Чемпионат мира. Мы не “издохи”

То есть мы как бы регулярно ходим на работу, но как бы живем по распорядку “Артека”: свободного времени и упорядоченного сна нет, а ты весел, свеж и постоянно насвистываешь что-то типа “а ну-ка песню нам пропой, веселый ветер”. Свистеть здесь можно. Мыши в пустыне не заведутся, а деньги в Катаре будут всегда. Так что мне не нравится подписывать заметки про вашего мальчика “Казюлин из Дохи”. Звучит, как чумная сводка: Мордасевич из Дохи, Николаев из Дохи, Фандо из Дохи… Какой-то депрессивный старославянский глагол. И вовсе мы не “издохи”. А очень даже “живохи” и по-прежнему готовы к труду и обороне белорусской сборной от болельщицких нападок.
В общем, живу хорошо. Просто замечательно. У меня все есть. Есть свой номер. Он прохладный, а когда надо — теплый. В нем одна комната, навороченный санузел и wi-fi.
А лохматость моя повысилась. Помню, брился перед вылетом в Катар. На день выхода этого газетного номера — девять суток назад. Жена в скайп глянула — заголосила, как мама дяди Федора, увидевшая под диваном Кота Матроскина. Я ей давеча говорю: у меня насморк, и вообще здесь так ходят все, у кого хоть что-то растет на лице. И дохцы (или дохчане?), и гастарбайтеры, и гости столицы. Так она — целоваться с тобой не буду, нам с Алеськой только бородатых мужиков не хватало…
На самом деле бородатость в Дохе — журналистско-болельщицкий тренд. Разной степени щетинистости сдались многие. Кто из-за банальной лени, кто из желания соответствовать местному мужскому типажу или попробовать себя в новом имидже. А кто — и по причине измудоханности. Как Артем Фандо. Детство Темы давно закончилось. Но бороду он не отпускал еще никогда. Казалось бы, вот она, Темина бесповоротная пика в бок препубертатному периоду. Ан нет, задумал Фандо недоброе. Я, говорит, Казюлин, из голой солидарности с тобой бороду отращивать не собираюсь. Мне, говорит, просто бриться некогда, ибо работаю на прессболовский сайт и сплю по два часа. И вообще, говорит, я фэйсом загореть хочу. Иди вон, с Мордасевичем договаривайся, пусть он с тобой бородатым тандемом ходит.
Четверговым утром Артем появился на завтраке все еще с бородой. Опять всю ночь творил, писатель. Рубил компьютерные знаки, как большевик Губанов дрова в кино “Коммунист”. Фандо сейчас и вправду похож на залихватского ударника комсомольского лесоповала. Ему уже говорят: хватит, отдохни. В любимый музей исламской культуры сходи. А он — нет, гордый. Щетину почешет — и опять за свое: пойду еще пару сосенок завалю.
При такой энергозатратной пахоте Портос затребовал бы хорошее питание. Нам требовать не нужно. Журналистов в Дохе кормят как на убой, трижды в день, по принципу шведского стола. Набрав на чемпионатном разбеге пару-тройку лишних кэгэ, многие начали харчеваться в режиме “лайт”: пропускают обеды, налегают на салаты и фрукты. К слову, салаты в Катаре отвратительные. Диву даешься: как из отличных разнообразных овощных ингредиентов можно варганить такое безвкусное сено? И вообще, ассортимент предлагаемых блюд широк, но однообразен, без изысков и азиатской экзотики. Мы-то думали, что нас здесь змеиным филе да жареной верблюжатиной потчевать станут. Какое там… Я уже возмечтал о свинине.
И по пиву. Даже в этой не самой ортодоксальной мусульманской стране спиртным не пахнет. Хотя нет, работающий в Дохе гид сборной Беларуси Егор, с которым мы еще обстоятельно побеседуем о катарских нравах и обычаях, рассказал, что пахнет. Но только в одном месте: каком-то знаменитом гольф-клубе километрах в двадцати от города. Там за сотню риалов (примерно тридцать баксов) вам предложат не только клюшки с мячиками, но и безлимитный алкогольный ваучер. Упивайся, хоть до состояния “собаки лизали”. Главное потом не показываться в таком виде на городских улицах. Сдадут, как стеклотару. Дальше — огромный штраф. Или местная бастилия. Срок заключения — лет сто. Хотя Егор, наверное, пошутил. К слову, собак на улицах Дохи нет. Зато навалом котов. Бродят неприкасаемые и борзые, как коровы в Индии. Тоже священные, что ли? Причем радостно отзываются и на сугубо славянский позывной “кс-кс-кс”.
Чтобы закрыть неактуальную в Дохе алкогольную тему, добавлю: при Новикове и в Минске-то пивка особо не вдаришь. А здесь негде, некогда да и, вот вам католический крест, не хочется. Как сказал Юрьич перед отъездом: оздоровительная командировка.
А вот европейские коллеги маются. И в самом деле, в какой еще стране на топ-турнире журналистские лица светились бы исключительно кефирным румянцем, а интернациональное общение ограничивалось бы дежурными “how are you?”, “no” да “yes”? Да там на территории репортерских “полевых кухонь” раздавался бы непрерывный вечерний звон разноформатной посуды и шло бы тотальное прост-братание. Интерьер же громадного “Лусаила” полнится разве что чинным корреспондентским говорком да скрежетом банок с энергетиком. Спонсорский напиток, замечу, пользуется у пишущей и снимающей братии неслабой популярностью и действительно бодрит. Нахлещешься забористой жидкости из трехсотграммовых банок — и с вытаращенными глазами, запрокинув голову и подергивая ногой да глазом, днем и ночью лупишь по клавишам ноутбука, как Святослав Рихтер на фестивале “Декабрьские вечера”…
И немного “клубнички”. Нет, не про Николаева. Во-первых, он и его подруги после первых заметок и так на меня волком и волчицами смотрят. А во-вторых, Серега с головой ушел в интервьюирование чемпионатных звезд.
Я об испытанном буквально только что культурном шоке. Вот не поверите, в момент написания этих сумбурных строк в дверь моего 220-го номера вкрадчиво постучали. Интеллигентно, как стучат Мордасевич и Фандо, похожие манерами на выпускников дореволюционного кадетского корпуса. Я пошел открывать Мордасевичу или Фандо. И офигел: на пороге вместо бородатых Мордасевича и Фандо стояла она — смуглая дева в хиджабе, но с непокрытым улыбающимся лицом. О проклятущее, позорное владение “инглишем” на уровне “с разговорником”! Я тщетно силился понять ее игривое щебетание, как тот Семен Семеныч Горбунков: может, помочь нужно? “Что ей нужно — я тебе потом объясню”, — сказал бы мне аферист Геша. Но никакого Геши рядом не было. “Сорри”, — промямлил я и захлопнул дверь. Для верности повесил цепочку.
После такого не поднимаются даже исполины духа. За сим откланиваюсь. Замечу лишь, что в Катаре дамы не заговаривают с мужчинами первыми. Тем более с иноземцами. При этом в Катаре отнюдь не все “по шариату”. Барышень в хиджабах — процентов семьдесят, не больше. И не все в платках до глаз. Многие ведут вполне нормальную жизнь. Например, с удовольствием ходят на гандбол, забавляются сэлфи, работают журналистками — пишут и снимают.
Чего же все-таки она хотела?