Восстановление Ташкента. Табачок врозь

Ташкентцы веками отдавали предпочтение глиняным мазанкам, которые несложно восстановить на старых фундаментах, но что было делать с застывшими в трещинах и руинах многоквартирными домами, оставалось большим вопросом. Лишившихся крова — их было более 300 тысяч человек — расселили в разбитых во дворах и скверах палаточных городках. Ташкент замер в ожидании.
И тут первым лицам страны — ай да Брежнев! — хватило пороху обратить беду во благо и на добром порыве мобилизовать страну. Это стоило трат: сошлись во мнении, что надо снести глинобитное старье и построить современный город. Вкрадчивый Шараф Рашидов под эту марку подкинул генсеку мысль о строительстве метро.
Блестящий ход работал на единение целого поколения. В восстановлении узбекской столицы принимала участие вся страна.
“Помогите Ташкенту!
Если лес — помоги,
если хлеб — помоги,
если есть — помоги,
если нет — помоги.
Инженер — помогите.
Женщина — помогите.
Понежней помогите —
город на динамите…”
Вернувшись домой, пахтакоровцы нашли город воспрянувшим. Уезжали из апокалипсиса: зарево в небе, собаки воют. А теперь, несмотря на повторные толчки, люди в скверах были спокойны — знали, что не брошены. Над палатками висел огромный лозунг “Трясемся, но не сдаемся”. Военные развозили продукты и предметы первой необходимости, детей отправляли в пионерские лагеря по всему Союзу. Вокруг разворачивалось нечто грандиозное.
В старые кварталы пустили бронетехнику. Она пробивала стену, заходила внутрь дома — непрочную узбекскую глинобитку с самановой крышей, ломала перегородки и выходила с задней стороны. Дом обрушивался, экскаваторы подгребали мусор и грузили в самосвалы.
Старый дувал с его мазанками сравняло с землей. Из монументальных строений сохранилось главным образом построенное до советской власти. Дворец пионеров — бывший дом генерал-губернатора со стенами метровой толщины, университет — бывшие мужская и женская гимназии с подоконниками такой ширины, что при желании можно было спать… Зато халтурные новоделы мало где выдержали удар стихии. Полного разрушения вертикальные толчки не дали, но все повисло в непотребном, не подлежащем ремонту состоянии.
Футболист игравшего в классе “Б” ташкентского “Динамо”, в будущем профессор брестского университета Альберт Богдасаров вспоминал, как в родительском доме крыша отошла от стены так, что в щель смотрели звезды. Здесь, понятно, никто не спал, крышу и стены подперли бревнами — а жили в палатках на проезжей части. Далеко не смещались — пользовались скарбом, да и глаз за добром не был лишним: в город потянулись мародеры-гастролеры.
Успевшее стать привычным ташкентцам для скоротечных гостей выглядело жутковато. Бакинский форвард Казбек Туаев прибыл с “Нефтяником” на матч по прошествии месяца с небольшим после трагедии.
Признался, боялись ехать — заставил ЦК. По приезде ужаснулись: город в руинах, кругом палатки, люди ждут новых толчков.
“В Ташкенте жара не продохнуть. Поселились в гостинице, которая пошла трещинами, вот-вот развалится. Сидим притихшие, радио слушаем… Нас предупредили: больше будьте на воздухе, и мы выбрались к фонтану. А ночью перед матчем спать надо! Пошли по номерам. Толю Грязева кто-то надоумил: выжить больше шансов в дверном проеме. Он раскладушку поставил, выгнулся весь — а заснуть не может! Землетрясение ждет…”
Бакинцы проиграли 2:3, и донецкий “Шахтер” в Ташкенте проиграл, и “Локомотив” — может, кто и помогал, но массовая сдача из сочувствия или иных соображений невероятна. Проникшийся энтузиазмом “Пахтакор” побеждал и в гостях, с кем посильнее — сводил к ничьей. Закончил круг с лучшим результатом в своей истории: 7 побед, 11 ничьих и ни единого поражения.
Футбол вообще занятие толстокожее. Вратарь “Пахтакора” Юрий Пшеничников вспоминал: к июлю делили первое место с киевским “Динамо” и приехали в столицу Украины. “Сыграли 0:0, а после матча жены динамовцев нам кричали: урюки, чтоб вас там засыпало!”
Ав Ташкенте не сыпало — строилось. Каждая республика организовывала свои СМУ, везли все — от гвоздей до гравия. На местном материале работал лишь “Главташкентстрой”: сколько всего нужно для отстройки полуторамиллионного города! И чтобы ускорить — со всей страны пошли товарные составы со своим материалом. Город потому и получился такой красивый, что в Москве кирпич одного оттенка, на Украине — другого, в Белоруссии — третьего. Город отстраивался пятнами: один микрорайон был таким, как в то время строили в Минске, другой — по-киевски, свои кварталы возвели Челябинск, Ленинград… На месте колхозных полей появились жилые массивы: Чиланзар, Сергели, Юнусабад, Каракамыш — каждый размером с небольшой город. Кварталы вышли разные и по архитектуре, и по материалу. Впоследствии при обмене котировались московские кирпичные дома, а самыми престижными считались московский, свердловский и армянский кварталы, армяне строили из привезенного туфа.
Был заведен такой порядок: первый многоквартирный дом строители возводили для себя, переселялись из палаток — и строили остальное. Многие перевезли семьи, другие завели жен на месте… Считалось, что когда строители смогут нормально жить, отдыхать — будут и работать лучше. А по завершении вахты, затянувшейся на годы, местный трест проводил косметический ремонт, и квартиры отдавались очередникам. В эти дома стремились попасть: бытовало мнение, что для себя строители старались.
Спортивная жизнь все это время не затихала. Приезжали и зарубежные футбольные клубы — бразильская “Пирасикаба” (1:0), уругвайский “Насьональ” (2:1).
Футбол в Ташкенте обожали. Сильной команды в то время как-то не складывалось, но игроки были. Начиная с Бориса Коверзнева по прозвищу Электричка, будущего форварда “команды лейтенантов”, после войны два года проведшего в ташкентском ОДО. Рыжеволосого левого крайнего, скоростника и любимца здешних женщин. Альберт Богдасаров вспоминает: когда было лет тринадцать, соседка тетя Люда покупала цветы и давала поручение перед игрой выбежать на поле и вручить Коверзневу со словами “от Люси”. Мальчишке это было в большую радость: выскочить на поле с букетом для кумира. Красивый был ритуал: милиция пускала на поле болельщиков с букетами, а потом футболисты с этими цветами подбегали к трибуне и россыпью бросали зрителям.
Был Геннадий Красницкий с ударом, способным вогнать вратаря в сетку. Легенда гласит, что перед мельбурнской Олимпиадой, подготовку к которой футбольная сборная проводила в Ташкенте, на одной из тренировок 17-летний Геннадий, подавая мяч Льву Ивановичу, попросил: “А можно, я вам ударю?” Тот разрешил, а удар у парня был будь здоров — вмазал, перчатки зазвенели. Яшин: “А ну-ка еще…” — и Красницкий стал колотить с линии штрафной площади. После десятка ударов Яшин сказал: “Уберите его, пока все руки не отбил”, — и дружески похлопал по плечу. А накануне отлета в Мельбурн на последней двусторонке не хватало двух человек, и поставили в разные составы юных ташкентцев Красницкого и Стадника. Отбегали среди звезд 90 минут.
До этого был контрольный матч с “Пахтакором”, всего полгода как созданным, и сборная набила ему 11 мячей, а единственный ответный пропустил ставший во втором тайме в ворота Стрельцов: замен в ту пору не было, и тренеры решили его попробовать, если вдруг что случится с Яшиным…
Еще был забивной нападающий Берадор Абдураимов, которого вместе с двумя партнерами заберут в ЦСКА, и команда проиграет стартовый поединок 1969 года дома минчанам 0:1, после чего в “Советском спорте” появится статья, что растаскивают команду. Всплеск возмущения был еще во время матча, когда на поле летели бутылки, а после игры болельщики пошли хулиганить на улицы.
Абдураимова вернули через год.
Унесшие ноги в день землетрясения динамовцы Минска год спустя снова попали в Ташкенте в ситуацию. Прибыли после разгромной победы в Донецке, а тут настроение, растущий как на дрожжах солнечный город. И даже свои болельщики: накануне игры старший тренер Севидов встретился со строителями, возводившими белорусский квартал.
Игра складывалась легко, счет на восьмой минуте открыл Курилов. И минские строители, раскупившие билеты на целый сектор, стали скандировать: “Да-ешь До-нецк!”
Над футбольной толпой порой властвует разрушительная сила. В ответ раздались топот, свист и со всех сторон полетел град камней и бутылок. “Бутылки летели, как стая ос, — вспоминает Курилов. — Трибуну просто накрыло черное облако. Потом началась чудовищная драка, такая, что нам на поле было страшно”.
Играть расхотелось, кое-как закончили матч вничью, ответный гол провел другой игрок юношеской сборной пахтакоровец Слава Бекташев.
При всей дружбе народов, на которой в Советском Союзе держалось многое, футбол был отдельной статьей, где нормы интернационализма не действовали. Строили вместе, но болели — врозь.