Большие люди. Молодость моя. Иван Едешко: иногда один правильный шаг может изменить твою походку

Три фильма про меня, книга. “Московский комсомолец”, “Спорт-экспресс” — ладно, эти хоть отсюда, а вот ”Прессболу“ не лень из Минска тащиться?..” — “Вы первым бросите в меня камень, если спрошу про три секунды…” Воспитанный на очерках Пинчука и фотографиях Роста, я, кажется, знаю о золотом баскетбольном матче мюнхенской Олимпиады все — и мне действительно неловко наступать хоть и на любимую, но все же больную мозоль своего легендарного соотечественника.
Едешко недоверчиво хмыкает в трубку, однако с моим следующим аргументом поделать ничего не может. Только согласно вздыхает: “Это да, молодость моя — Белоруссия…” “Песни партизан, сосны да туман”, — называю я пароль, и Иван Иваныч говорит, возле какого метро подберет меня завтра, чтобы отвезти к себе на дачу…

— Сразу отметь, что я считаю себя в первую очередь белорусом, а уж только потом россиянином. Ну а если говорить о баскетболе, то все почему-то помнят меня лишь как игрока, отдавшего золотой пас в нашем победном матче с американцами в Мюнхене-72. Будто других заслуг нет. А я, на всякий случай, три года подряд за сборную Европы играл и вошел в символическую сборную СССР, которую выбирали в канун столетия российского баскетбола.

— Слышал, вы обиделись на нашего брата после одного, по сути, безобидного интервью…
— Однажды меня спросили, когда получаю наибольшее удовлетворение после хорошо сделанной работы. Ответил откровенно: “Когда победили, выполнили задачу, сели в самолет. Приятно согревает мысль, что чемоданы загружены и мы летим домой. Естественно, “с собой было” — мы пьем хороший виски. Все отлично, знаешь, что тебя дома ждут, смущает только одно — таможня… Но когда и ее минуешь, берешь такси, садишься и закуриваешь “Мальборо”…

— Шик!
— Ну вот и я подумал, что нормальные люди поймут. А потом в редакцию газеты пошли письма и выяснилось, что я враг. “Мы на вас воспитываем детей, а вы пьете, курите и торгуете — да еще и не стесняетесь этим хвалиться!”

— Ханжи.
— Мне понравилось, когда у Бобби Халла спросили об отношении к алкоголю. Он вначале не понял вопроса, а когда повторили, недоуменно ответил: “Не понимаю вашего вопроса, я — профессионал”.

— Пример не самый удачный. Хоккеисты те еще трезвенники…
— Это ты мне говоришь? Кстати, очень боялся смотреть фильм “Легенда номер 17”. Потому что видел настоящую, не газетную жизнь хоккеистов. Режиссеру надо было обладать большим талантом, чтобы, зная все слабости Валеры Харламова, возвести его на пьедестал как фигуру, которая стала примером даже для тех, кто раньше хоккеем не интересовался. Фильм посмотрел с удовольствием и могу сказать, что не разочаровался.

— Увидели на экране настоящего Харламова?
— Он был живым человеком, как и все. Но талант, конечно, уникальный. Знаешь, что меня больше всего поразило? Валера как-то проходил углубленную медкомиссию, где его организм изучали со всех сторон. Вынесли вердикт: с такими физиологическими особенностями и полученными травмами он не то что играть — ходить не должен. А Валерка только улыбнулся. У Гены Цыганкова, моего хорошего приятеля, семь раз диагностировали сотрясение мозга. Это люди из стали, которые у Тарасова переносили сумасшедшие нагрузки. Уже тогда они были профессионалами. В НХЛ сезон длится восемь месяцев, один месяц они отдыхают, а еще три предоставлены сами себе. Тоже тренируются, но, думаю, без особого фанатизма — потому и играют до 40 лет. У нас наоборот. Отпуск — 35 дней. Остальное время ты принадлежишь армии, то есть ЦСКА. Поэтому люди и старались восполнить недостаток воздуха, как могли… Вообще быть известным спортсменом приятно: участвуешь в светской жизни, знакомишься с людьми искусства, растешь во всех отношениях. Я, кстати, из-за этого в Москве и остался.

— В ЦСКА вы попали из минского РТИ.
— В 70-м году вызвал в сборную Владимир Кондрашин — он знал меня по спартаковским соревнованиям. Минская команда раньше принадлежала этому обществу. А ЦСКА, проведав, что в сборной появился новый игрок, тут же начал бомбардировать Минск телеграммами. Мол, выпускнику института физкультуры Ивану Едешко по закону необходимо срочно отслужить в Москве год, чтобы стать офицером запаса. Все уходило в пустоту, пока армейские начальники не смекнули, что на РТИ надо давить сверху. Через ЦК КПБ меня все-таки призвали.
Отыграл я этот годик в ЦСКА… Довольно успешно, следует признать. За сборную тоже удачно — чемпионами Европы стали. И засобирался домой. У меня же семья и квартира однокомнатная в Минске.

— Аргумент.
— Да не в ней даже дело. Я ж белорус, мне дома нравится, там хорошо и уютно. Могу, разумеется, везде адаптироваться, но сам понимаешь, где такое место еще найдешь? Вызывают к генералу — он с ходу предлагает двухкомнатную недалеко от ЦСКА. Вежливо отказываюсь: дескать, меня в РТИ ждут… А чемпионат СССР тогда был невероятной силы и самобытности — каждая команда со своим лицом. Грузины — искрометность, азарт, быстрота… Рассудительные литовцы, еще более рассудительные эстонцы. У белорусов своя школа — мы больше на индивидуальные действия уповали. На Украине знаменитый тренер Шаблинский, придумавший зонный прессинг. Про ленинградский “Спартак” с Кондрашиным и Сашей Беловым и говорить, думаю, не стоит. Потому и сборная тоже была сумасшедшей.

— А что генерал?
— Соглашается: давай, мол, в Минск — поезжай, не спорю, это город хороший. И добавляет: “Но вот какая штука — вы очень ценный кадр для нашей армии и скоро мы вас выдернем на курсы повышения квалификации…” Выдергивайте, говорю, квалификацию повышать полезно. Упорствую, в общем: “Но через неделю, — продолжает генерал, — согласно закону, мы можем вызвать вас снова и на сей раз отправим на Дальний Восток. А вы знаете, сколько времени туда ехать на поезде? Да и вообще, Иван Иваныч, Москва — столица нашей родины, культурная жизнь бьет ключом. Театры, музеи, а если захотите, будете в свой любимый Минск на выходные ездить, рядом же ведь…”
А за тот год я уже познакомился со многими знаменитыми людьми. Большой театр, Таганка, Театр сатиры… Нравится мне общаться с лучшими артистами страны, ничего не могу с собой поделать. Но все равно решил посоветоваться с Кондрашиным. Он и говорит: “Для сборной ценны твои индивидуальные качества, поэтому мне было бы лучше, если бы ты солировал в Минске, нежели играл на кого-то в ЦСКА. Но для тебя как для игрока и личности лучше остаться в Москве. Для будущей жизни это то что надо”. Кто-то из великих сказал: “Иногда один правильный шаг может изменить твою походку”. Вот тогда я этот шаг и сделал.
Второй раз просил совета у Кондрашина, когда Гомельский пригласил помощником в сборную. Я только сам закончил играть и тренировал “молодежку”, где были Сабонис, Тихоненко, Сокк, Миглиниекс и другие ребята, ставшие в 1988-м олимпийскими чемпионами. Отличная работа, я еще в форме, если вопросы возникали, звал любого из пацанов сыграть со мной один на один. Убирал всех, и это влияло на тренировочный процесс крайне положительно. С Гомельским мы тогда были на ножах. Но это не помешало Александру Яковлевичу позвать меня вторым. Мол, Ваня, нужен человек, близкий к игрокам, который может стать мостиком между мной и командой. Я, естественно, сразу отказался.

— Почему?
— Как можно работать с ребятами, с которыми ты еще вчера вместе куролесил, гулял и выпивал? Мы друг друга как облупленных знали, и вдруг для них я становлюсь тренером Иван Иванычем, с которым теперь только на “вы”? Но Кондрашин снова дал совет: “Иди и даже не думай. Ты такой человек… К жизни не приспособлен совершенно, а рядом с Гомельским можешь этому научиться”. Я и пошел. А через два года мы стали чемпионами мира. Что тем не менее не помешало Александру Яковлевичу от меня потом избавиться, чтобы через некоторое время пригласить снова. Это было в его характере — он всегда чутко следил за тем, чтобы за его спиной никого не было.

— Гомельский — фигура неоднозначная.
— Когда я попал на его первый разбор игры, это было что-то невероятное… Самый великий тренер из всех, с кем приходилось работать. Если коротко, просто бог. Волшебник.
Позже я иногда злился на него. Бывало, шел в тренерскую с намерением просто задушить Гомельского без разговоров — а он меня втягивал в беседу и… Выходил от него абсолютно уверенным, что все проблемы только во мне. Человек обладал удивительным даром внушения, что, впрочем, не уберегло его от ошибок. Не знаю, то ли в силу национальности, то ли определенного жизненного опыта он, зная о моих симпатиях к Кондрашину, не ставил меня на игры со “Спартаком”. Считал, видимо, что буду их сдавать. Хотя этим комплексом болеют, наверное, многие тренеры. Хочешь историю в тему?

— Давайте.
— После проигранного где-то за рубежом матча к нам с Серегой Беловым подходит Гомельский. И с видом, не предвещающим ничего хорошего, спрашивает: “Ну что, сдали игру?”. А я не расслышал… Подумал, речь о продукте, который традиционно сопровождал все советские делегации. Отвечаю: “Икру сдали! Александр Яковлевич, вашу тоже можем сдать!”. Надо было видеть, как он мгновенно налился краской и запыхтел, словно паровоз. Но, отдавая должное, признавать свою неправоту тоже умел. Однажды в интервью сказал обо мне так: “По сути, я хотел от Едешко только выполнения определенных функций на площадке. От и до, без ошибок, просто и надежно. Но у Ивана такой характер, что он не может без импровизации. Его стиль — залезть в кучу, собрать там полкоманды соперника, а потом забить самому или отдать пас-конфетку. Я только потом понял, что он делал баскетбол красивым и опережал меня в понимании нашего вида спорта в первую очередь как игры для зрителя”.

— Этот зритель до сих пор спорит, кто был лучшим тренером советского баскетбола — Кондрашин или Гомельский…
— Мы тоже с ребятами задавались этим вопросом. Вывод такой: для результата лучше Кондрашина тренера нет. Для решения сопутствующих вопросов — поездки, квартиры, машины — номер один Гомельский. С его коммуникабельностью и умением разговаривать с представителями власти. Впрочем, как бы они ни отличались друг от друга, и один, и другой выигрывали Олимпиаду. Значит, великие оба.

— Я представляю, каким шоком для вас была первая поездка в Штаты в начале 70-х.
— Со сборной мы ездили по Америке каждый год. Я узнал ее географию даже лучше, чем Советский Союз. Но первые впечатления, безусловно, были самыми сильными. Очень хорошо понял историю одного нашего депутата Верховного Совета, который искренне верил в то, что говорили по телевизору про загнивающий капитализм. Когда он зашел в первый попавшийся супермаркет и увидел выбор товаров, от избытка чувств просто сел на пол и заплакал. В наших газетах ведь не писали, что на советский манер в Штатах уже выстроен коммунизм. Есть абсолютно все.
В большинстве штатов, где мы бывали, русских — мы для них все были русскими — никогда не видели. Но в представлении рядового американца человек из СССР — это непременно бородатый детина с ППШ в руках, с ушанкой со звездой и яростью в глазах. Поэтому люди подходили к нам и трогали, а если мы еще и знали английский, мифы рушились моментально. “О, да вы нормальные люди, похожи на нас!” В это трудно поверить, но некоторые американцы были уверены, что у советских есть еще и хвосты, просто они их прячут. На самом деле на Западе людей мало интересует политика. Помню, спросили мы австралийцев: кто у вас президент? А они только плечами пожали: бог его знает. Нас, говорят, волнуют только страховки и налоги.
Есть такой юморист Задорнов, любит рассказывать, что американцы тупые. Так они могут быть тупыми, потому что у них все регламентировано и продумано до мелочей. Поэтому люди и живут нормально, имеют возможность зарабатывать хорошие деньги легально. Настоящий профессионал там никогда не будет нищенствовать. Вся система построена так, чтобы дать реализоваться тому, кто действительно этого хочет. За это я Америку и люблю.
У нас какие были стереотипы о Штатах? Первое — уничтожают коренных жителей, индейцев. Второе — угнетают негров. Третье — стреляют в президентов. И вообще у них там для простого народа одни трущобы, а буржуи живут как хотят и курят толстые сигары. Был у нас пропагандист по фамилии Зорин — каждый репортаж начинал, стоя возле помойки. За это его потом, кстати, и выгнали.
Привычная телевизионная картинка рушилась на глазах. Играем матч в Чикаго. Судья белый, тренер команды противника черный. Последнему не нравится какое-то действие арбитра, он выходит на площадку и вырубает того с одного удара. Мы в шоке, публика же принимает это как само собой разумеющееся, и становится понятно, что темнокожих здесь не сильно-то угнетают. Может, даже наоборот. Были и в индейских резервациях — ничего особенного, так же, как и везде, только немножко грязновато.
Нью-Йорк — отдельная история. Селили нас, где подешевле. По существу, все советские делегации обитали в одном и том же месте. На так называемой Яшкин-стрит — дешевой улице, где обитали евреи, уехавшие из Союза. Там отоваривались все граждане СССР, и местные встречали нас возле входа — радушно улыбались и сообщали о поступлении новых “коллекций”.
Нью-Йорк — это же еще и столица соблазнов. Черт знает что там у них происходит. Секс-индустрия — вообще табу для советского человека. Но взглянуть хочется, ребята молодые… И вот двое наших, не буду называть фамилий, забредают в характерный квартал и сразу нарываются на двух красивых негритяночек. Что делать?

— Сдавать на международников…
— Цена немалая! 50 долларов для тех времен ого-го.

— Тогда сначала закупиться домой по списку, а развлечения — на сдачу…
— Вот они именно так и решили. Закупились, идут обратно, а девчонок уже нет. Распереживались, возвращаются в отель, а там по телевизору в новостях сюжет — о ноу-хау нью-йоркской преступности. Две красивые негритяночки “снимают” двух приятелей и ведут якобы к себе домой, а на самом деле в темном переулке их встречают точно такие же темные пацаны атлетической наружности с бейсбольными битами…

— Пронесло.
— Парни перекрестились! Не хватало в конце поездки попасть в такую историю. Тем более играли мы хорошо. Там, конечно, ребята были помоложе, лет по двадцать, но многие стояли на драфте НБА и считались надеждами баскетбола. Так что нам нигде легко не было. Играли еще с молодыми Бердом и Ирвингом — будущими суперзвездами НБА. Но все же чаще побеждали, и когда американцам это надоело, они решили собрать “All-Star” — лучших молодых игроков США. Но мы и их обыграли.
После этого разразился скандал. В газетах написали, что с такой сменой у американского баскетбола нет будущего, раз они проиграли команде, у которой даже форма 20-летней давности (честно говоря, мы сами пришивали фетровые номера на майки). И вот тогда лучший игрок в составе их сборной сказал: “Теперь я понял, что такое коммунизм. У них все играют друг за друга, коллективно, а у нас каждый за себя”. А мы им зонную защиту поставили — американцы и потерялись, не знали, как против нее действовать.

— Как вас напутствовали перед поездками за границу?
— Вспоминаю общее собрание перед Олимпиадой 1976-го в Монреале. Выступает председатель Спорткомитета Павлов: “Товарищи, я о моральном облике советского олимпийца хочу сказать. Вот недавно был случай. Одна наша гимнастка весом 35 кило везет с собой за рубеж три двухкилограммовые банки икры, шесть бутылок водки и фотоаппарат с невообразимым объективом. На таможне спрашивают: “Зачем вам все это нужно?” И она не моргнув глазом отвечает: “Икрой буду питаться, она для спортсменов очень полезна. Водкой натираться. А фотоаппаратом снимать достопримечательности в свободное время”. Все так и ахнули со смеху…
Хотя, бесспорно, провожали нас всегда серьезно. Встречи с ветеранами, мамой Зои Космодемьянской, посещение мавзолея, клятва у памятника “Родина-мать” в Волгограде, напутствия трудовых коллективов: “Даешь золото!” Потом в ЦК комсомола. Перед Мюнхеном-1972 инструктировали особенно тщательно. Мол, едете в логово фашизма. “Ведь именно там, в баварских пивных, он впервые поднял голову”… Нам на полном серьезе не рекомендовали заходить в местные бары — видимо, предполагая, что штурмовики и прочая нечисть целыми днями горланят там нацистские песни, размахивая литровыми кружками. Говорили, что возможны провокации и нам лучше ходить по трое.

— Ходили?
— Вначале да — как дураки. Но потом расслабились. После Олимпиады немцы, кстати, провели опрос: спортсмены какой страны понравились вам больше всего? Первое место заняла Япония, второе СССР. Но мне так стыдно было за своих на той Олимпиаде…

— ?
— Помнишь расстрел израильской сборной террористами из “Черного октября”? А ведь среди них была половина выходцев из бывшего СССР, которые эмигрировали на землю обетованную. И какими же мудаками было наше руководство, не пустившее советскую сборную на митинг, проходивший на Олимпийском стадионе. Все были, а сборной СССР не было. Дескать, у нас нет дипломатических отношений с Израилем. Но это не Павлов решал — бери выше… А мы хотели идти. Как и все нормальные люди. Однако вместо этого отправились на тренировку. Американцы сняли фильм, посвященный 30-летию того золотого матча, и я, когда его смотрел, горел от стыда — камера показывала, как в пустом зале мы бросали по кольцу как раз в то время, когда все сборные были совсем в другом месте.

— Какой план был у баскетболистов в Мюнхене?
— Второе место. И когда мы вышли в финал, настроение было уже приподнятым. Задача выполнена, призовые обеспечены. Скоро окончание Олимпиады — наконец-то можно сбросить нервное напряжение пивом и сосисками. А американцы подошли к финалу как асфальтоукладчик. Закатали всех. Четвертая команда Европы Польша сумела набрать против них в первом тайме лишь 10 очков…
Но в нас вселял надежду Кондрашин. Он неплохо изучил американцев и уверял, что мы можем “штатников” обыграть. Честно говоря, эта идея нас тоже согревала. На финал вышли с самыми серьезными намерениями. Здорово помогли грузины. Кондрашин выпустил Коркия и Саканделидзе в “старте”, и те включились по полной. Миша Коркия азартно схватился с лучшим игроком американцев — их обоих выдворили с площадки. Кондрашин потом сказал, что Миша провел свой лучший матч в жизни, лишив соперника основной огневой мощи. Всю игру мы вели — пять-семь, иногда десять очков. И вот когда до цели остается всего ничего, в предчувствии большой победы у нас начинается мандраж… Потеря у Сереги Белова, потеря у меня… Я попер рогом на противника, побоялся перевести мяч на левую руку и получил фол в нападении. Потом Сашка Белов отдал назад, перехват — и американцы выходят вперед 49:48. За три секунды до конца. Ну а дальше ты знаешь…

— Ваш знаменитый пас через всю площадку Александру Белову — и два человека навечно вошли в историю мирового баскетбола.
— Все запомнили нас, хотя я в той игре набрал ноль очков, а Саша только шесть. Героем был Серега Белов — “забил” 20. Но где об этом говорят?

— Тем не менее Саша Белов оказался первым советским баскетболистом, которого приглашали в НБА.
— В 1975-м его поставили на драфт, но легально уехать было невозможно. А сбежать… Саша даже мысли такой в голове не держал. В те времена отправиться играть в капиталистическую страну было фантастикой. Помню, играли в Австрии и я очень понравился местному клубу, к которому имела отношение коммунистическая партия этой страны. Так в 76-м, после того как сборная СССР занимает в Монреале третье место, команду принимает Гомельский — и тут же выводит меня вначале из ее состава, а потом и из ЦСКА. Я поехал играть в киевский СКА. А австрийцы, прослышав о такой метаморфозе, начинают бомбардировать нашего министра обороны. И тот — уж не знаю, чем руководствуясь — дает добро на мой переезд в Австрию.
Я оформляюсь, а за меня молятся все: Харламов, Михайлов, Петров… Те, кто потом может получить такой же шанс. И вот когда оставалось получить билет на самолет, вызывают в ЦК партии. “Наверное, вы никуда не поедете. Вы нужны советскому спорту, а капиталисты как-нибудь и сами разберутся”. Я, как назло, провел в Киеве очень хороший сезон, и Гомельский решил вернуть меня в сборную обратно. Играю на чемпионате мира-1978, на Европе-1979, но на Олимпиаду-1980 не попадаю, хотя Гомельский обещал… Он был уверен, что и так возьмет золото, а зачем ему двукратные олимпийские чемпионы Едешко и Жармухамедов?! Гомельскому потом поставили в укор, что он не взял в сборную китов, которые могли бы разобраться с югами.

— Вернемся в сентябрь 1972-го. Он стал прорывным для советского спорта.
— Хоккеисты обыграли канадских профессионалов 1 сентября. Мы американцев — 9-го. Перед этим легкоатлет Борзов побил янки на дистанции 100 и 200 метров. Во всех СМИ эти события проходили под шапкой “Траур Америки”. Но американцы, следует заметить, все же отдавали должное советским атлетам. Особенно им нравилось “чудо с косичками”. Я, правда, их восторга не разделял. Знал, как Ольга Корбут общалась с Ренальдом Кнышом после того, как стала олимпийской чемпионкой. Тот хотел ее подозвать, дать какие-то указания, а она отрезала: “Теперь я его буду подзывать к себе, а не он меня”.

— Тяжелый характер. У Василия Алексеева был не легче.
— Алексеев, конечно, отмочил. Призовые полагались еще и тренеру чемпиона, так Василий записал туда свою жену. “Вася, ты что, обалдел?” — “А что такого? Она мне готовит, психологически настраивает, ну и напряжение снимает перед стартом — сами понимаете, каким образом… Тренер, как ни крути”.

— Дали?
— А то. Времена, несомненно, были интересные. Все великие, и всем друг с другом хорошо. А знаешь, я недавно испытал неудобство. Собрали олимпийцев на чествование, человек 200 чемпионов-россиян. И вот идешь, видишь знакомые лица и никак не можешь вспомнить человека… А он тоже отводит глаза в сторону — и ты понимаешь, что он тебя тоже не помнит. Годы…

— Состав сборной СССР всех времен смогли бы назвать?
— В 2006-м отмечали столетие российского баскетбола, и специалисты, тренеры и болельщики определяли символическую пятерку за всю историю советского баскетбола. И в нее вошли трое из сборной 1972 года. Центровым выбрали Сабониса — ну, это понятно. Четвертый номер — Саша Белов. Третий — Кириленко, хотя здесь есть вопросы, на мой взгляд. По мастерству — да, но по заслугам там должен быть Геннадий Вольнов, у него полный олимпийский комплект: золото, серебро и бронза. Второй номер — Белов Сергей. Ну, и первый номер — это…

— Против самого себя, уверен, у вас возражений нет.
— А вот и есть. Мне всегда нравился Валдис Валтерс, очень одаренный игрок, с великолепной скоростью, отличным дриблингом и ярко выраженными качествами снайпера. Моя же коронка — пасы, хорошая игра в защите. С ростом 195 сантиметров я мог действовать против любого центрового, но вот бросать не рвался, хотя у меня всегда был высокий процент попадания. Зачем испытывать судьбу, когда в составе есть Серега Белов и Модестас Паулаускас?
Вообще-то в нашем баскетболе хватало хороших разыгрывающих. Однако, думаю, в этом опросе мне помогли те самые три мюнхенские секунды. Я хоть и жалуюсь вечно, что только о них и спрашивают. Но, следует признать, именно они намертво закрепились в сознании людей как визитная каточка той нашей великолепной сборной. А знаешь, сколько ребят в живых осталось из того состава?

— Сколько?
— Четверо. Белорус Едешко, узбек Жармухамедов, литовец Паулаускас и украинец Поливода. Мы тогда, кстати, и представить не могли, что будем жить в разных государствах.

— Первым ушел Александр Белов.
— Саркома сердца. Врожденная штука, только потом стало известно, что Кондрашин берег Сашу всю его карьеру. Иногда даже принося результат в жертву, ограждал Белова от чрезмерных нагрузок. И на самом деле спорт продлил ему жизнь. Сашу нельзя сравнивать с тем же Сабонисом — все же тот был на 24 сантиметра выше. Но у обоих головы — светлейшие. Если бы они образовали пару, она была бы лучшей в истории советского баскетбола.
Знаешь, после “Легенды номер 17” правительство приняло решение о съемках фильмов о спортивных кумирах прошлого. Ко мне тоже пришли ребята: будем делать фильм об Олимпиаде-1972. И давай расспрашивать о Сане Белове. Ну, я рассказываю, каким он парнем был. А он же обладал отличным чувством юмора. Как-то журналисты спросили у него: “Вы правда в судостроительном институте учитесь?” — “Да, но если когда-нибудь построю корабль, плавать на нем точно никому не порекомендую”.
И вот ребята слушают мои истории, записывают, а потом я понимаю, что баскетбол их не очень интересует. Им любопытно, как Саню на таможне арестовали, какую икону при этом обнаружили, с кем он спал, с какими артистками встречался… И тогда я встал и интервью прекратил. Не хочу, чтобы Саша предстал на экране в облике какого-то прожигателя жизни. Не был он таким. Прежде всего это великий игрок и хороший парень. В общем, не верю я такой съемочной группе. Потом читаю в анонсе: создатели фильма собирают на него деньги. Говорят, у нас четыре главных героя — два Беловых, Кондрашин и Едешко, мы уже и актеров подобрали. Смотрю на себя — м-да… Слушай, неужели нельзя было взять баскетболистов и сделать из них актеров, нежели чем лепить из артистов Беловых?

— Может, там комбинированные съемки будут?
— Но это должно быть похоже на классный баскетбол. И дух эпохи нужно передать. Без него все мимо. Будет такой же новодел, как “Спасибо, что живой”. Зря его сын такое кино снял — Высоцкого наркоманом и пьяницей вывели, такое чувство, что ездил по этим шабашкам и думал только о деньгах. Его надо было через песню показать. А их как раз нет, и поэтому у молодежи могло сложиться мнение, что он не герой, а изгой.

— С Высоцким вы были знакомы?
— Видел пару раз в жизни. Но на похороны пробрался и даже отзыв оставил в книге посетителей, которая потом загадочным образом исчезла. Кем он был — гением или просто хорошим поэтом? Все-таки гением, потому что его повторить нельзя. Но опять же скажу сейчас крамольную мысль: он останется таковым лишь для определенной эпохи. Высоцкого поймут только те, кто жил в то советское время. Как еще объяснить, что Театр на Таганке всем своим звездным составом приезжает на гастроли в какой-то маленький город, а там на вокзале встречают не заслуженных-перезаслуженных артистов, а одного только Высоцкого? Водружают на плечи и несут по главной улице, где настежь открыты окна, из которых звучит его голос — вот это всенародная слава… Уверен, что все это мало нравилось его коллегам по театру. Какая творческая личность может такое пережить?

— Думаю, вам тоже надо себя беречь — четверо вас из той сборной осталось…
— Поэтому я и живу на даче, стараюсь заряжаться только положительными эмоциями. Много общественной деятельности веду, популяризируем баскетбол и…

Я уже готовлюсь выслушать его увлеченный рассказ о многочисленных спартакиадах и детско-юношеских турнирах, где Едешко проводит семинары, о подрастающих Беловых, как вдруг ловлю на себе его погрустневший взгляд.

— А знаешь, Серега, сейчас ведь меня могло и не быть. Бог, видимо, решил послать мне испытания, но я с честью их прошел. Несколько лет назад перенес в Германии сложнейшую операцию, на которую нужны были большие деньги. Думал квартиру продавать, но друзья выручили. И даже обиделись, когда предложил им возвращать деньги частями. Говорят: “Ваня, во-первых, ты наш друг. А во-вторых, живая история. Мы, может, на тех твоих трех секундах выросли — как на примере могучего советского духа”.

Прощаясь, Иваныч добродушно улыбается в усы, а я крепко жму его руку. Ту самую, которая когда-то осчастливила огромную страну и навеки обрекла ее обладателя давать похожие интервью.