Золотая гвардия. Владимир Каминский: круче, чем Армстронг

Они, между прочим, значительно старше меня — это если ранжир собираетесь соблюдать… Или вот, кстати, Сидяк сейчас в Минск ненадолго заглянул — четырехкратный олимпийский чемпион. Могу помочь с его координатами…”
Очень мило иметь в друзьях такого человека, и наше интервью заканчивается с ним на такой же ноте — как, преодолев соблазн, он остался для своих друзей по сборной все тем же Владимиром Каминским, который очень хорошо умел терпеть. За себя и за того парня.

— Вы не замечали, что чем лучше живет общество, тем люди менее склонны себя чем-то нагружать? Штангу поднимать, пуп рвать, по шоссе мчаться 200 километров… Это уже что-то чуждое современному человеку.

— Следуя этой легенде, раньше люди приходили в велоспорт если не от станка, то от сохи уж точно…
— У меня мама бухгалтер, отец шофер, а сам я родился в деревне Цна. Это в нескольких километрах от Минска, сразу за Куропатами. Сел в седло в 1967 году, в 17 лет. В таком возрасте сейчас уже заканчивают, а тогда для начала было самое то.

— Однако через шесть лет вы смогли попасть в сборную СССР.
— Меня пригласили туда на просмотр. Для начала следовало закрепиться, а это было не так-то просто. Однажды Рышард Шурковский — великий польский гонщик и четырехкратный победитель велогонки Мира — после проигранной поляками Олимпиады в Монреале сказал мне: “Вы мне всю жизнь испортили. Конечно, если бы ты только с белорусскими коляжами (гонщиками. — “ПБ”.) ехал, то вы бы у нас не выиграли. А так, конечно, один белорус, второй — эстонец, третий — русский, а четвертый — украинец…”
Конкуренция за место в сборной СССР была, безусловно, будь здоров. Но сама система функционировала очень здорово. Ее изобретатели, безусловно, не были самыми образованными и учеными людьми, тем не менее пирамиду у них получалось выстраивать отлично. Советский Союз брал массовостью — через начальные группы подготовки проходило великое множество детей, которые не знали, что такое интернет и пятьдесят программ по телевизору. Велосипед — штука доступная, каждый ездил. А если у тебя что-то получается, то при системе добровольных спортивных обществ у молодого человека есть все условия для совершенствования результатов.
Хотя та же ведомственная принадлежность иной раз была решающим фактором для попадания в составе сборной на ответственный старт. У нас в 2013-м проводился чемпионат мира среди юниоров, и в Минск приехал Валерий Сергеевич Сысоев. В свое время он возглавлял международную и советскую любительские федерации велоспорта. Меня интересовало, почему я, став чемпионом СССР в 1980-м, в олимпийскую команду в итоге не попал. Он так хитро прищурился: “А ты не помнишь, в каком спортивном обществе состоял?” А я всю жизнь был спартаковцем. Главный тренер сборной Виктор Капитонов служил в ЦСКА, а монреальская четверка вместе с запасным состояла из четырех спартаковцев и одного динамовца. Когда мы выиграли золото, Виктора Арсеньевича пригласили в ЦСКА и сказали: “Ну что, полковник, наша армейская команда самая сильная в стране, выигрывает все гонки, а на Олимпиаду за СССР почему- то едут спартаковцы. Отправим мы тебя, наверное, начальником физподготовки за Северный полярный круг…”.

— Но чем-то же он руководствовался?
— Значит, считал нас сильнее.

— Читал в его книге, что олимпийский состав командной монреальской гонки формировался по принципу роста. Самый высокий Каминский — 187 сантиметров, самый низкий — 183, поэтому в команду не попал, например, Геннадий Комнатов, рост которого был всего 175.
— Из-за Гены мы два раза чемпионат мира проиграли. Функционально он был готов хорошо, но из-за аэродинамики едущий за ним гонщик испытывал практически такое же давление ветра, как и лидер. По сути, он тоже впахивал, но уже вторую смену подряд. Если на первой позиции пульс 195 ударов в секунду, то на второй должен быть 183-184 — считается, что при таком ты отдыхаешь. Через каждые тридцать секунд гонщики меняются, и вследствие этого группа поддерживает равномерную скорость.
Мы были очень грамотными — насчет методики и всего остального. Повезло пройти школу Леонида Шелешнева. При нем в 50-60-е сборная СССР шесть раз выигрывала велогонку Мира. Он был, пожалуй, единственным тренером на моей памяти, который перед каждой тренировкой по полчаса рассказывал, чему она посвящена и какие задачи мы в ней решаем. Таким образом Леонид Михайлович воспитывал спортсменов как будущих тренеров. Думаю, что и в игровых видах таких наставников можно пересчитать по пальцам. На заре советского велоспорта, в 50-х, на сочинскую гонку, самую крупную в Союзе, ездили 20-30 человек. Капитонов прошел такой же путь. По сути, он был учеником Шелешнева.

— Капитонов любил рассказывать о своей знаменитой победе в олимпийском Риме в 1960-м?
— Ни разу, как ни странно, от него об этом не слышал. Он вообще не любил истории на тему “Вот мы в наше время…” Чего греха таить, в разных видах спорта старые тренеры привыкли заводить эту пластинку. Капитонов прекрасно понимал, что работает уже в другое время. Он был человеком дела и как тренер выиграл для советского велоспорта четыре золотые медали — три в командных гонках и одну в групповой. Не сказал бы, что он был каким-то мощным психологом или методистом и давал мне какие-то ценные советы, как тот же Шелешнев. Все было предельно просто: у Капитонова выживал сильнейший. Кроме того, рядом с ним работала мощная научная группа из киевского института физкультуры. Физиологи, биохимики, психологи… К 1980 году эта бригада разрослась до человек тридцати, наверное. Капитонов часто выигрывал, поэтому его все называли везунчиком.
Впрочем, за то четырехлетие, что я участвовал в чемпионатах мира, у нас ни разу не получалось собрать полный экипаж. Вместо четырех всегда было трое. Кто-то отваливался по дороге. Например, в 1974 году проиграли шведам две секунды. У нас в составе два человека из “Буревестника”, два из “Спартака”. 60 километров проехали, и парень из “Буревестника” сдает на глазах. Он выходит вперед, но темп держать больше не может, и мы, что называется, “втыкаемся”. По сути, доезжали втроем. Но, знаете, накатываем так, что если бы еще один километр, то скандинавов опередили бы…
Следующий год. Рубимся за первое место уже с поляками. В принципе идем в одно время. За пять километров до финиша смотрим: динамовца нашего нет. А он просто отвалился — проигрываем пять секунд… Второе место, конечно, не так уж и плохо. Но и не очень хорошо, советские должны всегда выигрывать. Зато в главных стартах, на Олимпиадах, мы были с золотом.

— Отрадно, что вы никогда не были слабым звеном, хотя, говорят, отличались оригинальным рационом питания.
— Надо вернуться в 1973-й. Первый мой сбор в национальной команде. Сидим за столиком с ребятами, и я распределяю свое мясо: одному на завтрак, второму в обед, а третьему на ужин. А взамен забираю у них гарнир. Доктор доложил об этом Капитонову. Тот вызывает меня к себе и спрашивает: “Знаешь, сколько человек за твоей спиной стоит в очереди в сборную? А ты мне какую-то дележку устраиваешь… Мне вегетарианцы в сборной не нужны”. А я, признаться, ни мяса, ни рыбы не кушал — ну не хотел мой организм такой пищи. Я же видел, как в родной деревне расправлялись с курами. Или с кабанчиком. Тому голову р-раз — и отрезали. А свежую кровь сразу же выпивали, мол, для здоровья полезно. Меня от такой картины просто выворачивало… Но тогда никуда деться не удавалось — во время ужина резал мясо на малюсенькие кусочки и старался глотать их целиком. Если же брал мясо на зуб — начинало тошнить. Тогда все считали, что в мясе есть незаменимые белки, но позднее выяснилось, что они есть и в растительной пище. Просто мой организм сам чувствовал, какая еда ему больше всего подходит.

— Нагрузки в сборной были, наверное, колоссальными?
— Самые большие объемы проворачивали в профсоюзной сборной у Шелешнева. Он, конечно, все нам объяснял, но иногда его тренировки противоречили его же методе. Например, в феврале в горах Таджикистана проводится сбор. Погода плохая, идет снег, дорога скользкая, ехать невозможно. За три дня до окончания Шелешнев говорит: “У нас недобор километров. Надо еще 600”. И мы каждый день едем по 200 километров. По равнине это еще куда ни шло, а по горному серпантину, с мокрым снегом в лицо — вообще никак. Зато потом любая капитоновская нагрузка уже не кажется тебе запредельной.
Я всегда был “командником”. В велогонку Мира меня не брали — там нужны другие гонщики, которые способны ехать в рваном темпе. Я же мог хорошо держать скорость на протяжении длительного времени. Были, бесспорно, люди, которые могли одинаково хорошо ехать и индивидуальные гонки, и командные, но в итоге они никуда не попадали. Потому что конкуренция была жесткая.

— Эстонец Ааво Пиккуус умудрился выиграть и велогонку Мира, и олимпийское золото в команде…
— Он был очень талантливым гонщиком. Сейчас, к сожалению, здоровье у него совсем никакое. Сахарный диабет, три операции на головном мозге, вес 160 килограммов. Я с ним по скайпу регулярно общаюсь. В 2011 году мы в Минске сделали что-то вроде юбилея нашей олимпийской победы, собрали всю четверку: Пиккуус, он тогда еще был на 20 кэгэ легче, Валера Чаплыгин из Курска, Толя Чукарин из Луганска и я. Встретились, пресс-конференцию провели, даже сделали примитивную реконструкцию нашего награждения в Монреале. Ну и посидели, конечно, как следует. Ребятам было приятно, да и мне тоже, что отношения у нас остались такими же, как были во время большого спорта.

— Кто был самым талантливым гонщиком в ваше время?
— Сергей Сухорученков. Он стал олимпийским чемпионом в индивидуальной гонке в Москве и три года признавался лучшим любителем мира. Организаторы “Тур де Франс” в конце 70-х очень хотели, чтобы он выступил на их гонке и померился силами с легендарным Бернаром Ино — лучшим в мире профессионалом. Разумеется, приглашение получила и сборная СССР. Этот вопрос рассматривали на заседании ЦК КПСС, но вердикт, увы, был неутешительным: участвовать не будем. Формулировка стандартная — профессиональный спорт чужд советской идеологии.

— А если бы сборная поехала, каким мог быть исход дуэли?
— Думаю, наши выступили бы достойно. Я, например, проехал с профессионалами две гонки — в той же Франции. Обе на призы закрытия сезона. Следует заметить, нам удалось совершить прорыв в сознании профессионалов. Каждый из них всегда ехал сам за себя, а здесь они довольно быстро объединялись против сборной СССР и работали как единый механизм. Это происходило сразу же, как только мы начинали лидировать в командном и личном зачетах. В такой ситуации бороться было невозможно — шесть человек против 130. Но не сказал бы, что профессионалы нас чем-то поразили. Хорошие спортсмены, однако мы не хуже. В Союзе их называли людьми, которые борются за деньги, ну а мы соответственно сражались за родину.

— Родина ведь тоже своих героев не забывала.
— За победу на Олимпиаде 1972 года давали премию три тысячи рублей. В Монреале-76 — четыре, в Москве-80 — пять.

— Что можно было купить в 1976-м на четыре тысячи?
— Ну, мебель какую-то. Зато все получали неплохую стипендию члена сборной СССР — от 160 до 300 рублей. А когда почти круглый год находишься на сборах, то эти деньги почти не тратишь, государство обеспечивает тебя питанием и проживанием. Для того времени это был довольно хороший уровень жизни.
На велогонке Мира ребята могли заработать призы — в том числе и денежные. Но от них оставалось только тридцать процентов — и то лишь в случае, если мы побеждали в личном и команд- ном зачетах.

— Не бог весть что. А население ГДР, Чехословакии и Польши, на территории которых проходила гонка, действительно приветствовало всех ее участников с небывалым энтузиазмом — как показывало советское телевидение?
— Насчет 1969 года и Чехословакии не знаю, меня тогда в сборной не было. Но когда в начале 80-х в Польше набрало силу движение “Солидарность”, в наших гонщиков камни летели. Политикой, понятное дело, мы не занимались, но мнение свое имели. Когда ездишь по зарубежным странам, понимаешь, что жизнь там лучше. Другое дело, иллюзий тоже не питали. Мы много общались с простыми людьми и знали, что держатель небольшого отеля или ресторана работает хоть и на самого себя, однако с раннего утра и до позднего вечера. Спортивные звезды, спору нет, могли там стать миллионерами — судьба их советских коллег была иной. Когда побеждаешь — ты герой. Но как только сходишь с пьедестала, все надо начинать сначала. Не все оказываются к этому готовы.

— Читал недавно интервью с гением гонок Сухорученковым…
— С Сергеем ситуация такая — он хороший парень и прочее, но совершенно не приспособлен для обычной жизни. Чем-то напоминает Эдуарда Стрельцова. Тот тоже был абсолютным гением в футболе, однако во всем, что не было с ним связано, терялся. И не знал, как себя вести. Сережа, слава богу, такой трагический путь, как Эдик, не прошел. Он и закончил хорошо, и четверо детей у него, работает в спортивной школе, но… Непрактичен, не смог инвестировать достижения и заслуги в послеспортивную жизнь. При том что “Итеру” основали велосипедисты, которые Сергею всегда помогали и с радостью пошли бы навстречу, если бы он решил построить карьеру спортивного чиновника или общественного деятеля.
А вот Пиккуус всегда был другим. Едва успел слезть с велосипеда, тут же начал активно заниматься автоспортом. Как только объявили перестройку, пошел в бизнес, и это дело как-то сразу стало у него получаться.
Саша Гусятников был капитаном сборной, потом стал председателем российской федерации велоспорта — он всегда лидером был и остался.
Я, когда закончил, три месяца спал по три часа. Маялся, не знал, что делать, как дальше жить. По жизни всегда был исполнителем, а не лидером, куда поставят, там и работаю. В армию призвали, как всех. Кстати, вместе с Мишей Желобовским — нашим знаменитым легкоатлетом. Примеряем мы с ним форму, а у него зрение плохое, смотрит на нее через толстенные линзы и бормочет: “На комиссии в таблице вообще ни одной буквы не увидел…” — “Так как же они тебя взяли?” — “Сказали: Миша, мы ж тебя не стрелять берем, а бегать!”… Миша, кстати, потом в армии и остался. Мне тоже предлагали, но я своему тренеру Корбуту обещал, что из “Спартака” не уйду. Леонид Степанович, к слову, удивительный человек — он был не только хорошим тренером, но и умелым менеджером, который мог решить практически любой организационный вопрос. Ему скоро 79 лет, а он до сих пор на велосипеде ездит и держится молодцом.

— Так куда вы устроились, закончив выступать?
— Было два варианта. Один — работать на кафедре ИФК, второй — делать науку в проблемной институтской лаборатории. И там, и там успел потрудиться, даже кандидатскую защитил — “Методика подготовки велосипедистов в командной гонке”.

— На пользу велоспорту пошло?
— Не знаю, как в других видах, но в нашем ни один тренер никаких научных статей точно не читал. Все от жизни, от земли. Почему? Каждый считает себя лучшим стратегом. По сути, они просто ждут, что появится ученик, который станет чемпионом. Никакого контакта с биохимиками, например, просто нет.

— М-да, профессионалы себе такого позволить не могут. Вот был у них один парень продвинутый — по фамилии Армстронг…
— Ужасный случай. Человек вовсю пользовался допингом и пытался это скрыть. Личность, конечно, нестандартная и интересная. Подробно описал в своей книжке, как проходило его черно-белое детство, как мама выходила замуж три раза, а отчим, фамилию которого Лэнс носил, избивал его. Как он ненавидел этих белых воротничков и как исступленно тренировался, чтобы выбиться в люди. Что ж, ему это удалось. Все, кто знает Армстронга, в один голос заявляют, что у него очень тяжелый характер. Поэтому, наверное, друзей этот парень не имеет. Он напрямую говорит, что тогда, когда он побеждал, прием запрещенных препаратов был оправдан. Но его прижал родной судья в Те- хасе. Вернее, сдали товарищи по команде, которых он, по сути, сделал чемпионами. Прошел три суда, потом сказал, что очень устал и согласился на признательные показания только потому, чтобы от него отстали. А затем Армстронг вдруг пришел на интервью к Опре Уинфи и признался во всем, в чем только смог. Что вынудило его это сделать — загадка до сих пор.

— Ну да, с нашей советской ментальностью этого не понять. А в сборной СССР допинг присутствовал?
— Допинг был всегда, еще на первых Олимпийских играх принимали запрещенный препарат. Знаете какой? Чеснок! Уж не представляю, как они определяли — по запаху, что ли, но греческий гонщик попался, и ему, говорят, было очень стыдно, что таким образом он решил обмануть своих товарищей. Самым же распространенным допингом в велоспорте до введения контроля был кофе с коньяком и без сахара. Три части кофе, одна часть коньяка. То есть в 700- граммовой фляге — более 150 граммов 40-градусного спиртного. Я ни разу не пробовал, но все сходятся на том, что это очень хорошо помогало. Особенно в холодную погоду.

— А что-нибудь покрепче?
— Не было у нас такого. Мы пользовались только разрешенной фармакологией. Нам даже после чемпионата мира запрещали пить воду или пиво, которые давали всем финишировавшим командам — мол, возможны провокации. Допинг-контроль в велоспорте появился только в 80-м году, правда я тогда уже знал, что гонщики используют стероиды. Когда профессионалам объявили в конце 70-х, что будут брать мочу для исследования, они остановили “Тур де Франс”… Понятно почему.
Однако посмотрите: мы говорим о вреде стимулирующих препаратов, а Ино живет до сих пор. Меркс, уличенный в приеме допинга на “Джиро д»Италия”, тоже чувствует себя неплохо. Армстронг имеет детей… Как-то у западногерманских спортсменов спросили, готовы ли они пожертвовать ради победы на Олимпиаде своим здоровьем? 88 процентов ответили утвердительно.

— Жаль, что восточногерманских атлетов не опрашивали. Любопытно было бы их точку зрения узнать.
— Точка зрения их была известна — сборная ГДР стремилась победить на Олимпиаде в командном зачете. В Монреале немцы уже обошли американцев, впереди был только Советский Союз. В Москве они снова вторые, в Сеуле-88 — тоже. В 89-м Берлинская стена была сломана, но если бы она осталась на месте, думаю, мечта немецких спортивных руководителей была бы исполнена. СССР они обогнали бы, потому что советская система уже находилась в кризисе. Мы ушли от массового спорта и нарушили тем самым преемственность поколений. Было много вредных инициатив, в том числе омоложение спорта — и особенно объединение профсоюзных обществ. Я, например, в лучшей своей спортивной форме находился в возрасте тридцать лет. Просто летал по шоссе. Пульс был 35 ударов в состоянии покоя.

— Ого!
— Он был примерно таким у всех гонщиков высокого класса. Я, кстати, из-за него комиссию не прошел на вождение автомобиля. Врач сказала: “Вам лечиться надо, а не машину водить”. Вдобавок у меня еще выскочили двойные удары сердца — экстрасистолы. После них наступает пауза в три секунды — вещь для доктора необъяснимая. Ходил потом справки доставал, чтобы доказать, что у меня не патология, а просто такое хорошее функциональное состояние… Теперь, правда, с сердцем не все хорошо. У него же, как у двигателя, есть свой ресурс. Значит, я свой активно использовал, может, и сам виноват, что резко бросил — надо было выходить из-под нагрузок постепенно, участвовать хотя бы в ветеранских соревнованиях.

— Для меня велосипедисты высокого класса — люди с двумя сердцами…
— Вид спорта, конечно, избаловаться не дает. Скажу честно, когда вижу, как тренируются хоккеисты, улыбаюсь. Вот у нас командная гонка — 100 километров. Ты скорость себе поставил, как в машине, — 6000 оборотов, и валишь все время, будто на автопилоте, не забывай только педали вращать. Ну и пульс соответственно — 180-200 ударов в минуту. И так два часа.
На чемпионате СССР 1976 года мы шли третьими и за 25 километров до финиша на повороте один человек из команды ушел. Просто поехал прямо, он уже никакой был — в прострации, не реагировал ни на нас, ни на тренеров. Команда, оставшаяся втроем, по сути, перестает быть каким-либо претендентом на медали. Но мы были настолько хорошо готовы, что смогли отыграть у первой четверки 47 секунд и занять первое место. До сих пор слышу крики из “технички”: “Смена-финиш-смена-финиш!”. Сказать, что мы были измотаны, значит, не сказать ничего. Это было уже где-то за гранью человеческих возможностей.
Но опять-таки мы всегда работали где-то у этой грани, я не помню легких тренировок. Пахали, чтобы соревнования казались легкой прогулкой. Иногда так и бывало — когда находишься в отличной форме, все складывается идеально, едешь и радуешься. Но от непредвиденных ситуаций не застрахован никто, и вот тогда приходилось доставать из своего организма все, и даже больше.
Поэтому мне непонятно, когда футболист начинает уставать уже в середине первого тайма. Значит, не готов. И таких неготовых очень много как в хоккее, так и в футболе. Все потому, что ребятам многого от жизни не надо. Есть зарплата, позволяющая безбедно жить, ну, и ладно. О каких-то олимпийских высотах и не задумываются. Помню, были на сборе в Раубичах и наблюдали за одной из тренировок молодежной хоккейной команды. Тренер заставлял парня отжиматься в луже и приговаривал: “Не будешь расти, так и останешься в луже свои 300 долларов получать!”. Помню, мы тогда еще переглянулись. Ничего себе, 300 долларов! Тогда средняя зарплата по стране была пять копеек, наши лучшие спортсмены о таких деньжищах и мечтать не могли…
Абсолютно уверен: чтобы стать звездой в велоспорте, нужно готовиться в Европе. Зина Стагурская, земля ей пухом, никогда не выиграла бы женскую “Тур де Франс”, если бы не уехала. Алена Омелюсик тоже стала звездой только тогда, когда перебазировалась вначале в Польшу, а затем в Италию. Американцы ведь тоже рвутся в Европу — именно там велосипедный Голливуд. Первые штатовцы, приехавшие на гонки в Италию, готовились к выезду в Старый Свет тщательно и кропотливо. Выполняли огромный объем работы, а потом просто ошалели от той реальности, с которой столкнулись. Итальянцы мчались, как ракеты, и обходили их, как стоячих. Только тогда янки поняли, что такое настоящий велоспорт. И нашим тоже необходимо ехать в Мекку, потому что там — все.

— Велоспорт вам часто снится?
— Да! Когда гонка с общего старта, то я словно по песку еду. А вот если командная — кручу педали, как в лучшие годы.

— Почему вы, кстати, не попали на Олимпиаду-80, хотя находились на пике спортивной формы?
— Это длинная история. На заключительном этапе наша команда выступала как главный спарринг-партнер для олимпийской сборной. На чемпионате СССР нас даже одели в серебристые комбинезоны — в таких ездила сборная ГДР, главный конкурент. В олимпийской команде все молодые ребята — чуть за 20, в том числе и белорус Олег Логвин. Мы старше, но не так чтобы очень. Мне 30, Шелпаков на шесть лет моложе, а Прибыл и Яркин — на девять. То есть наша “гэдээровская” команда, если меня не считать, тоже молодая — я один ветеран остался из монреальской сборной.
Через десять километров после начала гонки Прибыл “колется” — техническая поломка. Дали другой велосипед, а он не боевой — запасной, уже не то. На первой отсечке проигрываем 50 секунд — а ведь гонка только началась… На 50-м километре — “минус 37”. За 10 километров до финиша узнаем, что уже выигрываем — “плюс 7”. Оказывается, в команде Логвина двое, как у нас говорят, “капнули”. И они, по сути, едут вдвоем: Логвин да Каширин. В общем, мы выиграли у них 21 секунду. У нас были лучшими мы с Яркиным — там всегда ведется километраж, кто больше всех едет впереди.
Вопрос о составе сборной СССР на Олимпиаде в Москве решался на уровне ЦК партии. Зам Павлова, тогдашнего председателя Всесоюзного комитета по физкультуре и спорту, Николай Колесов приехал к нам на сборы, чтобы узнать перспективы участия в Играх Каминского. Республика, следует ей отдать должное, за меня боролась и давила на Спорткомитет. Я общался с Капитоновым, а в соседней комнате находился Колесов. Мне предложили быть запасным. Но я-то тогда не знал, что на тренировке из состава выпал один человек — и на это место им нужен был надежный и испытанный гонщик…

— Все удачно складывалось.
— Отказался. Сами посудите: ну стал бы я двукратным олимпийским чемпионом, а кто-то из ребят не получил бы своей золотой медали.

— Первый раз такое от спортсмена слышу: отказаться от Олимпиады при верных шансах на золото…
— Беден не тот, у кого ничего нет, а тот, кому все мало. Никогда в том решении не раскаивался, да и среди ребят после этого мой авторитет только вырос. Часть из них уже ушла в лучший мир, а те, кто остался, до сих пор относятся ко мне очень уважительно.

— А ведь это покруче, чем все титулы и миллионы Армстронга.
— Каждому свое. Он, конечно, выдающийся спортсмен, но все же мошенник, обманувший множество людей, которые искренне считали его кумиром. Сейчас утверждает, что современные спортсмены не употребляют допинг. А я вот не уверен… Думаю, нас ждет поколение киборгов. Давайте вспомним Джонни Вейсмюллера — легендарного Тарзана и олимпийского чемпиона начала ХХ века, который первым выплыл из минуты на стометровке кролем. Легенда своего времени, а сейчас его результат вызовет улыбку даже у школьника.

…И словно в подтверждение своих слов Каминский тоже улыбнулся. Обезоруживающе и просто, совсем как школьник. Правда, несколько иной, пионерской еще эпохи, суть которой лучше всего выражалась принципом “Сам погибай, а товарища выручай” — тем самым принципом, который логичным образом перекочевал в велосипедную сборную некогда самой великой спортивной державы мира. Наверное, это здорово, когда ты можешь позволить себе быть одинаково сильным и в 30, и в неполные 65…