Знакомство. Леандро Торрес: Месси меня вспомнит

Последний — самый опытный из этого трио. 28-летний футболист начинал в известном клубе “Ньюэллс Олд Бойз”, в составе которого провел 55 матчей в чемпионате Аргентины. Кроме того, Торрес выступал за эквадорский “Эмелек”, а также успел поиграть в Таиланде и Чили. В интервью “ПБ” Леандро рассказал о своей карьере, бобруйских планах, знакомстве с Лионелем Месси и известных тренерах, под началом которых ему посчастливилось поработать.

— Твои первые впечатления о Бобруйске и “Белшине”?
— Очень холодно… А о клубе могу сказать, что у него солидная организация. Здесь начали серьезный проект и хотят создать команду хорошего уровня, которая будет бороться за высокие места в чемпионате страны.

— Почему ты решил подписать контракт с “Белшиной”?
— У меня были другие предложения, но бобруйское оказалось самым убедительным. Это возможность попасть в Европу. Хочу стать известным в Беларуси, а потом подняться на ступеньку, то есть перейти в команду более сильного чемпионата.

— Что знаешь о белорусской лиге?
— Здесь три или четыре очень сильные команды. БАТЭ, “Шахтер”, минское “Динамо”, а теперь и “Белшина”. О Беларуси как о стране мне было известно мало. В основном она ассоциировалась с БАТЭ, регулярно выступающим в Лиге чемпионов и сражающимся с европейскими грандами. Правда, я ни одного из европейских матчей борисовчан не видел. Только недавний Суперкубок Беларуси. Впечатления? В этой игре было много силовой борьбы, толчков, столкновений…

— В Бобруйске тебе не скучно?
— Я раньше никогда не был в Европе. Беларусь — моя первая страна на этом континенте. Жизнь футболиста такова, что немало времени отнимают тренировки. Но и на досуге есть чем заняться. Сижу в интернете, смотрю фильмы, играю в настольный теннис с одноклубниками — и аргентинцами, и белорусами. Пока поселился в гостинице “Юбилейная”. Все нормально. Хотя, конечно, мне больше хотелось бы возвращаться после тренировки в свой дом, к семье, обнять детей. Скучаю по родным — у меня дочь и сын, оба уже школьники. Может, сниму квартиру, и они сюда приедут. Но пока я один. Обычные люди, наверное, не имеют об этом понятия, но футболистам часто приходится чем-то жертвовать.

— Ты говоришь только по-испански. Все время общаешься с другими аргентинцами — Матиасом Сарагосой и Факундо Самарьяном?
— Конечно, намного легче, когда в команде есть соотечественники. Можно поболтать на родном языке. Хотя раньше ни Матиаса, ни Факундо вообще не знал. Познакомились в Бобруйске. Мы здесь уже два месяца и сразу же стали изучать русский, чтобы как можно быстрее влиться в коллектив. В голову приходят прежде всего слова, которые употребляются на поле: “один”, “меняй”, “не фоли”, “спокойно”…

— Какой ты игрок?
— Быстрый, думающий, способный выступать на разных позициях. Кстати, название своего обычного амплуа уже запомнил и на русском — оттянутый нападающий.

— У тебя рост 166 сантиметров. Почти как у Марадоны?
— Диего даже ниже! Да и Месси немногим выше, у него 170.

— Вы ведь с Лионелем земляки?
— Точно, оба из Росарио. Знаю Месси с детских лет. Он на год старше, но мы не раз ездили вместе на турниры за границу. Лео уже тогда выделялся большим талантом. Чувствовалось, что растет звезда. А по характеру он был очень скромным, молчаливым, говорил мало. Остался таким и сейчас. Для меня это лучший футболист мира.

— Может, вы выросли в одном районе?
— Нет. Я жил на юго-западе Росарио, а Месси — на юге. У него небогатый район, средний.

— Когда общались последний раз?
— Лет в двенадцать-тринадцать наши пути разошлись. Лионель отправился в Барселону, а я остался в Аргентине. С тех пор не контактировали. Но, уверен, если бы Месси сейчас меня увидел, то вспомнил бы, кто я такой.

— Ты поиграл в “Ньюэллс Олд Бойз”. Какие остались воспоминания об этом клубе?
— О, отличные! Скучаю по тем временам. Это большая команда, на ее матчах постоянно собираются сорок тысяч зрителей.

— Почему же ты там не задержался?
— К сожалению, клубные руководители не питали ко мне теплых чувств. Я не нравился им как футболист. В какой-то момент возникло ощущение, что карьера зашла в тупик, перспектив нет. Поэтому и ушел.

— Ты поиграл в эквадорском “Эмелеке”…
— Там было здорово. Эквадор — классная страна, жаркая, круглый год тридцать градусов. “Эмелек” — сильнейший клуб тамошней лиги. На его матчи тоже постоянно приходили по сорок тысяч.

— Южная Америка — континент непростой. Где опаснее жить: в Аргентине или Эквадоре?
— У меня на родине. Увы, криминальная ситуация там оставляет желать лучшего. В наши дни в том же Росарио довольно страшно. Человек утром выходит из дома, на улице где-то откроет кошелек или покажет другие ценные вещи, и к нему могут сразу же подойти и ограбить. В Эквадоре в этом плане спокойнее. В Чили, где я играл в прошлом году, тоже безопаснее.

— А в плане футбола?
— В Аргентине лучше. Опять же народу на матчах больше. Меньше чем по пятнадцать тысяч на стадионы не ходят нигде, даже в низших дивизионах. В Чили же лишь три сильнейшие команды привлекают на стадионы солидную аудиторию — тысяч по 25-30. У остальных болельщиков немного.

— Видно, что тебе важно играть для зрителей. А ведь в Беларуси с посещаемостью совсем плохо…
— Знаю, но не скажу, что меня это сильно беспокоит. Надеюсь сыграть как можно больше матчей в чемпионате и получить здесь известность. Наша цель — попасть в тройку в первенстве Беларуси и пробиться в Лигу Европы.

— Ты работал с известными южноамериканскими тренерами…
— Лучшие из них — Хорхе Сампаоли, с которым я пересекся в “Эмелеке”, и Херардо Мартино — под его руководством играл в “Ньюэллс Олд Бойз”. В клубе из Росарио еще был Нестор Сенсини, известный в прошлом футболист. Но он как наставник не впечатлил, хотя человек прекрасный.

— Одно время ты поиграл в Таиланде. Почему там не задержался?
— Как-то вечером мне позвонили и предложили такой вариант. Зарплата была хорошая, ну я и согласился. Хотел познакомиться с другими традициями и культурой. Однако все оказалось не так просто. Моя команда “Бурирам Юнайтед” базировалась в очень маленьком провинциальном городе. Семье там сложно, дочке просто негде было учиться. Вот и уехал.

— Знаю, твое прозвище — Эль Чино, то есть Китаец. Кто его придумал?
— О, это еще с детства. Кто-то решил, что у меня глаза, как у китайца. С тех пор и приклеилось.