Не только о футболе. Сергей Сафарьян: неприятно, когда из тебя делают врага белорусского футбола

Отвлечь полностью не удалось, но интервью “на вольные темы” от этого не потеряло. Оно поможет вам расширить взгляд на одного из самых влиятельных футбольных управленцев страны, на его характер и мировоззрение. Мы говорили про военную службу и дедовщину, войну и мир, жесткость и либерализм — и даже про то, когда подружатся армяне и азербайджанцы.

— Дом футбола заработал в открытом режиме. Лично вам пришлось для этого переступить через себя?
— Переступить, наверное, громко сказано, слишком серьезно. Речь идет о второй попытке нормализации отношений. Если помните, когда нас с Сергеем Николаевичем Румасом избрали на первый срок, в тот же день после конференции я давал интервью в течение полутора часов. Все, кто хотел, пришли в этот кабинет, чтобы задать вопросы. Потом ваши коллеги Светлана Парамыгина и Сергей Новиков были у меня — тоже долго общались. То есть мы сразу открылись.

— А потом?
— Потом стали читать про себя то, что не соответствует действительности. И потихоньку начали уходить от публичности. Мне, например, неприятно, когда сказанное трактуется так, как заблагорассудится интервьюеру. Получается, я что-то комментирую, а журналист излагает все в другой плоскости. Поэтому с течением времени перешли к работе через пресс-службу, стали отвечать письменно. При этом не закрывались — не было такого вопроса, который остался бы без ответа. Видимо, кому-то было выгодно писать обратное. Сейчас же Сергей Николаевич сказал: делаем еще одну попытку. Ничего не скрываем, предоставляем любые документы, включая, может, даже расшифровки смет. Пожелание одно: чтобы все, что мы говорим и делаем, не трактовалось иначе, чем есть на самом деле. У нас нет за пазухой никакого камня.

— Вы по характеру склонны к публичности? Или наоборот — интроверт, как, скажем, Георгий Кондратьев?
— На Георгия Петровича в свое время тоже навесили ярлык. Он не закрытый человек. Всегда нормально общается. Но когда ты читаешь про себя ложь, то, видимо, это не прибавляет желания идти на контакт. И я не закрытый. Не отшельник, ни от кого не прячусь. Хотя и к популярности не стремлюсь. Некоторые журналисты говорят: мы же вас пиарим. Вот этим я точно не болею.

— В том интервью Новикову и Парамыгиной вы говорили, что руководящая рука изначально не должна быть легкой.
— Если честно, не помню эту фразу. Возможно, это что-то из контекста — нужно посмотреть, в каком ключе там шел разговор. Но если вы спрашиваете, жесткий ли я руководитель, то скорее да, чем нет. Жесткий. Это мнение подчиненных, но не всех. Хотя нет. Я не жесткий, правильнее сказать — требовательный.

— Логично предположить, что эти методики — из вашего армейского прошлого. Вы же майор запаса?
— Да. Но по поводу методик — это полная противоположность. В армии многое мне не нравилось. Там принцип: начальник всегда прав. В отношениях с подчиненными я никогда не ставил себя так. У меня всегда был свой взгляд на вещи. Если человек виноват — да, я его наказывал. Но просто так, ради профилактики, не считал нужным этого делать. Для меня это было неприемлемо. Из армии вынес принципиально иную практику построения взаимоотношений. Простой пример: в своем подразделении обращался к солдатам по имени-отчеству. К солдатам и прапорщикам. Естественно, в официальной обстановке было иначе — так требует строевой устав. Но в обиходе держать строго служебный тон не считал обязательным. По имени-отчеству — мне так проще. Ничего зазорного в этом не видел. Думаю, это помогало.

— Вы закончили Ульяновское высшее училище связи.
— Высшее командное училище.

— Почему выбрали армейское будущее?
— Мой отец воевал, был связистом. Участник Великой Отечественной войны. Служба мне была ближе. Гражданские вузы как-то не прельстили. Хотя их много в Ульяновске.

— Говорят, дедовщина в советской армии была махровой — не то что сейчас, в суверенное время.
— А вот у меня другая информация. От коллег, которые продолжают служить. Да, сразу были ожидания, что когда начнут призывать одних белорусов, дедовщины вообще не станет. Оказалось, все не так. Насколько знаю, подобные случаи имеют место и сегодня.
Если говорить о моей практике, то после училища я распределился в Минск. Будучи офицером, с неуставными отношениями боролся. Конечно, бывало всякое. Выявляли, пресекали. В нашей части дедовщина была минимальной. А в том смысле, который вы вкладываете в это понятие, ее, может, вообще не существовало. Потому что там, где есть порядок, где каждый офицер и старшина на своем месте, разгула не бывает. Все подразделения под постоянным контролем. Дедовщина там, где недорабатывают командиры.

— В Ульяновске последний раз давно были?
— Когда там жили родители, ездил каждый год. Сейчас они живут в Минске — уже восьмой год. Соответственно и на малой родине стал бывать реже. Два года назад последний раз ездил — на годовщину выпуска военного училища. Встреча с однокашниками. Ульяновск остается родным городом. Сестра там живет.

— Вы познакомились с Румасом во время банковской работы. Можно говорить, что с тех пор друзья?
— Затрудняюсь сказать. Друзья… Наверное, это громко. Друзья чаще в неформальной обстановке общаются. У нас, на мой взгляд, великолепные отношения. Но они больше завязаны на работе. И хотя мы знакомы семьями, в компаниях, где-то на отдыхе, есть люди, с которыми я встречаюсь чаще.

— По телефону сколько раз в день беседуете?
— Вот сейчас при вас от него эсэмэска пришла. Я дал поручения. По-разному бывает. Можем и пять раз поговорить, а можем и один. Иногда ни разу — когда у Сергея Николаевича или у меня случаются командировки. Но что касается рабочих вопросов — общаемся плотно. Ни одно важное решение не принимается без согласования с главой федерации.

— Румас кажется человеком либеральным. Во многом вашей противоположностью…
— Я вам кажусь диктатором? Я поправился в начале интервью — не жесткий, а требовательный. А либерализм это же не анархия, правильно? Он предусматривает элементарную исполнительскую дисциплину. И если брать механизм принятия решений… Можете у членов любого комитета спросить, где участвую в работе. Везде вам скажут, что я никогда не навязываю своего мнения. И высказываться стараюсь последним. Так же, кстати, поступает и Сергей Николаевич — выслушивает все точки зрения. В этом отношении, думаю, мы совпадаем на сто процентов. Как и во второй части — касающейся исполнения. Здесь Румас уже никому спуску не дает. Как и я. Мы и в этом абсолютно одинаковы.

— За что вы сами себя критикуете? Главная ошибка за все годы работы в футболе?
— Вот как раз, наверное, излишний либерализм.

— Интересно.
— В некоторых вопросах надо поступать жестче. В основном это касается кадровой политики. У меня иногда не поднимается рука принять кардинальное решение. Вижу, что это мешает делу.

— Вам трудно бывает кого-то уволить?
— В общем да. И, думаю, это как раз последствия службы в армии. Там подчиненных не выбирают. Их направляют — и ты должен обеспечить выполнение задачи с теми, кто имеется в наличии. То есть даже если кто-то тебя не устраивает или просто не нравится по каким-то соображениям, ничего изменить нельзя. Вот это у меня, видимо, осталось и сейчас. Да, мне трудно поменять подчиненного. Даже если считаю, что это нужно сделать. Уж с кем пошел в атаку, с тем надо добывать победу.

— Сегодня в Доме футбола много людей, которым стоило бы указать на дверь?
— Подсчетами специально не занимался, но, на мой взгляд, есть те, кто недорабатывает.

— Что считаете своим главным достижением в Доме футбола?
— Вот чего точно не хочу — это хвалить себя за сделанное. Ошибки есть — признаю. А все, чего добились, — это работа команды. Не моя персональная.

— Можно поговорить и об успехах команды.
— Не стыдно за то, что сделано за четыре года по инфраструктуре. Сразу оговорюсь: здесь надо исходить из двух критериев — хочу и могу. Конечно, нам бы хотелось, чтобы в Минске стоял Национальный стадион. И чтобы современные арены были в Беларуси в том же количестве, что и хоккейные дворцы. Но мы не можем на это повлиять и финансово обеспечить. С другой стороны, федерации по силам строить полноразмерные поля с искусственным покрытием. Таких полей за четыре года в стране стало в два раза больше, чем было создано за все предыдущее суверенное время. Примерно удвоилось и количество мини-футбольных площадок. Вот это работа команды. Мы поставили перед собой задачу — и выполнили ее. Еще у наших предшественников существовали сомнения, что может быть принята государственная программа развития футбола. Сегодня она принята. И также для меня непонятно, почему у нас так наплевательски отнеслись к успеху молодежной сборной, которая под руководством Георгия Петровича выиграла бронзовые медали чемпионата Европы.

— В чем было наплевательское отношение?
— Сделали так, чтобы это считалось каким-то обыденным явлением.

— Кто сделал?
— А разве где-то эта победа называлась большим достижением?

— Речь о журналистах?
— Не только. О доброжелателях еще.

— У вас имеется опыт работы и в госаппарате. Начало 90-х, зампред администрации Ленинского района города Минска. Самое интересное, что вынесли из того периода?
— Этот период начался чуть раньше — в последние советские годы. Время было такое… Романтическая демократия. Местные Советы были облечены очень большими полномочиями. Иногда возникали коллизии во взаимоотношениях с вышестоящими инстанциями. Не было жесткой вертикали управления.
Довелось работать с людьми разных социальных категорий. От малообеспеченных до предпринимателей. Кооперативы росли как грибы. Полезное время. Приобрел колоссальный, очень ценный опыт организационной бюрократической работы. За пять лет у нас, по-моему, выборы проводили семнадцать раз. От депутатов Верховного Совета БССР до местных Советов. Много было работы. Сейчас все это позволяет элементарно наладить работу аппарата.

— В начале 90-х всю документацию в Беларуси перевели на белорусский язык. Сильный был дискомфорт?
— Была попытка перевести. Организовали языковые курсы в исполкоме. Но довольно быстро от этого отказались.

— А если бы обязали чиновников использовать мову, справились бы?
— Принципиально не стал бы этого делать.

— Почему?
— Для меня парадоксальна и непонятна ситуация, когда язык принимается как критерий идентификации нации. Я по национальности армянин. Родной язык у меня русский. При этом не считаю себя русским, а от армянской национальности не отказываюсь.
Что самое удивительное — это ведь ненавистные сегодня многим большевики придумали определять нацию по языку. Одна из идей Ленина. Коммунистическая идеология. Ее сегодня отрицают, говорят: зло. И в то же время те же люди используют этот самый языковой критерий. Я могу в качестве примера назвать много стран (вы их прекрасно знаете), где существует двуязычие. А ту же Америку взять. Насколько знаю, многие, в том числе наши соотечественники, живут там, даже не владея английским. Испанский в США очень распространен. И попробуйте испаноязычному гражданину сказать, что он не американец. Наверное, сильно обидится.
Для меня язык — средство общения. Исходя из этого — отвечаю на ваш вопрос — я и не стал бы работать на белорусском. При этом к мове отношусь очень хорошо. Уважаю. Понимаю. Но разговаривать стесняюсь. Может, как раз в силу уважения. И еще не хочу заниматься популизмом.

— Армянский знаете?
— Нет.

— Пробовали учить?
— В армянском алфавите больше букв, чем в русском. С другой стороны, соотечественники из диаспоры говорят, что он проще. Нет родов. Меньше падежей. Но чтобы выучить язык, нужно время. А его, к сожалению, нет. Попытки у меня были — безуспешно.

— Распад Союза поставил перед вами вопрос о выборе гражданства?
— Нет. Выбор не стоял.

— Вы из тех людей, кто жалеет об исчезновении СССР?
— Да. Считаю, это было неправильно сделано. Советский Союз нуждался в преобразованиях, но их можно было провести, не доводя дело до распада страны. Тот же футбол подсказывает, что вместе лучше. У нас отличные отношения с федерациями бывших советских республик. Если с коллегами где-то за границей встречаемся, всегда держимся вместе.

— По событиям на Украине какая у вас позиция?
— Обидно и жалко. Жалко украинский народ. Обидно за то, что там происходит. Это неправильно, такого быть не должно.

— Лаконично.
— Можно расшифровывать, но это уже политика. А политикой я не хочу заниматься. Просто жалко людей, которые оказались в это втянуты. Я уверен, что простые граждане и с той, и с другой стороны никогда бы себя так не повели, если бы их не столкнули лбами власти предержащие.

— На национальной почве сталкиваетесь с негативом?
— Регулярно это происходит.

— Реагируете болезненно?
— Считаю, что люди, которые на меня пытаются с этим нападать, обижены богом. Я их просто прощаю. Их разумом обделили, а на убогих сердиться грешно.

— Верите, что армяне и азербайджанцы однажды помирятся?
— У меня очень хорошие отношения с известным нашим спортсменом Натиком Багировым. Он азербайджанец. Никакого антагонизма к какому бы то ни было народу я никогда не испытывал. Ненавидеть кого-то только на основе национальности — это идиотизм. Во многом это навязывается людям искусственно. С одной и другой стороны. Я глубоко убежден, что альтернативы если не дружбе, то мирному добрососедству нет. Любая вражда рано или поздно заканчивается. Худой мир лучше доброй ссоры. Это веками подтверждается.

— В прошлом отборочном цикле белорусская “молодежка” дважды играла с армянами. Наблюдая те матчи, не испытывали душевный дискомфорт?
— Нет.

— За кого болели?
— Говорил тренеру, что наша “молодежка” может проиграть кому угодно, только не Армении. Прощу поражение от любого соперника, но не от этого.

— Два раза проиграли. Ругали Ковалевича?
— Проиграли — значит, получили соответствующие оценки. И благодарность лично от меня. В кавычках. Конечно, я за Беларусь болел. Армения мне близка. С руководителями тамошней федерации особые отношения. Но на поле мы соперники. По-другому быть не может.

— В мировом футболе у вас какие предпочтения?
— Кроме Беларуси? Сборная Армении.

— Клубы?
— “Челси” и “Барселона”.

— Это старая привязанность?
— Если брать старую, тогда “Арарат”.

— В этом году отмечают 100-летие геноцида армян. Знаковая для вас дата?
— Мне было бы очень приятно, если бы эту годовщину использовали для миролюбия и установления отношений. К сожалению, в таких случаях часто происходит обратное — разжигание, конфронтация. Это непонятно. Да, скорбная дата. Безусловно, к этому дню отношусь особенно. Надо делать все, чтобы ничего подобного никогда не повторялось. В отношении к кому бы то ни было.

— День Победы в последние годы тоже политизируют.
— Это противно.

— Вы признавались, что не курите и не употребляете алкоголь. Давно?
— Покуривал в армии. Не могу сказать, что был заядлым курильщиком, но сигареты в кармане носил. Бросил в 1992 году. В годовщину ГКЧП. Не пью совсем уже второй год.

— Привязка к годовщине ГКЧП интересна.
— Это случайно. Просто тогда случилось это событие, и теперь мне проще вспоминать.

— У вас наверняка есть враги.
— Возможно, и есть. Не могу решать за других. Если я для кого-то враг — ну, ладно. Сам ни с кем не враждую.

— Переформулирую вопрос. Скольким людям вы не подадите руки?
— Такие люди есть. Их очень мало.

— Ну сколько?
— Может, два-три человека. Но опять-таки я не желаю им ничего плохого. Не веду против них борьбу. Просто не уважаю и не воспринимаю. И руки не подаю.

— С кем вам проще иметь дело — с Капским или Чижом?
— Ставлю знак равенства. Они разные люди. В чем-то схожи, в чем-то различаются. У нас иногда бывают трения, можем поговорить на повышенных тонах и с одним, и с другим. Но чаще всего общаемся хорошо. Мы в дружеских отношениях.

— Какой вопрос для вас сегодня самый злободневный?
— Таких вопросов три. Они звучали на отчетно-выборной конференции. Это те проблемы, которые в силу объективных и субъективных причин мы не решили за предыдущий цикл.
Во-первых, тема системных взаимодействий с болельщиками. Привлечение их на стадионы. Их защищенность. Взаимоотношения с органами МВД. В общем, все, что связано с посещаемостью. Во-вторых, строительство манежей в областных центрах. В-третьих, выстраивание Академии футбола с сетью филиалов. В этом направлении мы с Минспорта продвинулись уже довольно далеко. Однако пока это только договоренности, теория. За лето нужно перевести процесс в практическую плоскость. Вот три глобальных сегмента, которые требуют плотной работы и особого внимания. Остальное, можно сказать, текучка. Чемпионат, подготовка финала Кубка, матчи сборных. Тоже ежедневная занятость, но уже рутинного свойства.

— Академия футбола с филиалами на местах — звучит громко. Это что-то новенькое?
— Если помните, в июле прошло совместное заседание коллегии Минспорта и исполкома нашей федерации. Тогда регионы высказали мнение, что решение о закрытии футбола в областных училищах олимпийского резерва было ошибкой и что их нужно вернуть. Министр Александр Игоревич Шамко идею поддержал и взял время, чтобы разобраться с этим вопросом. Он сдержал слово. Федерация со своей стороны тоже поработала. Сегодня есть общее понимание, что в УОРах футбол должен быть представлен. С замминистра Александром Сергеевичем Дубковским мы, считаю, разработали самую реальную и достаточно подробную схему, как этого можно достичь. Если все получится, в Минске будет центральное отделение — его, в частности, представляет уже набранная группа ребят, которая занимается под кураторством голландского специалиста, плюс филиалы в регионах.

— Строго в областных центрах?
— Здесь возможны варианты. Например, могилевское отделение можно локализовать в Бобруйске. Брестское — в Пинске, на основе базы, которую Александр Михайлович Зарибко подарил городу. Этот вопрос до конца не решен. Принципиальный момент — все филиалы войдут в единую структуру.

— То есть сеть возьмет под крыло талантливых юных футболистов, и все заработает по голландской системе?
— Не факт, что по голландской. Вы же знаете, что у Александра Николаевича Хацкевича в штабе сборной есть испанский ассистент?

— Эдуардо Докампо.
— У него большой опыт работы как раз с юношескими командами. И свое видение этой специфики. Они встречались с голланд- ским тренером у нас на сборе — и у них возникли творческие разногласия по учебно-тренировочному процессу. Теперь мы хотим сравнить методики, использовать все возможности, выработать рекомендации. Именно рекомендации — в рамках какой-то единой идеологии. Жестко ограничивать тренеров в работе нельзя. У них должны быть развязаны руки для творчества. Но в целом процесс, безусловно, будет контролироваться из центра.

— Манежи в областных городах. Их ведь уже не так дорого построить — с учетом новых технологий, заметно облегчающих смету. Сколько стоит “надувной” манеж?
— Мы предлагаем именно такой вариант и сейчас ищем понимание и пути реализации. А цена вопроса… Объект на воздухоопорных конструкциях, с современным искусственным полем и освещением, стоит в десять раз меньше нашего минского манежа. Это примерно 1,2 миллиона евро. Под ключ.

— В масштабах даже областного бюджета это не кажется атомной суммой.
— Главное — чтобы в строительстве таких манежей была заинтересована местная власть. Дальше можно искать и находить варианты. С привлечением заемных средств, отсрочкой платежей, поставками. Это уже технология исполнения.

— Вы долго работали в банковской системе. На эту тему всего один вопрос. За четыре года курс доллара вырос с трех тысяч рублей почти до пятнадцати. Если бы этого не случилось, построить новый стадион в Минске было бы намного легче?
— Я не ставил бы инфляцию во главу угла. Но, например, шесть лет назад что было? Бум в строительстве. Доступные кредитные ресурсы. Вот тот момент следовало использовать. У государства было больше возможностей построить стадион. Те же манежи — наполняемость областных бюджетов также была на неплохом уровне. К сожалению, затем такая возможность пропала. Кредиты стали баснословно дорогие, неподъемные для отработки. Источники финансирования у государства уменьшились. Вот главная причина, почему появились объективные трудности. А инфляцию, повторю, не считаю ключевым фактором. Она и раньше была немаленькая.

— На форумах в интернете у вас совсем уж демонический имидж. Сильно тяготит?
— Уже нет.

— Научились не читать комментарии?
— Нет, не научился. Просто не читаю. Раньше читал. Расстраивался. Неприятно, когда чужими руками из тебя делают врага белорусского футбола. Если бы это было объективно — одно дело. А когда рассказывают небылицы, просто-напросто беспардонно обманывают болельщиков, и потом начинается… Какой смысл на это отвлекаться? Знаете, я где-то даже понимаю тех, кто пишет комментарии. Если бы сам прочитал про кого-нибудь то, что написано про меня, наверное, отреагировал бы в аналогичном ключе.

— Вы второй раз сказали, что про вас врут. Самый удивительный пример?
— Не буду говорить про самый-самый, всего не упомнишь. Но навскидку — меня постоянно попрекают командировками. Якобы летаю со всеми сборными на все матчи. Будто бы просто из желания путешествовать. Неправда. Регулярно езжу только с национальной сборной. Как правило, возглавляю делегацию. С “молодежкой” вообще был всего один точечный выезд. Очень давно — первая игра при тренере Шуканове. Новая команда, важно было ее оценить. Что здесь такого? Помимо этого, с молодежной сборной летал только на крупные соревнования. Чемпионат Европы в Дании, очень представительный предолимпийский турнир в Тулоне и Олимпиада. Везде у меня был официальный статус — опять-таки в руководстве белорусской делегации.

— Что дают такие поездки?
— Позволяют установить полезные личные контакты. В Дании, например, я познакомился с президентом Королевской испанской федерации. Анхель Мария Вильяр. Завязались дружеские отношения. Впоследствии это вылилось в договор между нашими ассоциациями и приглашение белорусской “молодежки” на турнир в Испании. В Тулоне пообщались с руководителем японской федерации. Благодаря именно этому на товарищеский матч в Беларусь приехала национальная сборная Японии.
Я с исландскими коллегами в Дании познакомился, с первым вице-президентом украинской федерации Александром Ивановичем Бандурко… На важных международных соревнованиях обычно бывают руководители национальных федераций. Они разговаривают, обмениваются планами, делятся проблемами. Из этого рождаются совместные проекты. Абсолютно нормальная практика.

— Будем заканчивать. Чемпионат мира по хоккею смотрели?
— Да.

— Что думаете о выступлении белорусов?
— Молодцы. Жалко только, что концовку смазали. Наверное, просто не хватило сил.

— Когда-нибудь внутренне соглашались с Кондратьевым, что Беларусь — нефутбольная страна?
— Нет. Так не считаю. Я же приехал в Беларусь из-за футбола. Из-за минского “Динамо”. Ульяновское училище закончил с отличием, был старшиной роты. При распределении имел право первого выбора. Мог поехать в любую группу советских войск. Даже за границу, как было модно. Выбрал Минск. Потому что здесь были “Динамо” и серьезный футбол. Как я после этого могу сказать, что Беларусь — нефутбольная страна?