Бойкот Лос-Анджелеса-84. Любовью за любовь

Не так много в мире атлетов, кому удалось продержаться два цикла, сохранить форму и повторить успех. Спустя четыре года человек имеет, по сути, другой организм, и чаще соискателя хватает на один запредельный пик, к которому его планомерно подводят.
Разбить мечту прошедшему столько испытаний и все поставившему на карту — это фактически его предать. Бойкот Игр в Лос-Анджелесе для многих советских спортсменов стал личной трагедией и главным разочарованием жизни.
К Олимпиаде-84 наши готовились без дураков, и не было намека, что страна вдруг сыграет в месть. Кремлю, по всему, было не до обмена бойкотами. Уже пошли “гонки на лафетах”, и председательствовавший на похоронах Андропова в феврале олимпийского года Константин Черненко был одной ногой там, куда молчаливый гребец Харон доставил его предшественников.
Новый президент США Рональд Рейган, пользуя момент, активно прессинговал коммунизм объявленным крестовым походом. Отношения между полюсами серьезно обострились.
1 сентября 1983 года над Сахалином был сбит сошедший с курса южнокорейский “Боинг”, и Рейган еще повысил градус. СССР провозгласили “империей зла”, и во всем мире пошла волна, как у нас писали, антисоветской истерии.
Тогда, возможно, и вспомнились обитателям Кремля старые обиды.
Сменивший лорда Килланина на посту президента МОКа недавний посол Испании в СССР Хуан Антонио Самаранч, зная русский характер, был очень обеспокоен реакцией сплеча и в декабре 1982-го прямо задал вопрос принимавшему его члену Политбюро ЦК КПСС Гейдару Алиеву. “Мы никогда не опустимся до уровня Картера”, — был ответ.
И правда, подготовка спортсменов к Олимпиаде шла в штатном режиме. Средства не урезались. Критика, которой советская пресса подвергала Лос- Анджелес по любому поводу, от коллеги олимпийского Мишки белоголового орлана Сэма в цилиндре до реализации за деньги этапов эстафеты Олимпийского огня, воспринималась как привычная дань холодной войне. Пропагандисты вовсю поливали продажность Игр, организаторы которых обратились к частным инвесторам и на удивление справились без госфинансирования, а советский вице-президент МОКа Виталий Смирнов в мае 1982 года высказал неудовольствие ценами на проживание в Олимпийской деревне и намерением разместить спортсменов в общежитиях местного университета.
Но на тренировочную работу эти выпады никак не влияли, спортсменам были предоставлены суперарены и базы подготовки, построенные к московской Олимпиаде, финансовое обеспечение выдерживалось на небывало высоком уровне.
И все же страх перевесил. С приближением Игр усилились опасения по поводу возможных провокаций, и советская сторона стала требовать дополнительных гарантий…
Условия, которые Москва запросила для своей делегации, после чего нашла коса на камень, были вообще-то не столь и особенными. Регулярных рейсов в Лос-Анджелес из Союза не имелось, но американцы отказались принимать чартеры “Аэрофлота” с советскими олимпийцами, рекомендуя пересаживаться в Нью-Йорке на рейсы внутренних авиалиний, а еще заранее затребовали полный список олимпийской делегации, где хватало тренеров в штатском. И теплоход “Грузия”, который по мельбурнскому образцу 1956 года наши хотели сделать плавучей базой в порту Лос-Анджелеса в пику койко-местам в Олимпийской деревне, объявили судном нон грата…
Нашим бы отступить — сочлись бы результатами, которые в олимпийский год давали прикидку на 62 золотые медали (сборные ГДР — на 40, США — 36-38). Сборная СССР имела все шансы разгромить врага в его “логове”.
Однако 10 апреля 1984 года, за три месяца до открытия Игр, на страницах “Советского спорта” вдруг появилось заявление НОКа СССР. В нем говорилось, что администрация США накануне выборов пытается использовать Олимпийские игры в корыстных политических целях.
29 апреля глава НОКа, председатель Спорткомитета СССР Марат Грамов направил в Политбюро записку “О сложившейся ситуации в связи с Олимпийскими играми в Лос-Анджелесе”. Недавний партаппаратчик, завсектором отдела пропаганды Ставропольского обкома, поднятый по протекции, всего год как был посажен на спорт. “Волетбол и лесапед”, — так характеризовал знание им предмета тренер сборной по волейболу Вячеслав Платонов, по мнению которого Грамов активно способствовал введению бойкота, поскольку страшно боялся проиграть вторую подряд Олимпиаду после зимнего Сараева.
Но хочет председатель участвовать в Олимпиаде, не хочет — никто бы его не спрашивал. Записка по определению не могла быть личной инициативой Марата Грамова, он только играл свои ноты. Спустя всего неделю Политбюро вынесло вердикт: “Считать нецелесообразным участие советских спортсменов в Олимпийских играх в Лос-Анджелесе ввиду грубого нарушения американской стороной Олимпийской хартии, отсутствия должных мер обеспечения безопасности для делегации СССР и развернутой в США антисоветской кампании”.
8 мая — в годовщину капитуляции Германии — пленум Национального олимпийского комитета СССР единогласно проголосовал за бойкот Игр в Лос-Анджелесе.
“Мы были на сборах в Сочи, когда нам объявили, что на Олимпиаду не поедем, — вспоминал призер Олимпиады-80 по прыжкам с шестом Константин Волков. — Для всех это был удар ниже пояса… Сборная стала неуправляемой, никто не хотел тренироваться. Многие просто запили”.
Хуан Антонио Самаранч до последнего пытался спасти положение. В тот же день добившись аудиенции у Рональда Рейгана, глава МОКа услышал простодушное предложение позвать в Лос-Анджелес советского лидера и на пару возглавить церемонию открытия Игр, но помощник поспешил президента одернуть: в столь деликатном вопросе уместно посоветоваться с госсекретарем…
10 мая Самаранч был уже в Москве, где столкнулся с необратимостью ситуации. Ушли времена, когда его радушно принимал сам Леонид Ильич. Тяжело больному Черненко было не до МОКа, к тому же все уже решили. В собеседники Хуану Антонио определили первого заместителя председателя Совмина Николая Талызина, не имевшего к спорту никакого отношения.
Поняв, что стену не прошибить, глава МОКа опустил руки.
Советский бойкот Игр поддержали 14 союзников, в том числе ГДР, Чехословакия, Польша, Куба. Если вспомнить, что четыре года назад в Москву отказались направить спортсменов 65 стран, ответный бойкот оказался жиденьким. Больше того, инициативу СССР не поддержали три страны соц- лагеря — Румыния, Югославия и Китай. Румыны, выступавшие под флагом МОКа, сенсационно заняли второе место в неофициальном командном зачете, опередив сборную ФРГ. А первенствовали американцы, завоевавшие 83 золотые медали — на три больше, чем в Москве советские спортсмены.
Нам осталось утешиться тем, что уровень московских результатов был выше: 36 мировых рекордов против 11 в Лос-Анджелесе и 61 олимпийский против 36. Фактически это было открытое первенство США, в котором не приняли участия 125 чемпионов мира, среди них великолепный гимнаст Дмитрий Билозерчев, двукратный олимпийский чемпион в метании молота Юрий Седых, легенда кубинского бокса Теофило Стивенсон, готовившийся выиграть четвертую подряд Олимпиаду…
В отсутствие кубинцев и русских боксеры США выиграли девять из двенадцати весовых категорий. А героем Игр стал феноменально талантливый Карл Льюис, чей олимпийский дебют должен был состояться еще в Москве. Он повторил успех легендарного Джесси Оуэнса, завоевав четыре золота в обоих спринтах, эстафете и прыжках в длину. Еще один гений бега — барьерист Эдвин Мозес — за десять лет выиграл 122 забега подряд!
Как и четыре года назад американцы, наши организовали утешительные соревнования “Дружба-84”, проводившиеся во всех олимпийских видах, кроме футбола и синхронного плавания, на аренах девяти стран от Монголии до Кубы. И хотя устроители подчеркивали, что это не альтернатива, все было очевидно. Социалистическую “олимпиаду” открыли через шесть дней после торжественного закрытия официальных Игр, что позволило привлечь ряд спортсменов, выступавших в Лос-Анджелесе.
Было установлено несколько десятков рекордов, на турнире штангистов, проходившем в болгарской Варне, Юрик Варданян поднял в сумме на 50 килограммов больше, чем олимпийский чемпион, но в целом бравурная атмосфера “Дружбы” скрывала глубокую апатию. “С той минуты (когда было объявлено о бойкоте. — В.С.) сезон для меня закончился, пропала всякая охота тренироваться, — вспоминала олимпийская чемпионка Москвы Людмила Кондратьева. — Вернулись домой, а там полным ходом развернулась антиолимпийская кампания с привлечением известных спортсменов: мол, правильное решение, ехать в Лос-Анджелес небезопасно и прочая чушь. Не знаю ни одного спортсмена, кто в самом деле так считал бы”.
Бойкот стоил стране потери права принять чемпионат мира по футболу 1990 года. Из двух претендентов, Италии и СССР, шансы Москвы расценивались выше: впечатленный организацией футбольного турнира на московской Олимпиаде президент ФИФА Жоао Авеланж был на нашей стороне — и вот все рухнуло.
Две подряд Олимпиады заставили усомниться в жизнеспособности главного спортивного форума современности. Спас олимпизм Хуан Антонио Самаранч, введя в устав МОКа пункт о санкциях в отношении стран, которые попытаются бойкотировать Игры по политическим мотивам. Впредь за это полагалась дисквалификация на одну или несколько Олимпиад либо даже полное исключение из МОКа.
На мой ум, более действенным мог стать мораторий на проведение Игр супердержавами, неизбежно использующими их для демонстрации собственного могущества. Не навсегда — до обретения сильными чувства меры.
Берлин 1936 года, Пекин, Сочи (не полный навскидку ряд), помимо размаха вложенных средств, что объединяло? Напыщенность и самодовольство — надетый на страну малиновый пиджак: денег полный карман, а культурки не хватает.