Вечный двигатель. Сергей Долидович: спорт дает иллюзию свободы

— Конечно, отечественную систему спорта принято больше ругать, чем хвалить, но она позволяет концентрироваться исключительно на главных стартах. Без изматывающего отбора, существующего, например, в российской сборной. Там я точно не добегал бы, как сейчас, почти до 42 (в мае у Долидовича день рождения. — “ПБ”.). Закончил бы лет в 25-26, это сто процентов.

— С таким опытом можно приобрести еще и профессию агента, вербуя перспективных и измочаленных отборами восточных соседей в сборную Беларуси.
— Многие ребята хотели бы пойти таким путем. Но мы ничего не можем им предложить, даже олимпийская стипендия не является стимулом. У себя они получают больше, пусть и не показывая высоких результатов на мировых чемпионатах и этапах Кубков мира. Что поделать, для многих материальный фактор на первом месте, хотя мне больше нравятся те, кто похож на гонщиков моего времени. Мы ведь бегали за идею, знали, что прежде всего надо достичь результата, а потом уже претендовать на какие-то блага. Ни один варяг не должен получать больше белоруса, еще ничего не выиграв для нашей страны. Может, исключение надо делать для чемпиона мира или Олимпиады, но такого, уверен, не будет. Все просто: пробежал — получи. У меня, правда, бывало, что пробежал и не получил, но я же свой — куда мне деться? (Улыбается.)

— Вариантов поменять родину совсем не было?
— В 1997 году можно было уехать в Америку, чтобы готовиться в составе ее сборной к Олимпиаде-2002 в Солт-Лейк-Сити. Но подумал, что не стоит. И сейчас не жалею.

— Зато ты теперь живой пример для всех — даже для тех, кто спортом интересуется раз в четыре года.
— Мне не хотелось бы, чтобы у людей сложилось впечатление, будто я бегаю так долго только потому, что в стране нет хороших лыжников. Они есть. Не то чтобы мирового класса, но довольно хорошего уровня.

— Следует признать, ты показал свой лучший результат на шестой по счету Олимпиаде.
— Главная победа была в 2001-м, когда выиграл финал Кубка мира, в котором бежали практически все сильнейшие. Хотя это было уже так давно, что многие не помнят, но в историю мирового спорта я вошел как первый победитель масстарта на Кубке мира. Что касается Олимпиад, то в Турине в 2006-м мог бы выступить даже лучше, чем в Сочи. Однако меня сбили на “полтиннике” и в итоге стал двенадцатым. А в Сочи, считай, сам профукал свое счастье…

— Это счастье куется на довольно монотонных тренировках.
— Ну почему же? У меня вокруг природа — смотришь по сторонам, любуешься. Вот пловцам точно не позавидовал бы. От бортика к бортику… Интересно, о чем они думают там, в бассейне. Я так обо всем успеваю… Гонки же хороши тем, что часто бывают непредсказуемыми. Всегда находится тот, кто хочет взорвать пелетон. Когда в марте бежали 50 километров в Осло, на трибунах был норвежский король, а в гонке — 22 представителя этой страны. Конечно, перед ним и еще 50 тысячами зрителей хочется себя как-то зарекомендовать, хоть немного, но полидировать — и начинается… Возможно, до финиша такие спринтеры и не доберутся, зато болельщики узнают, что они есть.
Норвежцы в лыжных гонках — вообще отдельная тема. В мужских они сильны, а в женских просто доминируют, разыгрывая, по сути, чемпионат Норвегии. Свидетельством тому — их первые шесть мест в общем зачете Кубка мира минувшего сезона. Но в женском спорте, конечно, конкуренция меньше. Если я со своими 25 штрафными очками нахожусь в первой сотне рейтинга, то у женщин такая же сумма даст 15-е место. То есть конкуренция меньше раз в пять.

— Надо было тебе родиться женщиной.
— Вариант! Но мне и так хорошо. Может, мое начало в дочек перешло. Старшая Оля вовсю уже бегает на лыжах, а младшая Даша с этого года хочет начать.

— Какие успехи у Ольги?
— Стала призером республиканских соревнований учащейся молодежи. Я в тренировочный процесс не вмешиваюсь, разве что могу дать какие-то практические советы по технике. 14-15 лет для этого лучшее время.

— Не жалко дочек?
— Они привыкли к моему образу жизни и, сдается, не против его перенять. Всегда старался брать их с собой на летние сборы, да и на зимние старты тоже. Знаешь, когда наблюдаешь за всем этим со стороны, возникает видимость какой-то комфортной и легкой жизни. Вообще спорт стоит любить только за то, что он дает иллюзию свободы. Можешь поехать куда хочешь, сам спланировать график тренировок и соревнований, переездов и локаций. И сам же отвечаешь за результат. Это манит, может, поэтому мне не хочется становиться, например, чиновником, который каждый день должен отсидеть на работе с девяти до шести.

— Путешествовать — это круто. Где больше всего нравится бывать?
— Дома. Здесь чувствую себя наиболее комфортно. На второе место поставлю Австрию. В Рамзау заедешь — деревня деревней, но все так тихо, спокойно, красиво… Что еще надо человеку? Норвегия — снова отдельная тема. В стране царит культ спорта, и это мне очень нравится. Помню, супруга приехала ко мне на чемпионат мира в Осло, и в один из свободных дней мы выбрались просто покататься на лыжах. Сразу же встретили на трассе девочку — бывшего члена национальной сборной, которая вела за собой по лыжне два десятка первоклассников. Они бурно нас приветствовали и, кажется, были очень довольны своим походом по настоящему снегу… Как объяснить тамошнюю повальную увлеченность лыжами и вообще спортом? Не знаю, видимо, у людей все хорошо, отличный жизненный уровень и у них есть время заниматься собственным здоровьем. Возможно, поэтому в Норвегии тех, кто увлекается спортом, гораздо больше, чем в Финляндии, где нет таких запасов нефти. Но это скорее шутка. Это должны быть в крови.

— А слабо тебе взять двадцать белорусских первоклассников и тоже куда-нибудь повести?
— Запросто! Между прочим, Минск, наверное, единственная столица в мире, в центре которой есть прекрасная лыжная трасса. Имею в виду ту, что в Дроздах. И снег лежит там практически до апреля. Еще в марте проводили чемпионат страны. Единственная проблема — ближайшая детская спортивная школа находится за километр, что не очень удобно. И все же главное не в этом. У нас она считается лучшей в стране, но так сказать может только тот, кто не видел действительно хороших школ. Довести бы ее до европейских стандартов, но там ведь земля дорогая, вот если бы была команда… От детей потом отбоя не было бы, уверен.

— Пользуясь случаем, обратись к тому, кто команду может дать. Не для себя же стараешься.
— Знаешь, мне не хочется петь дифирамбы нашему президенту, но следует сказать, что в лыжном спорте, не будучи профессиональным гонщиком, он разбирается. Когда закончилось вручение орденов после Сочи, он сказал: “Мне кажется, ты проиграл только потому, что поздно начал финишировать”. И ведь прав…
Я тогда выбрал себе человека, за которым стал. Был уверен, что олимпийский чемпион Дарио Колонья вытащит меня на высокий результат, но у него вдруг ломается лыжа. Выбираю другого олимпийского чемпиона — норвежца Нортуга, но и он увязает в общей куче. И пока я всех этих чемпионов объезжаю, от меня отрываются претенденты на медали. И все, конец фильма.

— Давай к норвежцам вернемся. Эти ребята кажутся мне непробиваемыми и весьма странными. Хотя бы с той точки зрения, что премиальные у них за Олимпиаду символические — что-то вроде уважения всего норвежского народа.
— Разговаривал как-то с Мишей Ботвиновым, выигравшим в Турине золото для Австрии. Он получил за него от государства пять тысяч евро.

— Ну и в чем фишка?
— В том, что потом он получит хорошее место и без работы не останется.

— Так и у нас не остался бы.
— Ну да, но, видимо, он хотел работать именно в Австрии.

— Ладно, возьмем Бьерна Дэли — восьмикратного олимпийского чемпиона по лыжным гонкам. Как он себя сейчас чувствует?
— Отлично. У него своя спортивная марка одежды, в которой бегает норвежская сборная. Он везде ездит и не выглядит человеком, у которого все лучшее и интересное в жизни произошло на лыжне. Кто-то справляется со славой, кто-то нет. Наверное, в Норвегии известных людей не разрывают на части, уважение есть, но не до фанатизма. Чего не хватает, кстати, у нас. Здесь стоит чуть оступиться, и на тебя выливается такое…

— Белорусы завистливы.
— Это, наверное, беда всего постсоветского пространства. Зато, с другой стороны, люди готовы тебе отдать последнюю рубашку.

— Когда тебе ее отдавали последний раз?
— Я в том смысле, что мы в этом плане все похожи. Белорусы, русские, украинцы…

— Положим, украинцы с русскими уже не похожи.
— М-да, беда… Для меня этот конфликт лишнее подтверждение пословицы “Паны дерутся, у мужиков чубы трясутся”. Один пан там далеко, другой — рядом, а люди страдают. Со временем, конечно, разберутся, но сейчас вешать на кого-то ярлыки не хочется.

— Как относишься к понятию “русский мир”?
— Мне не нравится, когда одна нация вдруг провозглашает себя великой. Думаю, на самом деле все одинаковые.

— Давно замечено, что взрыв национализма в одной стране вызывает аналогичные явления в соседних. Чувствуешь растущую национальную “свядомасць”?
— Я все-таки двадцать лет прожил в СССР, где было “пятнадцать республик — пятнадцать сестер”. Хотя, безусловно, во многом это было искусственное объединение. Как в песне “Чижа” — “как узбеков, латышей сплотила Русь”. Но сказать, что я белорус до мозга костей… Не могу этого сделать. Вот дочки, которые родились и выросли в нашей стране, уже не будут иметь никаких воспоминаний об СССР как некогда общей родине. А я от этого избавиться не могу.

— Понятно.
— Кстати, олимпийская форма, которую изготовили к Играм в Сочи, была, на мой взгляд, лучшей из всего, во что нас когда-либо облачали. Обычно в конце сезона практически все раздариваю, а сейчас две майки решил сохранить. Они несут в себе наш белорусский колорит и, кроме того, красивые и стильные. Вообще за рубежом воспринимаешь родину по-другому. У меня двоюродный брат с семьей давно живет в Барнауле, и когда сюда приезжает, старается покупать вещи именно с национальной символикой.
Я белорус, но не скажу, что чувствую какое-то превосходство над представителями других наций. И вообще, как можно говорить, что одни хорошие, а другие плохие? Вот случай. Это был один из Кубков мира, они тогда еще только начинались. 1997 год, Австрия. В маленьком мотельчике местные болельщики всю ночь отмечают окончание соревнований. Утром выхожу на тренировку, а моих лыж нет. Шесть пар, две пары палок — по тем временам целое состояние. Я сидел и плакал… А ведь это были люди с достатком. Хотя, с другой стороны, зачем им платить в магазине 400 евро за пару, если тут можно взять на халяву, ведь у спортсменов же, наверное, их много… Потом у русских одалживал лыжи и палки на гонки. Так что, мне после этого говорить об австрийцах, что эта нация нечиста на руку?

— Считается, что белорусы всегда были спокойными, толерантными. Может, и воруем, конечно, но по-скромному — в соответствии с национальным характером.
— Знаешь, историю можно переписать по-разному. Я такой: что видел, тому верю. А то, что люди когда-то там писали… Отношусь к этому с легкой опаской. Можно ведь что угодно придумать.

— В революцию 1917 года веришь?
— Да, но опять же вопрос в трактовках этого знаменательного события. Вначале все было однозначно, но потом стали просачиваться альтернативные свидетельства, несколько противоречащие традиционным представлениям об октябрьском восстании. Вот им я почему-то доверяю больше. А то, что было в XVI веке или когда-то еще там, — это вообще очень далеко и рассказано разными людьми по-разному. Историю всегда пишут победители, но я не хотел бы, чтобы судьбы мира решались войнами и революциями. И еще я верю в роль личности в истории.

— Вот здесь бы тебе, Серега, и отличиться, рассказав о том, о ком все сейчас подумали.
— Не хочу говорить о какой-то конкретной личности, но, бесспорно, она является мощным движущим фактором.

— Тогда конкретнее буду я. Александр Лукашенко как-то сказал, что он будет первым, кто в случае агрессии пойдет защищать родную страну с оружием в руках. Ты готов стать вторым?
— А кто вероятный противник?

— Сам смекни.
— Какой у нас день 2 апреля? День единения с кем? Я вот приезжаю в Россию, не в центральную ее часть, и встречаю там очень много белорусов. Там даже людей хватает с моей белорусской фамилией. Часто хожу в костюме с надписью “Belarus”, ко мне подходят пообщаться, и у всех только положительные ассоциации с нашей страной. И я чувствую там себя уютно и комфортно. Совсем как дома. Но опять же, кто мог еще год назад сказать, что такое будет твориться? Однако это политика, мы сейчас в такие дебри заходим…

— Ты хоть не боишься этих разговоров.
— Скажу так: я на сто процентов поддерживаю политику президента. Да, есть моменты, может, и не все у нас идеально, но глобально… Я всегда ходил на выборы и голосовал за Лукашенко. И не потому, что меня одаривает эта система. Знаю людей, которые имеют намного больше и не поддерживают власть. Все признают, что у нас не все так уж и плохо. Но хочется, чтобы было еще лучше, да?

— Мечтать не запретишь. Однако снова о норвежцах. Получается, ты — наш ответ Бьерндалену, который не устает бегать, хотя и на год тебя моложе.
— Биатлонистам проще со стимулами — у них чемпионат мира каждый год. Норвежец вроде в 2016-м после домашнего первенства планеты собрался заканчивать? Ну, правильно, ему нравится бегать, к тому же я уже говорил, что спорт дает иллюзию свободы… В Сочи смотрел на двадцатилетних соперников — понятно, какие мысли в голове крутились. Они всегда есть, особенно когда не бежится. Думаешь: “Ну и что ты тут среди них делаешь, Сережа?” А если хорошее место займешь, то понимаешь, что не так уж все и плохо, можно еще посоревноваться.
В двадцать лет, например, я бегал намного хуже, чем сейчас. А теперь мне намекают, мол, хорошо бы и седьмую Олимпиаду зацепить…

— Мы только за!
— Приятно, когда за тебя болеют. Но опять же найдутся те, кто скажет, дескать, Долидович бегает только потому, что больше некому.

— Ну и черт с ними.
— Мне часто говорили: “Сколько можно занимать четвертые, пятые, шестые места?” Но я знаю некоторых двукратных чемпионов мира в эстафете, которые за всю карьеру не попадали даже в топ-20. И какой из этого следует сделать вывод?

— В биатлон надо было идти, Сережа…
— Я не знаю ни одного сформировавшегося лыжника, который хотел бы поменять гонки на биатлон. Может, пару исключений и было, а вот желающих отличиться обратной рокировкой всегда хватало. В биатлоне есть лихость развития сюжета, чего начисто лишены лыжные гонки. Если ты сильный, то и займешь соответствующее место, а там одним промахом можно перечеркнуть все. Биатлон потому и раскрутился, что каждая гонка непредсказуема. А у нас бывали сезоны, когда я еще до старта мог назвать не только призеров, но и тех, кто займет места в шестерке.

— Может, все-таки туда и надо было идти?
— Когда-то давно, в детстве, мне предлагали, да и то несерьезно. А потом уже поздно было. Хотя пострелять, конечно, интересно, тем более наших ребят — и Олега Рыженкова, и Серегу Новикова — я знаю давно.

— И как?
— Так одно дело стрелять в спокойной обстановке и совсем другое — на соревнованиях. У нас тоже вон есть чемпионы мира на тренировках, а толку с того? Меня как-то не тянуло, может, потому, что еще по молодежи всегда попадал в призы. Уходят ведь те, у кого в чистых гонках не получается. Потом уже поздно стало, тем более что и скорости в биатлоне возросли прилично, и стреляют как из пулемета.

— Фуркад хочет следующий сезон посвятить лыжным гонкам.
— Пусть приходит. Там он был королем, а здесь будет одним из многих. Я бегал вместе с Бьерндаленом, правда, не в его победных гонках. Но опять же — как я учу своих спортсменов — никогда не надо соревноваться с конкретным человеком. Приводил уже в этом интервью пример — боритесь сразу со всеми. И верьте в себя, что именно ты самый сильный и лучший гонщик в мире. Но забывайте об этом сразу после финиша.

— Самые сильные иногда бывают и самыми странными…
— С Бьерндаленом впервые пересекся на чемпионате мира-2007 в Саппоро. В столовой он вытирал все — руки, вилки, ложки, разве что маску не надевал, но это, разумеется, было бы уже совсем… Прочитал, что он возит с собой пылесос. Это, понятно, тоже где-то на грани. Впрочем, все люди разные и каждый имеет свои привычки.

— Как-то его товарищи по команде — следует полагать, в состоянии подпития — прокололи колеса автомобиля легенды. Наверное, тоже изумляясь примерности его поведения и в быту.
— Они просто раскрепощенные ребята, от которых, как показала жизнь, можно ожидать чего угодно. Думаю, что видео их стриптиза во время женской гонки на этапе Кубка мира в Ханты-Мансийске собрало огромное количество просмотров. У нас такое раздули бы… Представь, чтобы белорусский олимпийский чемпион тряс гениталиями при всех. Это был бы грандиозный скандал!

— Чем объяснишь такое их поведение?
— Ребята просто проспорили. Надо отдать должное организаторам — они пожурили иностранцев и спустили дело на тормозах.

— А ты смог бы повторить их подвиг?
— Да ни в жизнь! Вот если бы проспорил, то тогда конечно — слово надо держать. Другое дело, что я спорить на спускание штанов не стал бы. В этом и есть наша с ними разница. Они могут — молодцы, веселые ребята. Я, человек, выросший в Советском Союзе, более консервативен. Хотя, с другой стороны, они только своим соотечественницам показывали — это их оправдывает… Знаешь, я на подобное смотрю уже как родитель. Вот если бы в этой гонке ехала моя Оля…

— Советую отдать ее в биатлон. Нам нужны продолжатели традиций Даши Домрачевой.
— Ей еще рано. Не скажу, что этот вариант я не имею в виду, тем более биатлон у нас поддерживают лучше.

— И вид более денежный, чего уж там.
— Ну почему, я нормально могу заработать и в России на марафонах. Биатлонисты себе этого позволить не могут. Хотя, если разобраться, зарабатывают все равно единицы. У нас на этапе Кубка мира победитель получает 15 тысяч евро, десятый — лишь двести. А я за свою карьеру в шестерку попадал всего восемь раз. Хорошо, спасают марафоны, да и то там надо побеждать, потому что более или менее приличные суммы причитаются только призерам.

— Читал лихие воспоминания Бьорна Ферри о его поездках на биатлонные соревнования в Россию?
— Как раз вчера с интересом ознакомился. Молодец, человек пишет все как есть. Сейчас россияне таких денег, конечно, уже не платят. А раньше да — ни в чем себе не отказывали. Помню, меня тоже звали — на спринтерские туры, надо было на поезде перемещаться по стране. Платили тоже только за участие, не так много, но все равно неплохо. Понятно, что переезды тоже были бы подшофе. Однако меня это как-то не прельстило, и я выбрал Мурманск. Там можно было заработать столько же и заодно сохранить здоровье.

— Скажи еще, что никогда не пьешь.
— Вот как раз таки пью. И с большим удовольствием. От 100 или 200 граммов сухого красного вина никому еще плохо не становилось. Понятно, что все это происходит вечером, после тренировочного дня.

— Давно появилась эта привычка?
— Думаю, после тридцати она ко многим приходит. В 18 у нас люди пьют совсем другие напитки, на пороге совершеннолетия хочется попробовать все запретные плоды. С ужасом вспоминаю себя в этом возрасте. Всю ночь нарушаешь режим, черт знает когда ложишься спать, а утром спокойно идешь на тренировку. Тогда нам казалось, что можем все. Сейчас после такого насыщенного отдыха я, наверное, неделю бы в себя приходил. Начинаешь это понимать только с возрастом, и теперь могу нарушить свою норму только в одном случае — если это будет конец сезона и хорошая компания.
Не понимаю людей, которые вообще не употребляют спиртного — хотя бы легкого. Лично у меня элементарно взорвался бы мозг — из-за перегрузок. Все-таки надо давать организму релаксацию. Впрочем, все хорошо в меру. Кстати, приятно, что наш город в этом плане меняется в лучшую сторону. Еще лет шесть-семь назад все ходили с пивом по улицам. В парках на каждой скамейке была компания. А как ввели закон, стало значительно лучше. Если еще и курение в общественных местах запретят, вообще отлично будет.

— Выходит, не куришь?
— Почему же, один раз в год, в конце сезона в Мурманске, где есть фан-клуб Сергея Долидовича, мне подавали сигарету и я ее торжественно раскуривал. Но это случалось только после победной гонки, поэтому помню все свои восемь сигарет. Да и то докуривал их только до середины…

— Негусто.
— У нас такой вид, что курят немногие. Это не помогает быстрее бегать. От алкоголя, конечно, на дистанции помощи тоже не дождешься. Но бокал вина или кружка пива вечером вреда организму точно не принесут. Однако в 18 лет я оперировал другими величинами и предпочитал другие напитки. Может, не везло и рядом не оказалось наставника, который бы все правильно объяснил. Поэтому сейчас стараюсь рассказать молодым ребятам о том, о чем они впоследствии могут пожалеть. Кто-то слушает, кто-то кивает, но на самом деле, знаю, каждый пойдет своим опытным путем. Так уж устроены люди, все учатся на собственных ошибках. Я ведь сам был очень непростым и шебутным парнем. Авторитетов для меня не существовало — легко мог нагрубить старшему. Особенно когда чувствовал, что прав. В этой ситуации считал своим долгом донести собственное мнение до противоположной стороны. Сейчас стал более дипломатичным и научился сглаживать углы.

— В мае тебе исполнится 42.
— Мы со стрелком Сергеем Мартыновым, кстати, родились в один день — 18 мая. Я в 1973 году, он в 1968-м.

— Не могу не заметить, что “суммарно” из вас мог бы получиться идеальный биатлонист.
— Это точно! Но я не вижу причин, чтобы сетовать на судьбу. Ты прав, 99 процентов моих ровесников-спортсменов давным-давно закончили карьеры, а я бегаю и совсем неплохо себя чувствую. В чем секрет? Да во всем. В мелочах. Я ведь только наконечник. Остальное — лук, тетива, стрела, оперение — это люди, которые вокруг меня. Есть еще какие-то жизненные правила, которых стараюсь придерживаться. Можно не делать добра, но главное — не причинять людям зла. Наверное, если собрать все силы, смогу бегать и до следующей Олимпиады, но надо ли это? Для кого-то материальный стимул имеет большое значение, а в моей жизни даже после победы в Сочи ничего бы глобально не поменялось.

— Не скажи, Чиж дал бы квартиру в своем доме.
— Так квартира у меня есть, колеса тоже. Дети, жена… Все ведь зависит от того, сколько тебе надо.

— А сколько надо?
— Вот сколько есть, столько нам и надо…