Игорь Логвинов. Мне забивали все кому не лень

— Как занесло к дамам?
— Предложили через знакомых. По-моему, даже через доктора “Ислочи” — он в этой команде работал. У меня две сборные сейчас — U-15 и U-17. У старших в Беларуси в этом году чемпионат Европы. Финал — на “Борисов-Арене”. Специфика? Ничего сложного. Как с ребятами, только чуть помягче.

— Тренеры вратарей успешными главными становятся редко.
— А я туда и не рвусь. Мне это неинтересно. Здоровья столько нет, чтобы главным работать.

— В январе ты получил тренерский диплом категории “В”. Как Анатолий Юревич эти “корочки” называл?
— Удостоверения барменов. Может, считает, что нас не досконально обучают. Но мы занимались с октября по январь три дня в неделю.

— У кого самые аккуратные конспекты?
— Знаю, у кого самый корявый. У меня. Почерк — каракули, как у врачей. Но сам разбираю.

— Как пришло осознание, что пора заканчивать карьеру?
— Однажды почувствовал боли в пояснице. Сделал снимок. Сказали: “Продолжишь играть — будешь инвалидом”. У меня три грыжи межпозвоночных. Сейчас они намного меньше. Допускается физическая нагрузка. Так что тренером можно работать.

— Первая грыжа когда появилась?
— В двадцать пять. Вернулся с Украины, перешел в “Гомель”. Через год начались сильные боли. Перед матчами приходилось обезболивание делать. В бандаже специальном играл. Сейчас все в норме. Но возвращаться на поле уже не хочется.

— А как же выступления в прошлом году в Марьиной Горке во второй лиге?
— Так я туда только на матчи приезжал. Для здоровья и удовольствия. Подвигался, сел в машину и уехал. На этом уровне можно до пятидесяти играть.

— Знаковые тренеры вратарей в твоей карьере? Давным-давно называл Юрия Мохова.
— Григорий Цыркунов. Со мной занимался и в “Торпедо”-СКА, и в “Дариде”, и в “Минске”. С Евгением Ивановым созваниваюсь при необходимости. Он в штабе Леонида Кучука работал и в “Шерифе”, и в “Кубани”, и в “Локомотиве”. Андрея Свиркова тоже могу набрать. Многим звонил, когда только начал тренировать. Хотел знать все и сразу — объять необъятное. Говорили: “Не паникуй, потихонечку. Все будет нормально”. В сезоне тренировать легче. В межсезонье — сложнее.

— Как вышло, что сосед Сергея Яромко не выступал ни в одной из его команд?
— А что здесь такого? Да и не живу там уже больше десяти лет.

— У Юревича на тренировках вратари тоже “умирали”?
— Я — раза три точно. Отходил в сторонку и рыгал. После беговой работы в общей группе. Сознание не терял, но было очень плохо. Попал в “Торпедо” в шестнадцать лет. До этого в детской школе, в “Смене”, никогда кроссы не бегал. А у Анатолия Иваныча уже на второй день — 11200 метров на определенном пульсе. В его любимом карьере в Стайках. А хотелось же тренеру понравиться, в команду попасть. Пробежал, стиснув зубы. А потом в метро по лестнице поднимался — стало плохо. Прямо на ступеньки и сел. Бабушка мимо проходит: “Внучек, что с тобой?”
На сборах в Стайках если утром давали маленький бутерброд и яичницу, значит, будет очень серьезная беговая работа. Я такой завтрак как видел, сразу трясти начинало. Уже и есть ничего не хотелось. Аппетит тут же куда-то пропадал. Съедал, чтобы бежать можно было на этом “топливе”. Ты не представляешь, какой это стресс. Особенно для молодого футболиста. А еще и для вратаря, который играет на позиции, где бегать надо только в магазин.
Столько же, как мы, наверное, только спецназовцы наматывали. На Кипре на сборах пять тренировок в день. Подъем — в 5.50. Аэробика. А потом — воздействие Михаила Ильича Цейтина. Так нас изнурял своей акробатикой, что я его на всю жизнь запомнил. У меня до сих пор пресс есть где-то там, в глубине живота. Мы с его занятия возвращаемся бодрячком, а динамовцы, которые туда же позже приехали — Корниленко, братья Цыгалко, — только сонные из номеров выходят, зевая и потягиваясь.
Следом — завтрак. Спустя время ехали на поле. После обеда — туда же. Четвертая тренировка — в тренажерном зале. Над прессом работали. “Пистолетик” делали — ноги прямые на брусьях поднимали. Двадцать пять раз. А Юревич молодых любил. Особенно меня. Постоянно же с весом проблемы были. И вот он считает мои подъемы ног: “Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, шестнадцать, шестнадцать, семнадцать, семнадцать, семнадцать”. В итоге делал где-то пятьдесят.
И пятая тренировка — в бассейне. Жил в комнате с Рыбаком и Роговиком. Взял приставку на сбор. Первые два дня пытались играть, а потом, возвращаясь в комнату в восемь вечера, смотрели на эту приставку и просто падали на кровати. Я засыпал прямо в той одежде, в которой с ужина приходил. Ба-бах — и в 5.50 подъем. Роговика со Шмигеро забрали в команду из армии, так они говорили: “В части легче, чем у Юревича”. В армии хоть выспаться можно. А у нас в таком режиме — три недели! В море корабли вдалеке плыли. Думал, сейчас сбегу — на борт попрошусь. Нынешнему игроку в тех условиях был бы просто трындец. Легионеры какие-то приезжали на просмотр. В тот же день умоляли: “Купите билет обратно”. Потом в других командах сборы были просто сказкой. Я туда как будто на отдых ехал.

— Кстати, как сгонял лишние кило?
— Лучший способ — не есть. На чем играть? На святом духе.

— Единственное золото “Шахтер” взял с тобой — в 2005-м.
— В том сезоне мне тяжело было скорее психологически. Ответственность большая. Передо мной играли Толя Будаев и Саша Храпковский. Да там всем защитникам лет было примерно как динозаврам. А мне двадцать два. Пытался им что-то подсказывать. Моложе меня в команде только Паша Пласконный. Но дедовщины не было. Мячи разве что таскал да сетку с ворот снимал.

— Отмечали золото мощно?
— Помню, салют был. Полгорода на улицу вышло. Я даже что-то на камеру снимал. Подарки? Да их столько уже было. Себе только домашний кинотеатр купил и плазменный телевизор. Всю остальную бытовую технику подарили. DVD-проигрывателей штук шесть, наверное. Раздавал — маме, друзьям.

— За год до этого в “Шахтере” ты дебютировал в еврокубках.
— В Молдове сыграли с “Нистру” 1:1, дома уступили. У нас тогда психология “прибитая” была какая-то. Это больше всего и влияло на выступления наших клубов в еврокубках. Уже потом БАТЭ все переломил. Сейчас, думаю, даже “Белшина” в этом составе сможет пободаться очень прилично.

— В “Ильичевце” в сезоне-2006/07 ты выступал с чемпионом России в составе “Спартака” Цихмейструком. Главный авторитет в команде?
— Его и лучшим футболистом чемпионата Болгарии признавали, когда в “Левски” играл. Но скромняга. Само спокойствие. На тренировке мы, вратари, знали, что можно ввести мяч в сторону Эдика и тот его чем угодно примет: головой, животом, задницей. Настолько эластичный был — таких еще поискать.

— Тот “Ильичевец” вылетел из премьер-лиги. Чего не хватило?
— Я молодой был, тихонечко на замене сидел. Возвращать команду в элиту пришел Семен Альтман. Говорил мне: “Оставайся”. А я до этого год отсидел на лавке: “Не хочу”. Надо было послушать его. Тем более клуб с ходу вернулся в премьер-лигу. В итоге снова к Юревичу — в “Гомель”. В еврокубках поиграл, серебро взял. Его как раз не хватало для полного комплекта медалей. Только Кубок не завоевал, хотя в финале два раза был — с “Шахтером” и с “Минском”. Еще и третий — в Армении в 2011-м. Уступили 1:4, и из команды выгнали всех легионеров, кроме меня. А на следующий год “Ширак” трофей все-таки взял. Получается, с моей помощью — в четвертьфинале еще играл.

— У тебя были подозрения насчет возраста Бохомо — камерунского защитника-гренадера “Гомеля”. В 2008-м по паспорту ему было двадцать семь…
— Так африканцы же все переписанные. А Ричард? Помню, сказал кто-то, что он никакого не 80-го года рождения, а где-то 47-го. По африканцам ведь не поймешь, сколько им лет. Нормальный был парень. Веселый. Как-то травму получил. Перед матчем в раздевалку зашел в такой одежде, будто шторами обернулся. Советскими, как у нас на базе висели. Может, в Африке такие и носят. А он еще и под два метра. Вот это картина! Сейчас в Германии играет — кажется, в оберлиге.

— Нападающие его боялись?
— Бывало, такие мячи выносил! Головой лез туда, куда я руками не рискнул бы. В этом плане молодец. Отважный игрок. Ричард Львиное Сердце. Но и грубый, конечно. С “Легией” играли в еврокубках. В Польше в первом матче — 0:0. В Гомеле 1:0 ведем — Брессан забил. Через шесть минут Рыбус уже мяч отпускал у моих ворот на расслабоне, а Бохомо ему ка-а-ак врезал. Пенальти. В итоге 1:4 проиграли. А могли пройти. В следующем раунде “Москва” была.

— Бозга и Годвин — помнишь таких легионеров в “Минске”?
— Как же первого звали? Жан- Клод Ван Дамм. А с Годвином еще на Украине пересекались. Хороший опорник — выгрызал центр поля. По-моему, сейчас в селекционном отделе “Карпат” работает. Я со многими темненькими играл. Самсон самый адекватный. Ну и Бохомо.

— А обратный пример?
— Был в “Шираке” молодой бельгиец из Конго. На майке писали — Бено. Вот это болван! Нигде таких не встречал. Разгонится, поле уже закончилось, а он все равно бежит. Поселили его как-то со мной в Ереване. Администратор сказал: “Поживи с ним пару дней”. Это была каторга. Ад! Зубы не чистил, не мылся — даже после тренировок. Ну я же его мыть не буду. Просто силовой прием применил. Бил, но несильно. Жалел — вдруг еще с синяками на тренировку придет. Хотя они ж у него не видны.

— Историй в Гюмри хватало?
— Только приехал в “Ширак” — через неделю команду завезли в Цахкадзор. Это курорт в Армении. Попал с непривычки в среднегорье — начались проблемы. На высоту нужно было лезть не резко, а поэтапно. А вышло, что не мог спать. Сильно похудел. В предсезонке за три месяца двенадцать кило скинул. Ведь еще и психологически трудно было. С остальными легионерами жил в Ереване. И оттуда каждый день катались на тренировки в Гюмри — по восемьдесят километров туда и обратно. Из дому уезжал в десять утра, а возвращался в шесть вечера. Считай, полноценный рабочий день. Все это морально угнетало. А ты еще и за границей. И погода бывала не ахти. И этот Бено еще… Потом попросил, чтобы сняли жилье в Гюмри. Переехал туда — все наладилось.
Как-то история случилась. Жил в доме на третьем этаже. У соседей снизу ремонт был. Вот кажется — по потолку своему лупят. А потом до меня начинает доходить: землетрясение! Оно в Турции было — семь баллов. И до Гюмри волна докатилась — уже пять. Очень страшно, если честно. Понимаешь, что ничего тебе не поможет. Дом вертикально прыгает — секунд сорок. А вместе с ним секция, машина стиральная — бу-бух! Не знал, что делать и за что хвататься. Если честно, хотел уже с третьего этажа прыгать. Первая мысль именно такая была — открыть балкон и сигануть. Сломал бы что, ну и черт с ним: главное — выжить. Помню, телефон схватил — и понесся на улицу в тапках и шортах. А там местные стоят спокойно возле подъезда, смеются с меня. В итоге мебель чуть- чуть передвинулась в квартире. Отделался легким испугом. В Армении до сорока землетрясений в год, поэтому там строят сейсмоустойчивые дома. В этом городе крупное землетрясение было в 88-м. Он тогда еще Ленинаканом назывался. Выжили только те, кто был на улице. В команде у некоторых парней родители погибли.

— В 2013-м ты вернулся в “Гомель”. Но уже в марте в Могилеве тебя рано заменили из-за травмы. Про то столкновение с Карамушкой ты говорил так: “Эпизод помню смутно”.
— Рваная рана бедра. Сантиметров на десять в длину. Даже артерия виднелась. Будь повреждение чуть глубже — времени было бы мало. А зашили его просто ужасно — как на войне. Сразу же повезли на “скорой” в больницу. А там очередь — выходной же, докторов нет. Края кожи вокруг раны надо было обрезать, а она — угловая, буквой “г”. Не промывали ничего, зашили кое- как. А через день — температура под сорок. Что-то, видно, оставили внутри. Из-за инфекции в организме полтора месяца проболел. Потом снова разрезали-сшивали. Сидел на таблетках и уколах. Затем потихоньку тренироваться начал.

— И тут же из “Гомеля” уехал.
— Сказали: “Ты нам не нужен”. Кроме того случая, никогда и нигде у меня конфликтов не было. Из всех команд уходил спокойно, а их у меня было больше десяти.

— У тебя приметы были?
— Хватало. Но с возрастом понимаешь, что это полная… ерунда. Если не готов, ничего тебе не поможет.

— Самый нелюбимый форвард, который забивал тебе в каждом матче?
— Да мне все забивали. Только в ворота попади, и все. Слабым вратарем был. Но часто выступал в командах вместе с нападающими, против которых не хотелось играть. Вот Василюк и Стрипейкис были в “Гомеле”, поэтому и я туда перешел, чтобы не “возили” меня. На тренировках можно — никто ж не видит.

— Самое обидное поражение в карьере?
— В Гомеле с “Витебском” играли в 2008-м. Еще трансляция по телевизору была. Уступали 1:2. А потом Шмолик отменил чистый гол. Хотя мне он как рефери нравился. Правду говорят: у нас некоторые трезвые судят хуже, чем пьяный Шмолик. Я даже за огромные деньги в арбитры не пошел бы. Тебя игроки обзывают, и терпеть все это?

— Самые экстремальные условия проведения матча?
— В составе “Минска” против “Динамо”. Лесько травму пальца получил. Думали, перелом — меня на замену выпустили. На снегу играли. Очень холодно было. Еще в Армении тяжело приходилось. В Гюмри тренировались на высоте 1700 метров. Воздух разреженный, и мячи летят по-другому — куда быстрее. Мог с лету ударить — и все поле перебить. Вот к этому трудно было привыкнуть. Как и к жаре. Играли в четыре-пять вечера. Тридцать восемь градусов. Я-то вытерплю, а вот полевых было жалко. Они там погибали. Особенно иностранцы. К тому же у тренера Самвела Петросяна подготовка была почти как у Юревича. Хотел меня ею напугать, но не вышло. Что он нам за два месяца давал, я в Беларуси за неделю получал.
А с Антолием Иванычем осенью в федерации столкнулся. Смотрит на меня: “Сынок, а ты что здесь делаешь?” — “Тренером работаю”. — “Кем-кем?” — “Тренером. Уже второй год”. — “Это тебе так кажется”. И дальше пошел. Но я Юревича уважаю очень сильно. Да все его уважают. В “Гомеле” он ко мне относился уже не так, как до этого в “Торпедо”. И это правильно. Молодой игрок должен быть постоянно под стрессом. Иначе появляются девочки. А где девочки, там и нарушения режима: алкоголь, сигареты. Не восстанавливается парень, и все — нет футболиста.