Юрий Пудышев. Часть вторая. Седьмое небо

За пределами поля — тоже кружева, только другого толка. Руководство республики видело, что интеллигентски мягкий Горянский не удерживает в рукавицах удалой народ, и поставило над командой милицейского генерала.
Да разве за ними уследишь?
Лихому холостяку выдали ключи от однокомнатной служебки на Танковой — пустили лису в курятник. Город невест Минск устроил его на все сто. Немеблированную квартирку Пудышев оформил экстравагантно, дав вольную знакомой художнице на роспись стен и получив микеланджеловские сюжеты, сомнительные для нашего человека. “Как ты, советский офицер, можешь спать под крестом!” — распекал его шеф Белсовета “Динамо” и, не добившись раскаяния, сослал в общежитие. Но скоро понял, что было спокойнее, и вернул с ключами возможность готовиться к матчам по своим рецептам, для иных молодых противопоказанным и неподъемным.
На его игре эта обратная сторона луны особенно не отражалась. У кого-то сбоила стабильность, полз вес — скользили по наклонной, как талантливый сосланец из московского “Спартака” Игорь Григорьев, — а этому все нипочем. Вагон здоровья при плеймейкерских возможностях и сумасшедшая жажда игры делали Пудышева ключевой фигурой на поле.
“Когда не катит, надо что-то делать: собраться, пивка попить или шампусика, поговорить душевно. Посидишь, сбросишь зажимы — а завтра, глядишь, масть пошла”.
Случались и творческие удачи. Это с его легкой руки ресторан гостиницы “Минск” получил сначала народное, а уже и официальное название “Седьмое небо”. Этаж шестой, а “небо” — седьмое: гениально ошибся в ориентации.
Неровная игра команды, усугубленная экспериментом организаторов чемпионата, привела к последствиям. По итогам укороченного, в один круг, осеннего чемпионата 1976 года минское “Динамо” покинуло высшую лигу. Руководство республики не без сожаления рассталось с приятным во всех отношениях Евгением Ивановичем и сделало ставку на высвободившегося киевского мэтра — фундаментально подкованного Олега Базилевича. Тут и началось.
Олег Петрович провел ревизию и освободил из команды всех, кто не подходил под его лекало — десятка полтора человек. Возможности Пудышева сомнению не подлежали: по мобильности, азарту, игровому потенциалу был полузащитник под сборную, а его фестивальный норов старший взялся искоренить.
Но Пудышев такой человек, что на добрых чувствах из окопа первым поднимется, а к кому не лежит душа — за комбатом разве что волоком. Ну не нравился ему педант, отменявший отъезд на тренировку, если автобус опаздывал на две минуты, — и такой наставник хотел его перевоспитать! Да еще эти теоретические занятия… Пудышев признавал, Базилевич — дядька неглупый, но искренне считал, что свои заумности тренеры пусть на семинарах перетирают. Для себя он знал, что футбол — простая игра, отдал — открылся, и в следовании этой простоте оказывался нужен любому тренеру.
Кончилось все взрывом. В заключительном матче первого круга минчане проиграли главным конкурентам за выход в высшую лигу “Карпатам” — 0:2. Базилевич снял Пудышева на 33-й минуте. Накануне поездки во Львов полузащитник принял компанию, и наутро проверяющие извлекли из-под ванны восемнадцать бутылок от шампанского. Базилевич основного диспетчера от игры не отстранил, а показательно высек этой заменой, когда сам Пудышев уже счел, что в игре “акклиматизировался”. На другой день Базилевич собрал команду на разбор и пустил пленку: вот что делает Пудышев в игре, а сейчас расскажу, как он готовился… Юрий слушать не стал, поднялся и пошел: неинтересно мне это…
Он от бунтов не прятался, но в зачинщиках не состоял, натура не та, однако недовольных было много, разом всех и прорвало. Вопрос стоял так: то ли оставлять Базилевича и искать идеальных игроков, то ли приставить к имеющимся другого тренера? А в Бресте гремел с молодой командой только закончивший ВШТ Эдуард Малофеев — вот и решение проблемы.
Что примечательно, Базилевич — теперь многие участники демарша признают — за полтора отпущенных года заложил хорошую базу. И даже тяжелый психологический фон, беспросветные эти тучи, довление функции над импровизацией, сыграли свою положительную роль: не перетянутые до него вожжи пришедший на смену Малофеев отпустить не решился бы. Вышло как по заказу, команда ожила, раскрепостилась, заиграла.
Дорогой скрипкой в оркестре был Пудышев, совмещавший в себе спартаковскую импровизационность с исконно динамовским напором. Золотой возраст, двадцать пять, счастливо выпал на эру Малофеева.
С горящим тренером работалось, наряду с Данко и павианами у того была целостная система, еще не застывшая, развивавшаяся на глазах, были лед, акробатика, законы биохимии и биодинамики, были новые игровые принципы, которые разделяли игроки. Команда прибавляла, завоевывала зрителя во всех городах.
Еще одно лыко в строку: Юрий оформил брак с терпеливой Светланой, их отношения скрепила дочь. Археоптерикса легче было окольцевать, чем этого весельчака, а тут добровольно. Кураторы команды облегченно вздохнули, в жизни бурного полузащитника наметились якоря. Без цепей: встречаются индивидуумы, каких не привяжешь — выкрадут вместе с забором.
Отметить время от времени победу или заглушить неудачу — для Пудышева это был ритуал. Его натуре требовалось общество.
Кумиров узнавали на улицах, популярность зашкаливала, главное было не сойти с рельс, не загудеть со всеми здоровающимися, каких было на каждом углу. В команде имелась маленькая устоявшаяся компания, куда нечасто брали Прокопа, потому что народный герой, а лишний шум ни к чему. Тихо ушли — тихо вернулись. Случалось, конечно, нарушать и не вовремя, после чего остро чувствуешь вину и отрабатываешь втройне. Несколько одежек на себя перед тренировкой — и выгонять, а потом и в игре. Тонкий психолог Малофеев это чувство вины порой эксплуатировал.
Так ползли годы, и стало саднить раньше неведомое чувство, что надо бы что-то выиграть, пока не утонешь без следа в этом шампанском. До чего обещающе начиналось, за юношескую сборную СССР у Лядина играл, потом Николаев брал за “молодежку”, и тут пошли праздники и друзья.
В восьмидесятом году о динамовце вспомнил Константин Бесков, готовивший сборную к московской Олимпиаде. Собирал играющую команду: Юра Гаврилов, Вова Бессонов, Федор, Чивадзе. Пудышев легко вписался в их связки, на поле на одном языке разговаривали — но вмешался опять друг шампусик. Отметили в Новогорске конец сбора, а следующий должен пройти в Италии. Европа представлялась праздником жизни, после говённой-то (понятно чей эпитет) Африки, куда минчан отправляли регулярно по осени и куда Пудышев после первого визита был больше не ездок. Да ладно Европа — на Олимпиаду хотелось, как лось на сборе носился. Кажется, был в фаворе, и тут за столом один друг любезный пошутил:
— Слушай, ты списки видел? Тебя вроде отцепляют…
Ну, сказал и сказал, а это было крушение. Наутро, еще хмель не выветрился, везли на контрольную игру в манеж ЦСКА. Пудышеву в голову и ударило, решил упредить, чтоб позора меньше. Попросил водителя тормознуть возле метро “Войковская”, пожелал всем удачного выступления на Олимпиаде и… зашагал прочь, забросив сумку на плечо. Будь в автобусе Бесков, так просто не выпустил бы, но он уже ждал в манеже на Песчанке, а второй тренер Логофет быстротой реакции не отличался.
Вопиющий случай спустили на тормозах лишь потому, что Бесков ценил динамовцев. Сказал Курненину, тоже пробовавшемуся на том сборе: “Не знал бы твоего друга, дисквалифицировал бы пожизненно!”
Без олимпийской медали Белоруссия не осталась. Бесков в последний момент взял Черенкову в дублеры Сашу Прокопенко. Пудышев говорит, рад за Прокопа, в тот год он здорово, мол, играл, но можно представить, как кошки скребли…
В восемьдесят первом Пудышева выбрали капитаном. Как положено, тайно, через записочки. Ассистентами после подсчета голосов оказались Боровский и Курненин. Пудик подошел к каждому, извинился: “Какая разница, кто половину поля выберет…”
Но смех смехом, а дело нешуточное. Повязка дисциплинировала или скоротечность футбольной жизни, только в восемьдесят втором, когда у минчан мелькнул шанс на фоне выхолощенных испанской неудачей киевских и спартаковских сборников, Пудышев и команда в него вцепились. Год без залетов, все за одного — так выковали золото.
(Окончание следует.)