Кирилл Альшевский: курсы тактики встречного боя

Однако в его биографии есть другая страница, по которой его идентифицирует для себя в абсолютном большинстве футбольный люд. Это ведь он летом 2009-го ненадолго возглавил минское “Динамо”. Возможно, для того, чтобы навсегда остаться в летописи клуба самым молодым главным тренером.

— Совсем недавно у тебя был день рождения. 34 года — возраст зрелости. Вот разве не обидно, когда уже немало в жизни сделал и совершил, но понимаешь, что многие так и оценивают тебя по событиям, случившимся в твои 27 лет?
— Мне это даже льстит. Остался в памяти у людей, проработав у руля “Динамо” всего месяц. Сам оцениваю то время позитивно. Тот опыт дал мне важный профессиональный толчок. А что касается оценок со стороны, то меня как тренера знают немногие. И суждения о тех событиях строят, как понимаю, на чьих-то интервью, мнениях других людей. Раньше относился к этому несколько ревностно. А по мере взросления сторонние точки зрения воспринимаешь немного иначе. Задумываешься над интерпретациями — к чему стоит прислушаться, а что не совсем верно и справедливо.

— Были в оценках того твоего месяца такие, которые считаешь важными для себя?
— Тяжело ответить. Тогда я сознательно абстрагировался от всего, что писалось в газетах, говорилось по телевидению, от общения с посторонними. Так что в большой степени тот шум меня не задел. Но помню, насколько отчетливо чувствовал изменение отношения ко мне извне. Сначала был рядовым тренером дубля в БАТЭ и хорошим парнем для ста процентов специалистов и простых обывателей. Как только стал главным тренером дубля “Динамо”, отчетливо ощутил, что сделался плохим примерно для половины этой публики. Ну а назначение рулевым в основной состав “Динамо” означало, что девяносто процентов окружающих определяли меня для себя как слабого специалиста и неважного человека.

— Это удивило?
— Это был опыт. Не спортивный даже, а жизненный. Чем ближе ты становишься к деньгам, к позициям, куда многие стремятся, тем острее конкуренция. За тот месяц я действительно сильно повзрослел. А еще почувствовал такое моральное давление, от которого стал получать удовольствие. И захотелось продолжить, еще раз ощутить напряжение, какое испытал тогда. Было интересно анализировать свое состояние. В дубле вел себя импульсивно. С приходом в первую команду что-то во мне переключилось, стал степеннее в поведении, в отношении ко всему вокруг. А вернулся к дублерам — снова повел себя раскованнее.

— То недолгое пребывание главным в “Динамо” — это эпизод или веха в твоем профессиональном становлении?
— Ха, надеюсь, все же эпизод. Он поможет работать более грамотно в следующий раз, когда представится такой шанс.

— Фактор возраста был основным, который предопределил кратковременность того опыта?
— Выскажу сугубо собственное суждение. Та причина, что выдали за основную при увольнении, таковой, на мой взгляд, не являлась. Главным, наверное, действительно был возраст. Руководители клуба, когда принимали решение, опирались на мнение окружающих. Пребывали под косвенным влиянием общественного мнения, приятелей…

— И еще игроков, которые старше тебя…
— Скорее всего. Но в свое время я много общался с психологами, стремясь понять не только других, но и себя. Они отмечали мою адекватность в восприятии ситуаций — там не было крайностей. Так вот, мне кажется, утверждения, что команда не управлялась мною в полной мере, правдой не были. Многие игроки открыто выказывали поддержку. В коллективе не было внешних проявлений неприятия, хамства, конфронтации. Были проблемы только с одним человеком.

— Это Гуренко?
— С одной стороны, поведение Сергея могу понять. С другой — в нем хватало нюансов…

— В чем Гуренко можно было понять?
— Не говорю, что он вел себя правильно. Но понимаю природу его состояния. Человек поиграл в больших клубах, поработал с именитыми наставниками. А здесь под конец карьеры, когда ему самому скоро становиться тренером, приходит молодой парень, начинает излагать свои идеи. Ясно, почему это встречается в штыки. Не берусь угадать, что он тогда думал. Но человек Сергей импульсивный и очень амбициозный. Наверняка предполагал, что предложение могло поступить и ему…

— Впоследствии вы общались?
— Вместе учились на курсах для получения тренерской лицензии “PRO”. Все было нормально. Кстати, его Артем играл у меня в юношеской сборной. Отличный парень, мы хорошо ладили. Когда мужчины занимаются одним делом, у них всегда есть общие интересы. Но при этом они не друзья.

— В течение нескольких лет ты в пульсирующем ритме меняешь футбольные ипостаси: тренируешь, работаешь в офисах, снова тренируешь. По-моему, за всем этим прослеживается стремление быть на гребне футбольного модерна…
— Года полтора назад еще подумал бы, как отвечать. А теперь согласен — получаю огромное удовольствие от того, чем занимаюсь, как и с кем работаю.

— Ощущаешь себя представителем новой тренерской волны?
— Раньше точно ощущал. А сейчас начинают подпирать ребята моложе. Но, думаю, у меня имеются идеи, которые еще выглядят свежими и современными.

— В нашем тренерском цехе есть ситуация конфликта поколений?
— Есть. Тренеры в возрасте часто называют молодых теоретиками. Уж меня, не игравшего в футбол на высоком уровне, так точно. А себя считают практиками. И по этой линии часто проходят противоречия. Старшие коллеги больше полагаются на эмпирический опыт. Молодые, как нам самим кажется, готовятся к работе более основательно и скрупулезно. Бывают идеи, которые для старших совершенно в новинку. Тогда и начинается непонимание.

— Как ведете себя при этом?
— Скажу о себе. Поначалу был горяч, вступал во встречный бой. Сейчас успокоился. Стараюсь уважать чужую точку зрения. Предпочту не вмешиваться и не мешать другим. Но такого же отношения требую к себе.

— Если говорить о современном футбольном тренере в контексте глобальном, какие профессиональные качества кажутся наиболее значимыми для тебя?
— Мне импонируют тренеры, которые держатся на виду. И которых позволительно отнести к разряду молодых. Например, Гвардьола, Луис Энрике. Тот же Муринью — даже внешний вид выдает в нем человека новой формации.

— Но все они при этом совершенно разные.
— Схожесть — в подходах к работе. В дотошности. В главенстве тактики. В тактических идеях. Схожесть даже в противоречиях. Одна модель игры натыкается на другую. Игроки и команды растут в этих противодействиях.

— На этом удобно учиться?
— Конечно. Раньше поступал так. Садился и просматривал много матчей условного “Милана”. Находил закономерности в игре. Чем их больше, тем очевиднее был какой-то игровой принцип. Старался его рассмотреть, подумать, подходит или нет эта идея мне. Подходила — брал. Но иногда мог сказать себе: нет, не годится. И понимал, что начинал профессионально расти. Очень поучительным был для меня переход из БАТЭ в “Динамо”. Появилась возможность понаблюдать за работой Славолюба Муслина. У меня были свои идеи. Но, естественно, в силу молодости и невозможности применить на практике не был уверен в их правильности. И увидеть что-то схожее в практике Муслина было важным шагом в обретении уверенности. Понял, что у меня что-то может получиться. Потом по ходу карьеры еще сталкивался с подобным. Мы с ассистентом Валиком Михеевым не раз ловили себя на том, что видим у кого-то “стандарт” или тактическое действие, которые сами уже придумали. Получали от такого большое удовлетворение.

— Ты говоришь о своих футбольных идеях и представлениях. Если кратко и популярно, в чем их суть?
— В ведении игры. Выстраиваем ее в соответствии с набором наших принципов: как должен двигаться мяч, как надо взаимодействовать игрокам. Честно говоря, сколько ни ездили на стажировки, сколько ни общались с коллегами, нигде не видели модели, схожей с нашей в части нюансов.

— Это не мешает воплощать в жизнь наработки аяксовской академии под опекой голландского куратора?
— Модель игры “Аякса” родственна барселонской. В основе обеих идеи Кройфа. Они мне нравятся, им интересно обучать молодых. Наш куратор Патрик Ландру — отличный парень, и мы многое понимаем одинаково. Он приезжает в Минск раз в месяц-полтора на пять-семь дней. И мы интересно сотрудничаем. Например, он начинает объяснять детали постановки игры в системе 4-3-3. Мы говорим: это отлично, но можно сделать эффективнее. Он спрашивает: а зачем, почему? Объясняем, что голландские дети начинают играть в шесть-семь лет, что там колоссальное преимущество в выборе за счет числа занимающихся. Мы, чтобы нивелировать такое отставание, должны действовать более радикально. Он спрашивает: что предлагаете? Объясняем, как хотим использовать игровое пространство, по каким принципам двигать мяч. Он не согласен: у вас не получится, потому что это абсолютный “топ”, который в Голландии сделает только первая команда. Тогда договариваемся так: мы выполняем все его рекомендации, но попутно самостоятельно применяем и эти свои наработки. Через год он изумляется: о, это начало работать, супер! Не подумайте, что мы заходим так далеко, что пересматриваем аяксовские методики. Но иногда бывает интересно привнести что-то свое и туда.

— Твой путь в футболе совсем нетипичен…
— Я стал поздно им заниматься. Семья переехала из Германии, где служил отец, когда мне было 13 лет. Пошел в секцию, но сразу не заладилось. Через год повторил попытку, дав себе зарок не пропустить ни одной тренировки и идти до конца. И действительно не пропустил ни одной. Помню, как-то улизнул от мамы даже с температурой под сорок, когда она вышла к соседке попить кофе. Потом попал из Борисова в столичное училище олимпийского резерва к Юрию Антонычу Пышнику. Сейчас понимаю, что случилось это и благодаря обстоятельствам: я племянник Капского, отец был директором клуба. Старательно тренировался. Но способностей был средних. Хорошо понимал, как надо играть, однако позднее начало учебы давало о себе знать на уровне исполнения. Играл на “Хрустальный мяч”, потом во второй лиге. По окончании училища, когда пришло время распределяться по взрослым командам, сказал себе, что дальше играть не стоит. Хотя это оказалось непросто. Отслужил в армии, связистом. А потом, уже на “гражданке”, зашел по делам в училище и встретил там Юрия Антоныча. Он и предложил: есть вакансия тренера, хочешь мне помогать? Это был судьбоносный день — начало карьеры! Я уже заканчивал университет, да и образование РГУОРа давало право работать тренером на таком уровне.

— Ты производишь впечатление человека, преданного футболу фанатично. Сегодня у таких есть возможность быть в профессии круглосуточно: тренировать, смотреть, читать, думать, обсуждать. У тебя есть ограничители, помогающие от этого отключиться?
— Приезжаю на утреннюю тренировку к восьми. После нее сажусь за конспект следующего занятия. Потом можно посмотреть на видео то, что интересует: нарезки матчей, эпизоды, стандарты. Потом вторая тренировка. Дома иногда сажусь оформить какую-нибудь идею — она может прийти на ум прямо в дороге. Но все же стараюсь переключиться — посмотреть, почитать что-то нефутбольное. Ну а ближе к десяти вечера обычно наступает прилив вдохновения. Принимаюсь что-то искать в интернете, придумываю, записываю. Иногда укладываюсь в полчаса. Иногда засиживаюсь и до трех ночи.

— Но что-то не отыскивается в этом графике мотивов счастья в личной жизни…
— У меня есть любимая девушка. Живем вместе. Есть и дочь — от первого брака. Он распался. В большой степени — из-за моей работы. Уделял ей много времени, часто бывал в командировках… А сейчас дома есть полное понимание важности того, чем я занят.

— Женский вопрос часто проблемно стыкуется с материальным.
— Здесь всегда был порядок. Я долго получал небольшие деньги, приходилось жить у родителей супруги. Все изменилось только с переходом в “Динамо”. Можно было перестать считать дни от зарплаты до зарплаты. Мы не тратились на жилье или машину, тем не менее было ощущение, что можем позволить себе многое. После “Динамо” деньги снова стали небольшими, но в этом супруга меня всегда понимала. Сегодня у меня нет феноменальных заработков. Но они достойны по меркам белорусского футбола и среднего уровня в стране.

— Как далеко стоит тренеру выходить в жизни за рамки собственно футбола?
— Мне кажется, это важнее, чем даже сугубо футбольная квалификация. Потому что в спорте, как и в любой сфере человеческой деятельности, все решают личности. Многие люди много знают об игре, но не могут себя реализовать из-за нехватки харизмы и лидерских качеств, из-за того, что не стали разносторонними в жизни. Хотите пример? Для меня самое интересное в футболе — тактика. Раньше я с этим попросту заигрывался. А потом четко понял: как бы команда ни была готова тактически, физически и технически, это имеет меньшее значение, чем ее готовность ментально выстоять в решающем эпизоде. Когда каждый игрок воспринимает ситуацию как должно и делает для успеха все необходимое. Это проявление общего развития.

— Ментальная крепость команды — проблема тренера…
— И здесь для него, помимо знаний, важен жизненный опыт. Он должен на уровне ощущений выстраивать поведение в сложной ситуации. Со временем я почувствовал, что понимаю футболистов даже меньше, чем прежде. Но при этом перестал перед ними… заискивать, что ли. Раньше было огромное желание всем нравиться, угодить, чтобы все тебя хвалили. А со временем выяснилось, что это часто не имеет значения. Что игрок, который на тебя обижен и зол, потом признает тренерскую правоту. Важнее всего вести себя последовательно. И справедливо. Футболисты всегда чувствуют тренера, который может им что-то дать. И, независимо от возраста, всегда лучше относятся к его идеям.

— А вот взгляни на себя глазами учеников. Чем ты, без ложной скромности, для них интересен?
— Скажу о нашем тренерском штабе. Мы стараемся быть с игроками на одной волне. Можем за что-то пожурить. Но можем на что-то и закрыть глаза, когда вспоминаем, что сами были такими же. Иногда не стоит закручивать гайки — жизнь на футболе не замыкается. А ребята, скажем, очень тонко подмечают, как тренер одевается. И если ты во вкусах с ними чем-то схож, это действительно позитивно влияет на отношения. Они любят поговорить на темы, которые их волнуют. Но когда им по 16, а тебе 34, то неизбежно несовпадение в каких-то позициях. Это можно обратить в дружеские подначки. Противоположности во взглядах тоже могут объединять.

— Для меня идеальный образ тренера, во всем единого с учениками, — Яков Шапиро. Он знал своих звездочек с начальных классов, когда на сборах не чурался стирать обкаканные ими трусы. Такая близость — день вчерашний?
— Нет. У меня нет права размышлять о поведении тренера на самом высоком уровне. А вот чем ближе ты к юным, чем глубже вникаешь в их проблемы и чем чаще помогаешь, тем потом проще. Еще очень важен контакт с родителями. Иногда они рассказывают тебе о чем-то, что происходило в команде, но чему ты тогда вообще не придал значения. И ты понимаешь, что все это подметили и рассказали дома дети. И что мелочей, ускользающих от их внимания, вообще нет!

— Не раз встречал в твоей интерпретации такой программный посыл: на уровне работы с детьми и юношами результат — далеко не главный критерий.
— На сто процентов убежден, что футболист, пока он не начинает получать деньги, должен получать только футбольное образование. Прежде чем требовать от него забитые мячи, надо научить их забивать. Как в школе. Обучи игрока всем аспектам игры. Мы именно этим и занимаемся. Конечно, и нам хочется побеждать. И во мне играют амбиции. Но хочу побеждать только правильными способами.

— Но как это соотносится с тезисом о победной ментальности?
— В деле обучения часто приходится брать ответственность на себя. К примеру, в течение недели мы изучаем тему “начало атаки”. Усваиваем последовательность и набор необходимых для этого игровых действий. И одновременно учим ребят получать удовольствие от того, как все это у них ладится. Если все хорошо, это повод для радости, аплодисментов, похвал. Заостряем внимание на удавшемся. Мол, последующая ошибка в той же атаке — не проблема: парень, ты был на верном пути! Можно проиграть матч, но при этом увести глаза игроков от табло, направить внимание на то, что они должны были исполнить в игре прежде всего. Получилось или нет? Это ведь тоже результат. Здесь особенно важно взаимопонимание с родителями. Если они этого не разделяют, то может начаться давление на детей дома. Важно сделать семью союзником. Чаще всего это удается.

— Уровни развития наших детей и их зарубежных сверстников, по твоим наблюдениям, разнятся?
— Да. За границей они более раскрепощены на поле. И за его пределами тоже. Наши в быту вроде бы держатся уверенно, не испытывают проблем. Но в игре иной раз замыкаются, закрываются. Срабатывает ступор, они не могут проявить лучших качеств. И это проблема.

— Есть способы подравнять эти уровни самоощущения?
— Мне кажется, многое зависит от общего воспитания. Мы сейчас взяли за правило перед каждой международной игрой рассказывать детям что-то важное, связанное с Беларусью. Это может быть пример из давней истории, из военного прошлого, из современной жизни. Говорим, каким сильным было издревле наше государство, какие славные люди жили и творили на нашей земле, как велик наш народ и чем он может гордиться. И второе — подход собственно к футболу. Сознательно заставляем ребят играть в короткий и средний пас. Это футбол созидания, с контролем над мячом. Он способствует осознанию своей силы и умения сделать то, на что не способен соперник. Так в подсознании формируется раскрепощение.

— Проблемы адаптации за рубежом наших взрослых футболистов — это не производная юношеских проблем, о которых мы говорим?
— Ну, есть же Саша Глеб, у которого все там получилось. Тяжело рассуждать о делах легионеров, не общаясь с ними и не находясь рядом. Это могут быть совершенно разные истории. Но понятно, что ко многому у нас и за границей относятся по-разному. Там машина давно средство передвижения, здесь — показатель статуса. И так — в приложении ко всему. На футбол это тоже проецируется. На Западе игроки участвуют в процессе, где главенствующее звено — болельщики. Когда наши футболисты говорят, что играют для зрителей, я не верю. Здесь они в большей степени потребители, это факт. Футбол у нас не самый зрелищный, публики на нем мало. И спортсмены играют, и мы тренируем прежде всего для себя. До недавних пор в нашем футболе были хорошие деньги. Плюс ты получаешь от игры удовольствие, держишь себя в форме — и это благо. Но не больше. К иной ментальности у нас если и приблизились, то далеко не все.

— Давай пофантазируем. Некий тренер двадцати семи лет от роду оказался сегодня в ситуации, схожей с давней твоей. И просит совета, как поступить. Что ты посоветовал бы ему с высоты своих семи послединамовских лет?
— Сказал бы: вперед, пробуй! Однако важно уточнить, что моего согласия тогда не спрашивали. Просто сказали: теперь ты тренируешь команду — и все. Я дал бы вашему парню еще совет: по-другому действовать методически. Вот не думаю, что допустил тогда какие-то фатальные ошибки. Конечно, сейчас понимаю футбол гораздо глубже. Но даже тогдашних представлений было достаточно, чтобы продержаться у руля дольше. Однако я так и не понял, почему задачу мне ставили одну, а спросили в итоге за другое. Было сказано: готовь команду на следующий сезон, результат этого не имеет значения. Естественно, начали работу на развитие самих игроков, а не команды в целом. При главенстве результата совершенно иначе построил бы учебно-тренировочный процесс — с упором на организацию игры. Так, наверное, и стоило тогда поступить. Но это ведь не отменяет важного принципа, которого надо придерживаться в жизни: лучше сделать что-то и потом пожалеть об этом, чем жалеть, что не сделал вообще ничего.