Три Сереги. Портреты на стене

М. Абсолютным хедлайнером последних дней стала теннисистка Виктория Азаренко. Она выбила уйму сильных соперниц, включая Каролин Возняцки, на “Australian Open”. Она впервые за три года приехала в сборную, но комично пропустила матч с грузинками из-за утерянного багажа. Наконец, стала героиней вчерашних заметок в “ПБ” Андрея Вашкевича. Что следует из этого участившегося мелькания в СМИ — как считаете?

К. Если в шутку, из этого следует только то, что наша Виктория выступила на одном из самых престижных теннисных турниров мира. Если всерьез, то хедлайнеров делают журналисты — и именно австралийская авантюра отчаянного Андрея Вашкевича сделала погоду в “ПБ” на стыке января и февраля. Не будь этого порыва души, Азаренко “мелькала” бы, как обычно в последнее время — в жанре отчетов о проделанной работе, которая закончилась к тому же всего лишь в 1/8. Со спортивной точки зрения бывшая прима женского тенниса не показала в Мельбурне ничего запоминающегося. Сгоняла рядовую “пулю” и даже сдала несколько позиций в рейтинге ВТА. Корт-курорт. Но благодаря нашему человеку в стране кенгуру я впервые в жизни читал о теннисе запоем, забывая про никчемный наш футбол. Жаль только, что Вика не дала Андрюхе нормального человеческого интервью. Хотя… Нет, наверное, это даже к лучшему.

Н. Не готов рассуждать о том, в “плюс” ли, в “минус” или же в безразличный “ноль” для самой Виктории обернется эта история с растянувшимся на несколько журналистских заходов и вроде как не сбывшимся интервью. Но для моего любимого прессболовского творца Вашкевича эта история — несомненная удача. Талантливый человек талантлив во всем — даже в номинально не сложившихся отношениях с нашей теннисной звездой. Наверное, эту публикацию можно изучать на журфаке как яркий пример так называемого гонзо-репортерства — повествования, пронизанного сугубо личным восприятием событий, сдобренного авторскими эмоциями и переживаниями. Мне кажется, если Виктория действительно так загадочно-умна и потаенно-эмоциональна, как исподволь предстает в рассказе нашего парня, она должна разыскать Андрея в первый же приезд в Минск и сама предложить ему роскошный эксклюзив. Вашкевич заслужил. Во всяком случае прежде никто так, как он, не привязывал мои мысли к персоне соотечественницы, давно практикующей в не очень-то интересующем меня теннисе.

М. Эти постоянные “медиаигноры” Азаренко снискали ей в белорусской прессе не лучшую репутацию. Не знаю ни одного нашего журналиста, который любил бы Вику до глубины души. Скорее наоборот — за это ее тихо ненавидят. Как по мне, зря. Давать или не давать интервью — личное дело каждого. Никогда не понимал, когда о человеке судят по его реакции на предложение пообщаться. О нем как о спортсмене единственно говорят нам лишь результаты. А то иногда доходит до абсурда. Во времена руководства нашей футбольной сборной Георгием Кондратьевым нередко доводилось слышать: тренер не соответствует должности, потому что скучен и молчалив на пресс-конференциях. Но ведь это не мерило профессиональных качеств. Скорее, свойство натуры или характеристика личности.

Н. А я вот абсолютно убежден, что в спорте как сфере публичной деятельности просто нет и не может быть персонажей, безразличных к тому, как выглядят они со стороны. Представить такое — это как если бы допустить, что психически здоровый человек совершенно игнорирует в повседневности зеркало. И обеты молчания — это тоже не более чем попытка представить себя в задуманном или подсознательно составленном образе, предназначенном для восприятия окружающими. А еще я абсолютно убежден, что нет интересных публике людей, которых невозможно было бы склонить к разговору “для прессы”. В принципе это прежде всего вопрос владения журналиста профессиональным инструментарием, его авторитета и настойчивости. Другое дело, что свет клином не сошелся на интервью. Вообще-то это один из самых простых жанров. Любое добротное интервью, по-моему, делать проще, чем сопоставимый по качеству и тематике повествовательный текст. А позитивный эффект от такой замены может быть велик. Вчерашний опыт Вашкевича — яркий тому пример.

К. Есть и другие. Для меня самая выдающаяся история на этот счет — история Валентина Белькевича. Наверное, ни про кого белорусские (и не только) журналисты не писали так много, как про него — писали вдохновенно, глубоко, с любовью. И этот творческий порыв разгоняла не только гениальная игра Валика, но и его образ Великого Молчуна. Всегда же хочется раскусить чужую душу, а если эта душа — потемки, то хочется еще больше. Крамольная мысль: интервью в подобных случаях могут быть лишними. Они даже могут все испортить — разрушить образ. Хорошо помню свои ощущения от прочтения таки данного интервью Белькевича — в 2002-м, после многолетнего безмолвия, он заговорил в ваш, Сергей Юрьевич, диктофон… Прошлым летом, после смерти Валентина, я перечитал тот текст — он показался очень душевным. Но тогда, 13 лет назад, обстоятельства были другими, и ответы легендарного футболиста разочаровали. Недлинные, выверенные, часто банальные и с фигурами умолчания. Оно понятно: интервью слишком долго ждали и хотели — и в процессе оценочная шкала менялась, уходила вверх. В итоге, дождавшись, публика открыла “Прессбол” в надежде на божественные откровения. А прочитала здравые, но в общем тривиальные рассуждения обычного человека, который просто не хочет раскрываться окружающему миру. Нормальное желание, кстати. Чаще всего именно оно лежит в основе отказов от интервью. И оно ничуть не мешало Белькевичу оставаться народным футболистом.
С недавних пор я не хочу и другого интервью — Василия Баранова. Отшельничает Вася в своем Гомеле — и пусть. Пока он молчит, его портрет живет своей жизнью. Не хочется, чтобы однажды он упал со стены и треснул.

М. Но вернемся к Азаренко. О ней у меня есть замечательная история, привезенная из Катара. В один из свободных от гандбола дней мы заглянули на Souq Waqif — старый рынок Дохи, пропитанный восточным колоритом. Мы искали сувениры и наткнулись вдруг на красивый “Золотой мяч”, точь-в-точь как настоящий. Слово за слово, разговорились с продавцом. Он задал традиционный вопрос: откуда вы? Мы нетрадиционно ответили: из Беларуси. Он повторил несколько раз “Беларусь” и привел ассоциацию: Андрей Аршавин? Мы ассоциацию объявили неверной и дали правильный вариант: Александр Глеб. Он начал неуверенно бормотать “Глеб”, но так и не вспомнил бывшего “канонира” и барселонца. Зато на упоминание Азаренко отреагировал бурной радостью узнавания. Может, видел ее своими глазами в Дохе? Ведь столица Катара еще совсем недавно принимала итоговый турнир ВТА. Может, запомнил ее по трансляциям из “ящика”. Просится простой вывод: даже несмотря на сползание в рейтинге и тотальный отказ от интервью, Виктория остается лицом белорусского спорта за рубежом. Его визиткой и паролем.

Н. Раз уж ты “раскатарился”, грех не обратиться к годящимся по случаю впечатлениям из Дохи и мне. Гандбольная сборная в лице Сергея Рутенко дала там пример коммуникации с прессой, строго противоположный азаренковскому. В разгар турнирных неудач наш капитан сам вышел на связь по телефону с вежливым вопросом: а почему, собственно, никого из белорусских журналистов мы не видим в холле нашей гостиницы, где круглые сутки дежурят репортеры из Словении и Испании? Дальше случилась дискуссия, отзвуки которой были и в недавнем Серегином интервью. Мои аргументы касательно лучшей технологичности и достаточности общения в микст-зонах, во время тренировок и прямых контактов в “вайбере” или “скайпе” Рутенко парировал совершенно блистательно — с позиций не здравого смысла, а, пожалуй, педагогики. Ему нашего бессмысленного в принципе нашествия не хватало как элемента настроя команды, дополнительной ее мотивации! Кстати, медиа-поведение всей сборной и ее штаба на этом чемпионате было образцовым. Для меня, давно вхожего в самые потаенные гандбольные двери и души, это не было откровением. А вот удивление много снимавших ребят-телевизионщиков с Макаенка и Коммунистической, повидавших в объективы разные футбольно-хоккейные виды, было искренним и большим. Эх, если бы наши гандболиcты еще и сыграли там сообразно степени их распахнутости миру…

К. Заступлюсь за футбол. Многие ругали Кондратьева за угрюмость и резкость, но мало кто помнит, что сборная при нем была открытой книгой. В первом своем отборочном цикле Георгий Петрович пускал журналистов на все веснянковские тренировки. Больше того, наш брат безнаказанно шлялся по отелю “Robinson” накануне важных матчей и приглашал игроков в лобби для интервью. Прошлой осенью публичность Кондратьев несколько ограничил — и сразу поднялся крик. К хорошему привыкаешь быстро. Теперь вот политику прозрачности провозгласил Александр Хацкевич — воспринимается уже как данность. И вообще, давайте признаем, белорусские спортсмены с журналистами в целом на короткой ноге. Прессболовец Серега Щурко был свидетелем на свадьбе Александра Глеба — мыслимое ли дело для просвещенной Европы, где редкий эксклюзив со звездой усеян приторными штампами? “Для меня это новый вызов…” “Я счастлив в этом клубе…” “Мне предстоит еще много работать…” Трудно представить, что футболист даже средней буржуазной сборной после провального матча выйдет в микст-зону и скажет глебовское: “Мы сегодня обоср…” Так что давайте ценить, что имеем. И мириться с редкими исключениями из правил, даже если эти исключения зовут Виктория Азаренко и Дарья Домрачева.

М. А ведь они потому и не подпадают под тренд открытости, что белорусскими спортсменками остаются в основном лишь по паспорту. Мысль не нова: и Домрачева, и в еще большей степени Азаренко по духу уже скорее барышни европейские. Не случайно ведь в ответах тому же Вашкевичу на русском у Вики проскочило английское “experience”. Это не хорошо и не плохо — это данность. В конце концов — еще одно расхожее мнение — без этого крена в сторону Запада они не стали бы теми, кем стали. Хотя лучше, конечно, как в случае с Рутенко — когда европейский профессионализм сочетается с белорусской душевностью.

Н. А по мне, здесь вообще ни при чем стороны света и границы. Это просто “experience”, ценный разностью проявлений и отражений в зеркалах…