Суперкубок. Вокруг матча. Полюби себя

В этом весь Пинск. До субботы я приезжал сюда последний раз лет пятнадцать назад. Уже тогда городом был очарован. А его жителями — сначала озадачен, а затем доведен до катарсиса. Пинчуки — сплошь сюрреалисты и абсурдисты. Они не используют юмор — они им разговаривают. Причем оставаясь в абсолютном неведении, что шутят. Их лица серьезны и сосредоточены, как у тырящих ночью по садам яблоки квакинцев. Короче, эдакая адская ментальная смесь полешука и одессита.
Наверное, пацан со звонким пионерским голосом, песня которого встречает нас из динамиков “Волны”, тоже из Пинска. В его фальцете слышится надрыв, но не чувствуется веселья. Хотя я не знаю, как можно исполнять такой текст патетично и хотя б разок не заржать. Это заслуживает масштабного цитирования: “Бульба — гэта суперклас, абаронiць бульба нас ад усякай ад эпiчнай трасцы. Бульба — гэта лад жыцця, няма лепей пачуцця, чым паесцi смачна бульбы з мясцам. Бульба! Бульба!!!” “Бульба!!!” — это уже хоровое исполнение прессболовской бригады, пытающейся отделаться от приставучей мелодии.
Тотальный сюр продолжает наваливаться на нас стеной прямо на стадионном входе. В процессе тщательнейшего досмотра омоновцы изымают у курильщиков, то есть почти у всех лиц мужского пола, зажигалки, на полном серьезе заверяя, что вернут болельщикам при выходе. А теперь внимание: в трех метрах от контрольно-пропускного пункта начинается решетчатый забор, по всей немалой длине которого расклеены листки с надписями “Место для курения” и густо толпятся смалящие мужички! Никто и не сомневался, что пинские любители футбола сплошь колдуны и умеют прикуривать от пальцев. Но, черт возьми, как?! И почему только что отбиравшие зажигалки омоновцы, утопая в клубах народного дыма, невозмутимы, как Ленин, выслушивающий вопрос Надежды Константиновны: “Что у тебя с Арманд?”
К слову, о возврате. Наш водитель Дима невольно выступил участником феерического эксперимента. Чтобы отметить командировки печатью, надо вострить лыжи в гостиницу за территорией арены. Все на том же КПП Дима решил пошутить и ткнул перстом в ворох зажигалок: “Можно я зажигу заберу?” И услышал: “Забирай”. Остряк Дима не унимался: “Любую можно? А то я не помню, какая моя”. Ответом ему было: “Твоя — вот эта черная”. Вот скажите: как они это делают?
Похоже, пинские милиционеры все в “полесско-одесском” тренде. Они без разбору говорят “ты” и на каждом шагу пополняют наш цитатник. Как тот, что копошился в моем рюкзаке: “Открой книжку”. — “Это не книжка, это блокнот”. — “Мне плевать. Открой!” Как вы понимаете, во второй части цитаты есть глагольная замена.
Или как те, что в подтрибунье искали туалет. К искомой двери была привинчена концептуальная табличка с рекламным слоганом “Санузел для занимающихся”. “Кто скажет, что мы не занимаемся, — пусть первым бросит в нас камень” — наверняка подумали три милиционера и решительно шагнули в неизвестность. На излете примерно десятой минуты шагнуть в неизвестность решительно захотелось мне. И я шагнул. У кабинки стояли двое. Третьего не было. Диалог вышел недолгим, но содержательным: “Что, очередь?” — “Ага, за пирожками. Хорошо он присел. Эй, кроссворды оставь!”
Антуражные наброски укладывались в книжку-блокнот штабелями, как мужики в мечтах поварихи Тоси Кислицыной. А ведь еще нам давали и хороший футбол при аншлаге на небуйных трибунах “Волны”. На ярусах было весело, но не шумно. Хотя после танцевального разогрева в исполнении пышногрудых и крутобедрых, как гурии, дев мужики в креслах заерзали и загыгыкали, как Лелик на демонстрации пляжного ансамбля-68. Это был почти стриптиз, сюра которому добавляли пронизывающий ветер и противная морось. Дождь, зябь — и беснующиеся на беговой дорожке полуголые красавицы. Захочешь не заболеть — не так раскорячишься. Хотя вон та, беленькая, в правом крайнем ряду, точно маханула для сугреву…
Люди в секторах не столько болели, сколько знакомились с новыми обличьями команд. “А гдзе той Чович?” — “Вон, малы бегае”. — “А Мартынюк, “Карпаты”?” — “Пачаму карпаты? Нармальны”.
По-настоящему арена всполошилась за полтора десятка минут до конца основного времени. Пинчуки принялись болеть за ничью. Они любили себя и хотели полновесного шоу с лотерейной протяжечкой. Они его получили.