Виль Искорка. Старик и море

Таким он был в игровую пору — таким предстал и в последнюю нашу встречу, одинокий полулежачий старик с безразличными квартирантами-студентами за стенкой. “Говорят, спорт — здоровье, — тяжело разогнул он больные колени, с усилием приподнимаясь и садясь на краю кровати. — Он и есть здоровье… когда ноги ходят…”
Тогда я получил порцию фотографий, от которых вдруг защемило сердце.
Вилем его назвали в честь умершего в тот год Ленина — аббревиатурой от фио вождя. Отец, старый большевик из Дятловского района, был настроен решительно, и младенцу еще повезло, что революцию заварил Владимир Ильич, а не какой Харитон Устинович с эстонской фамилией.
Вскоре семья перебралась в Харьков, где потеряла отца. Виля с четырнадцати лет пошел работать и выступал в первенстве города за юношескую заводскую команду. Футбол был тогда по-настоящему массовым, коллективы физкультуры выставляли по семь команд, так целый день одна за другой пары и играли: детские, юношеские, взрослые команды с четвертой по первую и в завершение “старички”-ветераны. Иногда освободившегося Искорку старшие определяли к себе в запас.
В войну продолжал крутить гайки, бронь сняли за четыре дня до Победы. Успели довезти лишь до Польши, приписали к танковой части. Какой с его ростом танкист, но в знаменитой 7-й армии генерала Батова держали футбольную команду. Вратари везде на счету, и у Вили пошла, как говорят в Одессе, роскошная жизнь. Порой он блистал, как в Легнице в спарринге с ВВС, когда взял два пенальти от брата Пономарева — придет время, он и с Пономарем встретится — и попал на карандаш тренерам сборной СГВ — Северной группы войск.
А в сорок восьмом батовцев передислоцировали в Печи. Прощайте, озорные паненки, суп журек и фляки — служивших в дивизии футболистов, как списанных из загранки моряков, ждало возвращение на землю.
Совсем бы закисли в белорусской глубинке, но мяч — он везде мяч. Под флагом команды Борисова танкисты выиграли Кубок БССР, размолотив в финале брестских пограничников-динамовцев. Наблюдавший матч тренер Лев Корчебоков присмотрел троих: Володю Мацкевича, Колю Бармашева и Искорку. Выписал их на новый сезон в минское “Динамо”.
Вратарю было двадцать пять, золотой возраст, но стоять в первый год почти не довелось, предпочтение отдавалось опытным Кочетову и Тарабрину. Раз-другой новичка попробовали — пускает “пены”. Проиграли по его вине дома “Даугаве” (1:2), а через матч тоже в Минске — торпедовцам (1:4). Капитан москвичей Александр Пономарев метров с сорока с ходу, в динамике отправил мяч по дуге, и застывший на линии вратарской Виль запоздал с прыжком. Отскок от перекладины в спину и от нее в ворота, хуже не придумаешь. Пономарь отличился еще, забил в свои ворота Васильев, и после четвертого гола Искорку заменили.
История имела продолжение. В поединке второго круга на стадионе “Сталинец” в Черкизове минчане настроились на реванш и вели 2:0 (Терешков и Пержхало). И надо такому случиться, по возвращении из раздевалок после флангового навеса торпедовского инсайда Нечаева порыв ветра задул мяч в дальний угол. Над стадионом разнесся призыв Пономарева: “Ребята, бей с центра, Искорка в воротах!” Что обидно, рубеж защищал Яков Тарабрин, но фамилия запасного стала нарицательной. Счет гости не удержали, а на вокзале выяснилось, что Виля исчез. Никому не сказав, он сбежал обратно в Борисов, но от курировавшего команду Цанавы так просто не уйдешь. Нашли и доставили прямо к всесильному министру. Тот, не доставая рук из карманов (поговаривали, что там всегда по пистолету), прочел нравоучение: “Ты же белорус, Искорка, чего где-то там шляешься?!” — и вернул беглеца тренерам.
Позор новичка надломил, или не был он первым ни по натуре, ни по классу — не заиграл. На тренировках потел как все, но жизнь во всех проявлениях интересовала больше спортивного результата. Вилю устраивал факт принадлежности к команде, а кого поставят в состав — тренеру виднее. Играли те, кто больше хотел: после Кочетова — Андреев, потом Сухоставский, а уж когда пришел Тигр, Искорка окончательно сел за ворота с Хоминым фотоаппаратом.
В качестве спортсмена он находился в команде шесть сезонов, из них в четырех провел от одного до пяти матчей. В конце концов возрастного дублера освободили. После тридцати к этому вроде каждый готов, но такая пустота накатила…
Недели через полторы к нему явились с тракторного завода: что без дела сидеть, поехали! Привели к директору Александру Михайловичу Тарасову, большому любителю футбола. Без таких людей игрокам трудно было бы вписаться в жизнь. Новый шеф предложил: пойдешь в цех опытного производства, дадим хороший разряд, ну и команда у нас своя, заводская… Бориса Курнева в тот же цех пристроил слесарем-лекальщиком, а Искорка значился испытателем дизелей.
В шестидесятом году заводу передали флагман футбола минский “Спартак”, и Искорку перевели в команду администратором. Вот где он нашел себя!
Восемнадцать лет в беспокойной должности, до июля семьдесят девятого. Тесно дружил с долгожителями своего нового цеха — администратором киевского “Динамо” Рафаилом Фельдштейном и зенитовцем Матвеем Юдковичем, многих премудростей у них набрался.
Он и сам был администратором от бога, другого Рафаил Моисеевич и Матвей Соломонович в свою “могучую кучку” не впустили бы. Здесь надо быть одновременно еще тем жуком и человеком слова, пронырой и не вором, держать связи, уметь дружить…
Оборотистость Искорки проявлялась еще в молодые годы в армейской команде, выигравшей первенство Северной группы войск. Получили из рук маршала Рокоссовского два шикарных трофейных аккордеона на 120 басов, а как эту музыку на всех разделить? Искорка с общего согласия замечательно призы сбыл и материализовал в банкет при занавешенных одеялами окнах. Он и насчет калымных матчей договаривался, изъездил пол-Польши на мотоцикле.
Высшая лига советского футбола — другого порядка уровень, но навыки пригодились. Расширился спектр: здесь и прием судей, чтоб остались довольны, и форма, и выездной быт… Связей было немыслимо — от завмагов и директоров баз до банщиков и вахтеров, имелась даже собственная картотека подруг. Особенно любили отдохнуть южные судьи. Виль Антонович традиционно снимал два люкса, набивал холодильник и звонил своим цыпочкам.
С коллегами друг друга поддерживали, организовывали в лучшем виде прием команд. А с кем не складывалось, отвечали тем же. В Ереване динамовцев догадались поселить в общежитие во дворе школы-интерната. Искорка в долгу не остался: на минский матч приготовил “Арарату” комнату на тридцать человек с одним умывальником…
Виль у старших товарищей многое перенял, хотя Рафу было не переплюнуть, такие разыгрывал комбинации. Однажды Фельдштейн выхлопотал для жен футболистов партию австрийских сапог. Вышла незадача: вся обувь — 32-33-го размеров. Не выбрасывать же — сбыл сапожки труппе приехавших на гастроли в Киев ленинградских лилипутов. И только самые проницательные обратили внимание, что администратором ленинградского “Зенита” был давнишний Рафин приятель…
Когда надо, Фельдштейн мог снять последнюю рубашку — под честное слово отвалил попавшему на выезде в переплет Искорке рискованную сумму или, глазом не моргнув, отдал на пропитие свою коллекцию сувенирных коньяков, чтоб Виктор Маслов потчевал нагрянувшего ночью судью Тофика Бахрамова.
У каждого имелись маленькие хитрости. Обслуживавшие “Зенит” судьи чтили шкаф в квартире на Невском, где Мотя — Матвей Соломонович — селил бригаду. В день игры в шкафу появлялись дубленка и пыжиковая шапка — комплект первых секретарей! Если заканчивалось как надо, главный арбитр уезжал в аэропорт в этом статусном облачении, если нет — к возвращению после матча все исчезало.
Впрочем, как говорится, с деньгами в магазин и дурак сходит. Умение выкручиваться из ситуаций — вот где нужен был пилотаж. Раз в Донецке, откуда “Зениту” предстояло ехать на матч в Ростов, Мотя, обнаружив накладку с билетами, умудрился за полчаса организовать дополнительный вагон.
У Искорки тоже хватало чудес, и особых поручений, и работы печенью. Ездил за Сахаровым в Куйбышев, привез из Горького Васильева, из Смоленска — Арзамасцева. Одного не смог осилить — вернуть в Минск лидера “Шахтера” Виталия Старухина, такие у него были в Донецке условия.
С кем только не работал: с Севидовым, Егоровым, Бозененковым, Горянским, Базилевичем… Освободили Искорку с приходом Эдуарда Малофеева, и, что характерно, Рафу тоже ведь молодой Лобановский на пенсию отправил. Рано или поздно это должно было произойти: закон диалектики, отрицание отрицания. Большому кораблю — большое плавание, а капитану не слишком уютно иметь матроса, который помнит его драившим палубу…
Счастливые и суматошные, что ни день новое шило, восемнадцать Искоркиных лет промелькнули как один день, чтоб смениться должностью швейцара в кафе, негнущимися коленями, одиночеством и годами воспоминаний. Печальная она в своей текучести штука — жизнь человеческая.