы”. Качество действа соответствовало празднику. На гол Родионова точным ударом ответил атакующий защитник Юрий Курненин — боевая ничья 1:1.

Впрочем, расслабляться организаторы не спешили. Неприятных сюрпризов ждали совсем как теперь. Незадолго до начала группового турнира на стадион привезли кинологов с собаками, дрессированными на взрывчатку. В одной из раздевалок собака затявкала и заскребла. Нет, не зря принимались такие предосторожности — враг не спит! Вызвали саперов, сорвали ломами плинтус и половую доску и обнаружили между лагами… коробок спичек. Собака учуяла серу… Другой раз примчался экскаваторщик с квадратными глазами: ковш царапнул по металлу! Снаряд? Бомба? Накануне Олимпиады?! На счастье, тревога опять оказалась ложной.

А буквально за шесть-семь дней до официальной церемонии открытия в центре поля вдруг сама по себе, без всякой нагрузки образовалась яма площадью в 3-4 метра. Примерно в этом месте 400 физкультурников должны были показывать “белорусскую пирамиду”. Грунт просел на добрых полметра, оборванными краями напоминая овраг. Принялись гадать, не потайной ли ход обнаружился, заговорили про некий тоннель от вокзала, по которому якобы Гитлер шел… А Олимпиада на носу, последние репетиции, разбираться некогда. ЧП постарались не афишировать, быстро провал засыпали и заложили сверху привезенным дерном. Горбылев потом атаковал начальство: не ставьте в этом месте пирамиду, сместите на беговую дорожку: рухнет 400 человек — на Володарского попадете! Но авторы праздника уперлись: только в центре. Единственное, согласились чуть отодвинуть от просевшего места. “Я за каждый метр дрался, — вспоминает Горбылев, — но они все равно сделали по-своему”.

Наконец репетиции и работы были завершены. На правительственную трибуну постелили дорожки-“кремлевки”, в ворсе которых тонула обувь. Минск доложил о стопроцентной готовности.

В десять утра предпоследнего июльского воскресенья в белорусскую столицу пришла Олимпиада…