Тур 32. Я буду помнить

Я буду помнить этот БАТЭ. Не столько его дежурное, уверенное и досрочное, чемпионство, сколько феерическую серию из 31 поединка без поражений, положившую конец рекорду витебской “Двины” 19-летней давности.
Я буду помнить латвийца Германа Малиньша, у которого на заключительной предсезонной тренировке брал оптимистичное интервью. Того самого, кто в дебютном поединке первенства с “Шахтером” потешно выступил главным виновником единственной “баранки” борисовчан и больше так и не получил ни шансика потеснить с “ленточки” далеко не всегда божившего Черника.
Я буду помнить кустистый борисовский цветник. Сергея Кривца, отогревшегося и в разгар чемпионата, не прельстившись лигочемпионской “группой”, скоптившего в “Мец”, но так и оставшегося в родных палестинах лучшим по системе “гол + пас”. Расправивших молодые крылья Николая Сигневича, Максима Володько, Евгения Яблонского. И в особенности, конечно, — Александра Карницкого, самородка, в свои 25 разорвавшего стереотипы о поре игроцкого взлета.
Я буду помнить это столичное “Динамо”. В первую очередь — Владимира Журавля. Не столько как птицу вечно серебряного тренерского полета. А как рулевого с противоречивой новой страницей в портфолио, подарившего динамовским болельщикам забытые осязаемые надежды на золото, еще в 28-м туре всерьез намеревавшегося в очном споре поколотить БАТЭ и вцепиться в корону, а в итоге финишировавшего с впавшей в апатию командой в десяти пунктах от флагмана и “заклеванного” клубным патроном Чижом.
Я буду помнить “бело-синий” легион — пожалуй, сильнейший в истории минской дружины. Удоджи, Бангура, Николич, Адамович, Симович… А пуще варягов буду помнить креативную вязь Игоря Стасевича. Как по мне — безальтернативной примы чемпионата.
Я буду помнить этот “Шахтер” интеллигентного мудреца Сергея Боровского, в финишном створе умыкнувший бронзу у нефартового “Торпедо”. Которое с искренними симпатией и сочувствием буду помнить тоже.
Я буду помнить добряка и скромнягу в быту, бойца и пахаря на поле Колю Януша. Форварда, пусть не дебютировавшего в национальной сборной, зато отсалютовавшего собственному “тридцатнику” полутора десятками чемпионатных голов, в том числе бронзовым борисовчанам.
Я буду помнить этот турнирный формат с делением на секстеты. Вполне возможно, списанный в утиль поборниками массовости и широты географии навсегда. Я буду помнить голые, как ягодицы пропадавшего на лестничной клетке инженера Щукина, трибуны на матчах минорной шестерки. При этом не веря, что в эндшпиле нового, “гладкого”, розыгрыша на играх аутсайдеров и середняков будет иначе…