Николай Алексеев. В омут с головой

Однако когда в марте прошлого года на “Матче звезд” он ради спортивного интереса принял предложение федерации попробовать себя в роли наставника юной дружины, то ощутил невероятный прилив положительных эмоций. И понял, что уже ничем иным заниматься просто не сможет. Сегодня Алексеев — тренер столичного РГУОРа, ассистент Геннадия Самарского в юношеской (U-16) сборной Беларуси. И очень счастливый человек, нашедший свое призвание.

ИЗ ДОСЬЕ “ПБ”
Николай АЛЕКСЕЕВ. Родился 12.01.1978 в Витебске. Воспитанник витебской ДЮСШ-4. Первый тренер — Олег Морозов. Центровой. Рост 212 см. Выступал за команды: РУОР (Минск, 1994-97), Университет Баффало (США, 1997-2000), ЦСКА (Москва, Россия, 2000-02), “Железник” (Белград, Сербия, 2002-03), ЦСК ВВС (Самара, Россия, 2003-05), “Химик” (Южный, Украина, 2005), “Лариса” (Греция, 2005), АЕЛ (Лимасол, Кипр, 2006), “Валмиера” (Латвия, 2006-07), “Фалько” (Венгрия, 2007-08, 2010-11), “Политехника” (Львов, Украина, 2008-09), “Керменд” (Венгрия, 2009-10), “Тыргу Муреш” (Муреш, Румыния, 2011-12), “Горган” (Иран, 2013), “Зен Джонс” (Иран, 2014). Выступал за национальную сборную Беларуси (1998-2014). Чемпион Беларуси (1997), Кипра (2006) и Венгрии (2008). Бронзовый призер чемпионата Венгрии (2010). Участник “финала четырех” Евролиги УЛЕБ (2001), полуфиналист российской (2001) и украинской суперлиг (2005), финалист Кубка Венгрии (2008).

— Николай, как забавно порой складывается человеческая судьба. Ты начал профессионально играть в баскетбол в училище олимпийского резерва и сюда же вернулся через двадцать один год в качестве тренера.
— Да, жизнь сделала большой виток. Но, надеюсь, их будет еще немало. Откровенно говоря, сам удивляюсь, какой крутой вираж совершил. Когда играл, был уверен, что тренером никогда не стану. Серьезно повлияло на мое решение общение с детьми, и в частности с сыновьями. Они сильно воздействуют на наше сознание, поведение. Когда объяснишь и потом видишь, что у них получается, такой охватывает восторг, будто сам делаешь первые шаги в баскетболе. Осенью поступило предложение работать в РГУОРе, и я согласился не раздумывая. Помогаю Самарскому. Огромное везение, что рядом такой опытный и мудрый специалист. Геннадий Леонидович без преувеличения проводит гениальную работу. Надо видеть, как он предельно понятно объясняет детям все нюансы. Всегда открыт для общения, когда у меня возникают вопросы. А их великое множество — хочу все знать! Переполняет огромное желание быть настоящим тренером.

— В своих учениках видишь себя шестнадцатилетнего?
— Нет. Многое изменилось. И не все в лучшую сторону. Скажем, в мое время в училище попадали самые талантливые дети со всей республики, шел тщательный отбор. И если оказывался здесь, считай, вытянул счастливый билет. Сейчас же приходится уговаривать многих родителей отпустить ребенка учиться в РГУОР. Сопротивляются. Соглашаются, что в плане спортивного прогресса здесь хорошие перспективы, а вот в учебе — нет. Но ведь есть немало примеров того, что если человек хочет учиться, он будет это делать успешно. Алексей Пынтиков, Егор Мещеряков, Александр Куль учились на “отлично”. Зачем равняться на худших? А по поводу отбора — это глобальная проблема. Простой пример, из которого ясно, насколько мы отстаем в баскетбольном плане. В Беларуси восемь команд, за которые играют мальчишки 2000-2001 годов рождения, а в Литве, население которой втрое меньше, девяносто.

— Если не против, давай перенесемся на два десятилетия назад. Каким ветром тебя занесло в Университет Баффало?
— Про Америку узнал от ребят, которые были первопроходцами: Куля, Свиридова, Кривоноса, Мещерякова. Конечно, мы все хотели пойти по их стопам. Поехали на молодежный чемпионат Европы, а на таких турнирах всегда много скаутов. Одному из них я и приглянулся. У меня была четкая жизненная линия: после училища поступаю в академию физвоспитания, пробиваюсь в мой любимый РТИ и по возможности в сборную. И вдруг такой поворот. Конечно, немножко боялся. Ведь по-английски знал слов пять, да и те вслух лучше не произносить. Хотя и понимал: вот он, мой шанс. Все решил юношеский максимализм. Сейчас вряд ли бы рискнул, потому как знаю, с какими сложностями пришлось столкнуться. А тогда бросился в омут с головой. Перед отъездом родная тетя подарила сто долларов, так я за 60 купил куртку, а с оставшимися сорока и маленькой сумкой полетел покорять Америку.

— Из-за незнания языка часто попадал в неловкие ситуации?
— Еще бы! Они начались еще по пути в Америку. Когда стюардесса спросила, буду ли кушать, я отказался. Был уверен, что за это надо платить. А у самого слюни текут. Глаза голодные. Она видит: высокий, худой, лететь далеко, а есть не хочет. Что такое? Наверное, все поняла и говорит, что это бесплатно. Тогда конечно! Готов и добавку съесть! (Смеется.) Ребята меня подготовили: мол, говори “йес”, и тебе все дадут. Но когда она стала уточнять, хочу курицу либо свинину, и мое “йес” не внесло ясности, понял, что попал впросак. К счастью, стюардесса нашла выход — наверное, не первый раз с такими пассажирами встречалась. Стала говорить “чикин” и “ко-ко-ко”. (Смеется.) Или “хрю-хрю”. Готов был сгореть со стыда — это был урок на всю жизнь.
В команде тоже первое время надо мной подшучивали. Видели, что я работоспособный, но не общительный. В повседневной жизни старался оставаться в тени, зато на площадке бился что есть силы. И это ребята ценили. Вообще, Америка меня раскрепостила, придала уверенности. Понял простую вещь: надо больше говорить. Даже если знаешь всего десять слов, употребляй их в каждом предложении. Тогда язык быстрее “прилипает”. А еще мне сильно повезло с тренером. Тим Кохэйн как отец опекал, все разжевывал, подсказывал. Я, когда уезжал, весил 82 килограмма — и это при моих ростовых данных. Тростиночка! Если бы во время игры в зале был сквозняк, при прыжке мог бы до кольца и не долететь — сдуло бы. А за три года набрал 33 килограмма! И когда вернулся домой, все удивились: “Вау, Коля уже не такой хлипкий”. Тренировочный процесс был поставлен на таком уровне, что у нас об этом могли только мечтать.
А еще огромным стимулом в работе была конкуренция. В университете мне все оплачивали: учебу, проживание, питание, книги. Но у нас играли и такие, кто сам за себя платил, просто они очень хотели быть в команде. И мечтали тебя вытеснить. Поэтому на каждой тренировке все бились за место в составе. О том, чтобы филонить, не было и речи. Коуч каждую тренировку записывал на видеомагнитофон. И если ты в каком-то упражнении не доработал, он показывал и говорил, чтобы это было последний раз. Санкции жесткие: пробежишь челноков на десять больше, чем все, отожмешься лишних сто раз. Все было под контролем еще и потому, что с нами работали шесть-семь ассистентов главного тренера.

— Вероятно, не меньшую конкуренцию ты ощутил и в ЦСКА, куда был приглашен Валерием Тихоненко после возвращения из-за океана?
— Верно. Посчастливилось сыграть в великом клубе, хотя и в пору больших перемен. Тогда в ЦСКА сменилось руководство, шло становление обновленного клуба. Возможно, поэтому не очень хорошо складывались дела в чемпионате России — дважды пролетели мимо пьедестала. Хотя баскетболисты были классные и на международной арене выступали успешно. Например, пробились в “финал четырех” как Евролиги УЛЕБ, так и NEBL. А конкуренция действительно была сумасшедшая. Эйникис, Фетисов, Кириленко, Гиричек, Туркан, Пашутин-младший, американцы. Мне было тяжело перестроиться. В Европе игра более комбинационная, работают схемы. В NCAA баскетбол атлетичный, мелкие толчки не свистят, на подборе ты как бульдозер должен разгребать себе дорогу, иначе до мяча не доберешься. Я так и играл. Мне даже кличку дали — Карелин. Был дерзок в защите и нападении, и потому в первых матчах больше пяти минут на площадке не находился. Три фола в нападении, два в защите — и сажусь на “банку”. И на тренировках действовал так же. Эйникис жаловался тренеру: “Я с ним один на один играть не буду, он меня просто убьет”. У армейских фанатов была такая кричалка: “Умело и дерзко, сомненья отсеяв, троих под щитом придавил Алексеев!” (Смеется.)
На второй год стало легче. У нас был американец Рой Роджерс: возрастной, поиграл во многих клубах НБА. Так он первые шесть-семь месяцев демонстрировал феерический баскетбол — мы восторгались. А на следующий сезон расслабился. И Тихоненко стал мне больше доверять. Появилась уверенность. ЦСКА участвовал в трех турнирах, поэтому тренеру приходилось дозировать нагрузку между игроками. Это был мой шанс. Как-то встречались с иркутским “Шахтером”, за который выступали Дима Кузьмин и Андрей Кривонос. На разминке они говорят: “Ты больше бросай, и мы вас обыграем”. Зря они меня раззадорили — получился один из лучших моих матчей. Набрал 20 очков, 16 подборов. После игры Тихоненко в раздевалке резюмировал: “Зачем нам Туркан (а Мирсад был тогда лидером Евролиги по подборам), если Алексеев столько мячей подбирает? Он нам дешевле обойдется”. Пошутил, конечно, но было приятно.

— А как произошло, что ты в 22 года умудрился сыграть за сборную СССР против ветеранов НБА?
— У них был тур по Европе, заехали в Москву. Повезло, что тренеры решили разбавить нашу ветеранскую команду молодыми, которые могли бы составить конкуренцию американцам. Взяли меня, Алексея Савкова — сейчас тренер “Динамо”, Диму Домани. Было круто! Таких звезд, как Дрекслер, Мозес Мэлоун, раньше видел только по телевизору, а тут против них играешь. Счастью не было предела!

— Почему не удалось задержаться в ЦСКА?
— Ногу сломал. От нагрузки лопнула кость. На восстановление ушло полтора месяца. За это время взяли “больших” легионеров, и мое место в составе оказалось занятым.

— Но через год ты снова стал военным — только летчиком.
— Да, ЦСК-ВВС в Самаре. Там была своя специфика. У Олега Львовича Кима своеобразный тренерский взгляд: если не можем умением и техникой добыть победные очки, то всех перебегаем. Поэтому нас сильно гонял. Бегали много. Пять-шесть километров утром в виде разминки — привычное дело.

— А еще летали на военно-транспортных самолетах. Помнишь первое впечатление?
— Разве его забудешь! Выходим на взлетное поле: темнота, стоит военный самолет. Сзади открывается транспортный люк, и мы по нему поднимаемся. Внутри лавочки вдоль бортов, лежат парашюты, висят парашютные кольца. Еще и ребята подтрунивают: мол, самолет высоко не поднимается, чуть что — парашюты есть, прыгнем. Летим, и вдруг задний люк стал открываться. Шок! Все побледнели, забили тревогу. Вышел пилот и спокойно говорит: “Пока до полутора метров не опустится — все нормально”. Ох и страху тогда натерпелись.

— Самая экзотичная часть карьеры — это, пожалуй, Иран?
— Были сомнения, стоит ли принять приглашение. У нас выработался стереотип, что там неспокойно, постоянно что-то происходит. Посоветовался с агентом, приятелем, который играл там в волейбол. Оба сказали: поезжай, не пожалеешь. И действительно все вышло здорово. Жил в отеле в трехкомнатном номере. Русские телеканалы мне сразу наладили. Когда хотел кушать, звонил на “ресепшен”, и мой заказ привозили в номер — даже ходить никуда не нужно было. Чемпионат тоже понравился. Он недолгий — три месяца. Перед моим “Горганом” ставилась задача пробиться в плей-офф. Так мы это сделали с пятого места, выиграв семь матчей из восьми. Хозяева клуба были в восторге. Когда же прошли в четверку, нас встречали в городе так, будто стали чемпионами. Просто подобных вершин команда достигала лет двадцать назад. Лимит на легионеров строгий — не больше двух. Иностранцы серьезного уровня — многие с опытом игры в НБА и Евролиге. В ведущих клубах “большие” ростом за два двадцать. Тренер мне потом признался: “Я с тобой будто лотерею выиграл. Ты можешь против них играть в защите, а в нападении они с тобой ничего сделать не могут”. Я ведь неплохо бросал “трешки”, поэтому поднимался вверх и атаковал. Тренер позволял бросать хоть пятьдесят раз за матч. Но я по натуре игрок командный, потому активно пасовал партнерам. Возможно, поэтому команда и раскрылась, стала часто побеждать. Обычно легионеры играют друг с другом: им зеленый свет — они и творят что хотят.

— А болели как?
— Это сказка! В нашем зале, рассчитанном на четыре тысячи мест, на решающие матчи собиралось народу почти вдвое больше. Все проходы забиты. Поддерживали так, что невозможно было не выигрывать.

— Там только мужчины ходят на баскетбол?
— В религиозных городах женщинам нельзя появляться на играх. В более светских, как Тегеран, можно, но они должны сидеть в определенном секторе. И, конечно, в парандже.

— Знаю, что баскетболу ты обязан и знакомством с будущей супругой.
— Юлия была в группе поддержки ЦСКА. Познакомились, стали общаться. Она изменила мое представление о московских девушках. Спокойная, хозяйственная. В свое время танцевала в мюзиклах “Нотр-Дам де Пари” и “Метро”. Живем вместе почти 15 лет. Я очень счастлив. Надеюсь, жена испытывает те же чувства. Огромное ей спасибо. На ней все домашнее хозяйство. Когда возвращаюсь с работы, дома всегда чисто, пахнет вкусной едой, сыновья присмотрены. У нее жесткий график. Одного сына отвезти на тренировку, другого в детский сад, со старшим сделать уроки, убраться в квартире, приготовить обед. Сто дел, которые не особо видны. Когда играл, семья всегда была рядом — пока сын не пошел в школу. По-другому не мог. Обычно первый месяц в новой команде устраиваешь быт, а потом приезжает семья. Так вот с этого момента у меня всегда происходил эмоциональный всплеск, резко прибавлял в игре. Когда чувствуешь, что вокруг все хорошо, свою работу выполняешь намного качественнее.

— Сыновья дружат с баскетболом?
— Естественно. Максиму 11 лет, тренируется в клубе Мещерякова у Сергея Вариводова. У сына хорошие баскетбольные данные: длинные руки, высокий, нормально координирован. Глупо не использовать то, что подарила природа. Четвертый класс закончил без восьмерок, поступил в гимназию. Времени свободного почти нет. Иногда хочет посмотреть телевизор, и не получается. Но это и хорошо. Чем больше занят, тем меньше отвлекается на какие-то глупости. Косте — пять лет. После детского сада с мамой обычно заезжают за старшим братом, так что видит его тренировки. И это ему очень нравится. Там повесили маленькие кольца, есть облегченные мячи. Водит мяч и правой рукой, и левой, бросает. Старается копировать то, что подсмотрит по телевизору — забивает сверху. Причем с такой фантазией, что мы с женой просто умиляемся. В общем, скоро, наверное, можно будет говорить о баскетбольной династии Алексеевых.