Есть повод. В очереди за счастьем. Иван Семененя: все остается людям

И ко времени того указующего звонка план действий, признаться, уже был составлен. Пытаться обстоятельно изложить то, что натворил в этом мире наш герой за все его круглые годы, так же бессмысленно, как черпать ложкой море. Потому и задача собеседнику ставилась с долей шутки, но по-военному твердо: у вас пять глав-номинаций — подумайте и выберите для них самое-самое из того, о чем неодолимо хочется рассказать в вашем положении почетного юбиляра.

Детство

Где-то прочитал, что лишь четыре процента людей помнят себя с возраста двух лет. Вот я в эти проценты точно попал. Когда вспоминал события детства, мама всегда удивлялась: ну как можно все так подробно держать в памяти? Не понимаю, почему тогда так торопился жить. Хотелось быстрее повзрослеть. Зато теперь, если бы предложили пару-тройку из моих шестидесяти лет прожить заново, выбрал бы ту пору. Я не надышался тем воздухом. Не налюбовался той природой. Не проникся важностью событий, которые происходили. Босиком-голышом по лужам после дождя. Тот вкус дюшеса, лимонада, крем-соды — он на губах всю жизнь. Тот зефир, та пастила, те пряники. Сегодня беру порой в магазине напитки и лакомства с родными названиями — а вот не то. Чтобы все это тогда купить, дежурил возле курицы, доставал из-под нее только снесенное яйцо и бежал в сельпо — сдать и получить пять копеек. Куры едва успевали нестись.
А какое наслаждение испытывал я в детстве возле самогонного аппарата! Это сейчас гонят в основном по домам. А тогда процесс был налажен в лесу. Мои родители производили напиток не на продажу, а исключительно для личных целей и обычных в деревне хозяйских нужд. Деревня была огромная. К хозяину аппарата выстраивались очереди, дежурить приходилось с ночи. Сидеть до утра у костра рядом с этим котлом-бражником, у этого сухопарника — это были мой профиль, моя стихия! А еще в моем распоряжении была лошадь, на ней потом доставлял домой ценный продукт в бидонах и банках.
Кстати, верхом на коня сел в пять лет. А в семь начал гонять в скачках. Затевали с ребятами специальные соревнования. Я так устроен, что не победить — это было невозможно. Если не держался первым, просто сходил с дистанции. Но у меня было преимущество: отец работал конюхом. И он подсказывал, какую лошадь взять. И сегодня помню тех красавиц: Машку, Белку… И Норку — самую сильную. Они меня знали, я их подкармливал. Призов как таковых не было, но победа приносила огромную гордость собой!
В пять лет сел под корову — вместе с мамой-дояркой. Мне это и сегодня интересно. В деревне могу пойти к соседу и попросить: разреши подоить.
Иные из моих детских приключений выглядят истинным хулиганством. Например, было подвигом пробраться на стройку школы, заполнить там бутылку карбидом и запустить так, чтобы она красиво взорвалась. На свадьбах, крестинах подговаривал малышню подкрадываться к столам, таскали оттуда бутылки и припрятывали. Мотивировка была благородной — чтобы взрослые меньше пили. Копали землянки — в них ночевали, играли в “партизаны”, в “молодую гвардию”. Все такие затеи возглавлял тоже я.
Если за клубникой или за яблоками — это в колхозный сад или к соседям. Своего-то было навалом. Но нужно было ощущение риска! А клубнику ту потом относили немощным старикам, которые в ней нуждались. Самым страшным было — натворить что-то, чего стыдились бы родители.

Ученье

Я учился двадцать один год. Почти без перерывов. Больше трети жизни. Школа, техникум, университет, аспирантура. В первый класс пошел в 63-м. Помню в мелочах тот километр от дома до школы. Как выглядел каждый цветок в том букете. Как соседи баба Соня и дед Михаил подбадривали вдогонку: давай, Ваня, смелей. Помню ту школьную линейку. И кто стоял рядом. И с кем сел тогда за первую парту. Учителей помню всех — по фамилии, имени и отчеству. Многих из них уже нет. А первая наставница — Софья Прохоровна Дедюля — и теперь живет в наших Редковичах. Школа у нас сначала была интересная: три деревянных домика на взгорке и учительская поодаль. Потом построили новую — стандартную, общеобразовательную.
Тогда же, осенью 63-го, случились еще два события, для меня важнейших. К нам на Любанщину долетели новости о бронзовом успехе минского “Динамо”. Они передавались как былинное сказание. А еще я увидел в клубе новый фильм — “Все остается людям”. Помню то детское потрясение. И понимаю, какое определяющее значение в моей жизни оно имело. В том поразительном кино были ответы на вопросы, которые мне часто задают и сейчас: ну зачем ты, Иван, все это затеваешь? Зачем всех вокруг так будоражишь? Зачем не даешь людям покоя?
В классе я был, пожалуй, лидером. Мы интересно встречали новых учителей. Те еще не знали детей. И когда вызывали моих друзей, отправлялся к доске вместо них и зарабатывал пятерки. Правда, как-то на уроке ботаники уже на следующий день реально вызвали меня, и хитрость открылась. Сообщили родителям. Воспитательный процесс обычно выглядел так: в угол насыпали гречку или какую другую крупу, и там надо было отстоять положенный срок на коленях. Или того проще — сеткой-авоськой по попе.
Наши учителя были профи. Уважали и любили работу. Знания для них не были проформой. И на второй год нерадивых учеников оставляли всерьез. Друзей приходилось спасать. Один из способов был таким. Спасаемый усаживался за парту возле встроенного в стену шкафа. Шкаф был большой, там можно было разместиться подсказчикам — даже вдвоем, на верхней полке и на полу. Географ Николай Кузьмич Низкий такую нашу помощь как-то запеленговал. Шкаф открылся резко, мне хорошенько досталось указкой. А еще учитель хорошо рисовал — и назавтра отобразил историю в стенгазете. Посмотреть на картинку, конечно же, пригласили отца. Снова было больно. Но от второго года приятеля мы спасли…
В Смиловичском сельхозтехникуме после поступления я стал старостой группы. Помощь ближнему проповедовалась и там, хотя трактовали мы ее порой своеобразно. Стоило прознать, что преподаватель физики не прочь заложить за воротник, как в день экзамена в аудиторию на третий этаж на веревке через окно затягивался полный саквояж. Характерным позвякиванием он располагал физика на “четыре-пять” всей группе поголовно. Если кому-то из учителей нужна была помощь на приусадебном участке, важно было вовремя ее предложить. Мне с моим деревенским опытом решать эти вопросы не составляло труда.
Документы на юрфак БГУ подал с подсказки газеты “Чырвоная змена”. Удачно раскрыл там раздел “Куды пайсцi вучыцца”. Меня часто спрашивают: почему юридический? А в этом было что-то мистическое. Ровно в тот день, когда я появился на свет, умер от тяжелой болезни мой дядя, брат отца. Он как раз заканчивал тогда пятый курс юрфака. Помню, мама потом панически боялась приближения моего пятого курса…
Конкурс при поступлении был в то время жесточайший. До сих пор помню те цифры: из 368 медалистов и краснодипломников приняли 63. Мне просто повезло. Сдавали только историю, и первый вопрос в билете был про какой-то съезд КПСС и его вклад в развитие сельского хозяйства. Ну я и выдал все, начиная с валовых сборов, товарности, рентабельности, себестоимости и заканчивая перечислением всех передовых хозяйств республики и их руководителей пофамильно. Экзаменаторы изумленно переглянулись и даже сверились с неким списком, в котором меня, как понимаю, не было. А потом спросили еще о чем-то, для порядка…
Студенческая жизнь была мне в новинку. В первый же день выезда на “картошку” выяснилось, что в группе сплошь таланты. Городские ребята: кто поет, кто играет на гитаре, кто декламирует стихи. А я — ничего. Сижу тихо. Первая мысль: все, Ваня, ты приехал. Мне тогда казалось, что студента из меня не получится. Вернулись на учебу. Подходит замдекана: сходите на второй этаж, посмотрите на доску объявлений. Думал, отчисляют. А там: старостой шестой группы и второго потока назначить Семененю. Разглядели как-то мои организаторские способности, которых вообще-то и не проявлял. А потом, когда пошли лекции и семинарские, почувствовал себя хозяином положения. Главное достижение: не было такого, чтобы у меня на потоке кто-то остался без стипендии. Может, оно и неправильно, но мы делили общую сумму на всех. Тех, кто отставал, это стимулировало, подтягивало, им было стыдно оказаться на иждивении. И с каждым семестром таких людей на курсе становилось все меньше.
После университета по результатам учебы и общественной деятельности меня рекомендовали в аспирантуру. Сдал кандидатский минимум, подготовил работу. Тема — “Правовое регулирование личного подсобного и фермерского хозяйства”. Это в 80-м году! Мне тогда прямо сказали: да откуда в Белоруссии фермеры? Короче, вышло так, что защитить диссертацию можно было только за пределами республики. А уехать туда я не мог в силу личных обстоятельств, о которых еще скажу. Работа легла на полку и покоится там поныне. Желания продолжать научный поиск не было. Но, замечу, первый закон, который был принят в 91-м году суверенным парламентом, назывался “О фермерском хозяйстве Республики Беларусь”.

Родное

Наша семья многодетная: четыре парня и девочка. Я был вторым ребенком. А детство родителей пришлось на войну. Из-за нее и получилось, что у мамы один класс образования, у отца — два. Но вот ведь что уникально: все пять их детей заканчивали школы и вузы с медалями, красными дипломами! Все дружно старались родителей в этом плане не подвести.
Хотя был в моей жизни самый памятный черный день — 6 марта 66-го года. Мне купили новую кожаную сумку. Такое событие захотелось отпраздновать. И я позвал с улицы друзей постарше. Где дома хранился самогон, знал. Как видите, пить начал рано — в третьем классе. Учились мы во вторую смену. Помню, что до школы дошли. А была настоящая весна: грело солнце, ручьи прорубали сугробы. И я повел класс на улицу — биться в снежки с ребятами из параллельного. Софья Прохоровна не могла не заметить, как странно шатало атамана из стороны в сторону… Помню, как приехал отец, как отдубасил меня палкой. Но самое ужасное началось чуть позже. Выпили-то мы много — два с половиной литра на троих. И вот пришло ощущение, что внутри паяльная лампа. Спасали меня всей деревней. Средство было простым — заставили пить мочу. Это было так ужасно! С того дня не брал в рот алкоголя лет двадцать пять. Зато через два дня, 8 марта, решил, что во всем виновата новая сумка. И я ее приговорил — положил внутрь два кирпича, прорубил лунку во льду и утопил в озере. Расплата за это дома была еще строже, чем за самогон.
Родители работали в колхозе. Многие сегодня удивятся, но зарплату как таковую там не выплачивали до постановления Совмина от 16 мая 1966 года. Вкалывали за трудодни — двести граммов зерна, один стакан за сутки. Жили трудно. Мое родильное отделение — это печь в родном доме. И уже назавтра после родов мама пошла на ферму, доить коров.
Из семьи нас сегодня осталось трое. Уже нет родителей, брата, сестры. Но живо отцовское наставление: сынок, всегда оставайся человеком. И нет для меня ничего дороже малой родины. Если кто-то думает, что у Семенени выходной, как у всех — на диване у телевизора, он ошибается. Пока здоровье позволяет, каждый свободный день буду стремиться на Любанщину. Я там совершенно по-другому живу и дышу. Там принимаю гостей. Там по-прежнему родные мне люди.
Наверное, в жизни я… недолюбил. Женился на однокурснице, и уже в 22 года она серьезно заболела и слегла. На долгих шестнадцать лет… Все это время я был рядом, растил нашего сына. Трудно найти правильные слова, чтобы их поняли все. Жаль, что жизнь не позволила мне дать Сереге брата или сестру. В трудную пору мне подставила плечо, помогла избежать безысходности Нина Васильевна — замечательная женщина, вместе с которой мы уже тридцать лет. Наверное, у нас могли быть дети. Но сдерживало пресловутое: а что люди скажут? Подсознательно опасался: случись такое — из партии вон, с работы — тоже. Когда оцениваешь это с сегодняшних позиций, мысль одна: да как же это все было глупо! Человек волен в выборе. Ведь я никого не бросил, не предал и не забыл. Но это моя судьба. И она продолжается.

Добро

Говорят, общественная работа любит дураков. Но меня к ней всегда тянуло. Если в школе — должен быть секретарем комсомольской организации. Если в техникуме или в университете — старостой. Отучился, вернулся работать в родные края — пять созывов подряд был депутатом районного и городского советов. А потом еще восемь лет в парламенте. Не скрываю, очень туда хотелось. Всегда нравилось вникать в государственное правоустройство, изучать законотворчество. К такой работе себя готовил. Правда, поначалу был немного наивным чукотским юношей, переоценивал понятия чистоты и прозрачности процесса. И потому на первых своих парламентских выборах, в 96-м году, уступил конкуренту два-три процента.
Работы по специальности, в юридической консультации, мне было мало. Впрочем, думаю, адвокатом я был неплохим. Из 526 гражданских дел проиграл только 6. Хотя как проиграл? Партия заставляла, или чье-то давление на суд приводило к несправедливому решению. В тех случаях на душе оставался горький осадок — не получалось помочь людям. Их судьбы сложились по-разному. Кому-то пришлось даже уехать из страны. Но все эти истории подспудно только утверждали меня в жизненном кредо: делай добро. Можно сказать, с ним в 2000 году и стал депутатом парламента. К тому времени уже обрели размах наши благотворительные акции. Подробности здесь, наверное, не нужны. “Прессбол” рассказывал об этом часто и хорошо. Депутатский статус, конечно, помог мне сплотить больших спортсменов, объединить их в желании поддержать детей, обделенных судьбой. Все эти добрые люди — моя вторая семья, большая и дружная…

Спорт

Без спорта жизни своей не представляю. Он ее красная нить. Меня называют ходячей спортивной энциклопедией. Если это и раздражает, то самую малость. Следить за спортом фундаментально — с тетрадями, конспектами, анализом цифр — начал с первого класса, с той самой динамовской бронзы 63-го года. Сам в детстве тоже много играл и двигался. Моими видами были футбол, баскетбол, волейбол, легкая атлетика, зимой — хоккей. А потом уже взрослым понял, что несколько из 24 часов в сутках остаются не занятыми и хорошо бы посвятить их организации спорта в родной Любани. В 90-е годы мы сделали там стадион, который принимал даже матчи высшей лиги. Создали неплохую футбольную команду “Оресса”.
А вообще приобщением земляков к футболу занялся, будучи еще студентом. На важные матчи “Динамо” в чемпионате Союза в Минск из Любани отправлялись по пять-шесть автобусов. Сначала я с ночи стоял за билетами у стадионных касс. А потом нашел путь проще. Помогал в этом знаменитый любанский карп. Замечательные люди Михаил Яковлевич Рытов из Белсовета “Динамо” и кассир тетя Соня обеспечивали нам культпоходы в любом количестве. Я был завсегдатаем и на знаменитой “бирже” — пятачке у стадиона, где днями простаивали в дискуссиях ярые болельщики. Когда в Минск приезжали звездные соперники вроде “Спартака”, ЦСКА, киевского или московского “Динамо” и селились в гостинице “Беларусь” (там теперь “Crowne Plaza”), особой фишкой было разведать номер возившего их ЛАЗа, заранее договориться с водителем, сесть невзначай в конце салона и отправиться вместе со звездами на тренировку. Никто не понимал, что делает в автобусе незнакомый парнишка, а тот просто смотрел и млел от счастья.
Жил тогда в общежитии на Парковой. В день открытия чемпионатов мира по хоккею или футболу, перед легендарными играми гандбольного СКА у меня в комнате торжественно перерезали красную ленту. В центре помещения устанавливали огромную, литров на двадцать, бадью с пивом. Я специально доставлял для таких случаев сушеную рыбу. Все знали, как правильно смотреть лучшие матчи: у Семенени в 331-й, потом в 104-й. Набивалось человек по 30-35…
Я слетал туристом на несколько футбольных чемпионатов мира. Когда работал в парламенте, посетил шестнадцать матчей киевлян в Лиге чемпионов. График был отработан. Срывался в Киев дневным самолетом, после игры ночевал у Валика Белькевича или Саши Хацкевича, а наутро успевал вернуться в Минск первым рейсом к началу заседаний.
Так что в моем теперешнем статусе спортивного чиновника ничего удивительного. Скажу честно, мне многие, и отчего-то сочувственным тоном, задают вопрос: наверное, сложно работать в федерации с Коноплевым? Вот давайте прямо сейчас эту тему закроем. Никогда и никому не служил — не мой стиль. Я всегда и везде просто работал. Владимир Николаевич пригласил меня в гандбол, когда ожидалось назначение на совсем другую должность. И его приглашение принял только потому, что с наших парламентских времен знал: с этим руководителем можно спорить, оставаться свободным в выборе мнения и его отстаивать. Мне кажется, даже в наших спорах мы — удачный тандем, идеально друг друга дополняем. Бывает, поссоримся. Но пройдет время, и он невзначай скажет: слушай, Ваня, я ошибся, давай поступим, как ты предложил. Бывает, наоборот, соглашаюсь с ним уже я.
Что ни делается — оно к лучшему. С гандболом мне определенно повезло. Работы здесь еще уйма. Но вокруг замечательные люди. Не все, но многие из них поверили в нас как управленцев. Систему надо еще выстраивать, но она уже есть. Есть скромные результаты, есть уже резерв игроков, есть гандбольный бренд “Беларусь”, который признан в Европе и мире.
Мой хороший приятель стадионный диктор Леонид Бондарович, когда узнал про наше интервью, написал на бумаге красивую концовку и велел: обязательно так и скажи — Новикову понравится. Вот зачитываю: “Все остается людям. И дурное, и хорошее. И в этом, оставшемся, твое забвение или бессмертие…” Неплохо, да? Эдуард Васильевич Малофеев что-то подобное сам сочиняет. А у меня и для этого есть друзья…