Euro-2016. С места события. Они показали, как нужно тихо захватывать город

Такая непринужденность меня несколько смутила. Не припомню, чтобы у нас в метро дамы занимались у всех на виду настолько интимным делом. Хотя, может, просто не обращал внимания. Я сидел рядом и разглядывал ее. Сенегал? Камерун? Мавритания, может, какая? А может, это в Новой Каледонии такие люди? В принципе что-то есть в ней похожего на позднего Кристиана Карамбе, а он же из Новой Каледонии. Но там ведь в тюрбанах не ходят. Или ходят?
Под эти мысли она чихнула. “Будьте здоровы!” — машинально сказал я на русском. “Merсi, merсi!” — обрадовалась дама, все поняв без перевода. Это был мой первый разговор с настоящей парижанкой.
В настоящести сомневаться не приходится. Стоит один раз проехать в метро, чтобы понять, что такое Париж двадцать первого века. Там можно читать лекции по сравнительной этнологии. Все оттенки кожи, все разрезы глаз, все виды причесок, любые народные одеяния. И это ведь только видимая часть айсберга. На глаз ведь не отличить француза от поляка. Или от румына — они ведь вовсе не только стереотипичные “цыгане”. Бывают очень разные: и рыжие, и светловатые.
Иммигранты показали, как нужно тихо захватывать город. Теперь уже и не понять, сможет ли Париж существовать, если они разом исчезнут.
Скорость, с которой “понаехавшие” адаптируются к новым для себя условиям, поражает. Похоже, уже есть профессии, окончательно захваченные иммигрантами. В двух городах и на двух стадионах я так и не увидел ни одного европеоидного стюарда — афрофранцуз или арабофранцуз, третьего не дано.
Все секьюрити на аренах — темнокожие. Все секьюрити на вокзалах — темнокожие. Все ребята в метро в ярко-зеленых и ярко-оранжевых жилетках — темнокожие вперемежку с арабами. Торговцы водой за евро бутылка возле всех пале-роялей — строго индусо-пакистанцы с виду. Все продавцы игрушечных эйфелевых башен в туристических местах — афрофранцузы. Евро штука, и когда вы говорите ему “нет, спасибо” на русском, для верности, чтобы отстал, он расплывается в улыбке и произносит “Всего одын еуро!” — на самом чистом русском, который можно от него ожидать.
Китаец пройдет — он и ему скажет “nihao”, а не какой-нибудь постылый “бонжур”. Они адаптируются. Они готовы на все, чтобы жить в прекрасном Париже. И именно они там в конечном счете и живут.
На это очень интересно смотреть со стороны. Каково жить с ними — вопрос размером с Францию. Страшные рассказы о том, что однажды ночью “черные” отобрали телефон и кошелек, я за два дня во Франции слыхал не раз. С другой стороны, и Платини — внук эмигрантов, и Зидан их сын, и пятничный герой всей страны Димитри Пайет родился на Реюньоне. Остров формально, конечно, Франция. Но по факту Сен-Дени в пригороде Парижа и одноименную столицу заморского департамента разделяют более девяти тысяч километров.
Но Зиданов много не бывает. А сколько на каждого Зидана приходится воров, угонщиков машин, торговцев марихуаной.
“Я вам так скажу, деточка: страна летит в тартарары. Париж — это мусульманский город. От него остались одни дома. И они захвачены! Я вообще гражданка Бельгии, но про Брюссель я просто молчу. Это столица исламистов”, — многозначительно сказала мне восхитительная представительница солнечной Армении в магазине “Гастроном N 12” на бульваре Дидро в Париже.
Гастроном прекрасный — с шоколадом “Аленка”, семечками, икрой “Санта-Бремор” и солеными огурцами в пакетах. Пользуется небывалой популярностью. Причем не только у постсоветских, но и у местных. И, что удивительно, у афро- и арабофранцузов.
“Один тут повадился семечки воровать. Я ему сказала: я все вижу. Еще раз в карман сунешь, не заплатив, вызову полицию. А то пристрастились там к нашим семечкам! Как сказала — теперь все время платит”, — рассказала мини-детектив продавщица гастронома.
Не все французы любят иммигрантов. Но однозначно больше всех французов, вместе взятых, не любят бывшие наши. И это понятно: понаехали тут в наш Париж! Делают из города черт знает что!
“Нам сначала квартиру хотели давать в настоящем гетто. Мой муж сказал: если дадите — всех перестреляю. Но прислушались, поверили. Дали более или менее. Еще б не поверили. У меня ж муж два раза в кутузке сидел. За драки с иммигрантами. А что делать, если они у него и телефон уже отбирали, и деньги. Ну сколько можно это терпеть. Конечно, начались конфликты. Нужно же как-то хоть минимально себя защищать. Иначе вообще неизвестно чем это все закончится”, — это все та же продавщица все той же армянке.
Себя за иммигрантов наш человек, разумеется, не считает — сравнили: где мы, а где они?
“Деточка, я вам все расскажу. Я даже писала префекту по этому вопросу с требованием прекратить все это безобразие. И, конечно, никто меня не послушал. Впрочем, ничего удивительного! Просто, поверьте, я здесь столько прожила и знаю, деточка: в Европе никакой демократии нет! Молитесь, молитесь на своего Лукашенко. Он правильно все делает. У вас в стране порядок, а не как здесь! У вас нет этой мусульманской нечисти!”
Еще бы, говорю. Зачем они к нам в Беларусь потянутся, если в Париж можно?
У меня пока деньги и телефон не забирали. Ну, я и по гетто не хожу. Хотя в “маленький Стамбул” и “маленький Алжир” в Марселе меня все-таки нелегкая занесла. Да еще часов в одиннадцать ночи. В принципе я туда не собирался, но решил срезать.
Жизнь там била ключом, прямо на тротуарах стояли кальяны, хлопались о столы доминошки, продавались на развес всякие сласти. Все вокруг каркали на своих наречиях, смотрели футбол по телевизору, но никакого внимания на меня никто не обратил. Ну и я, правда, тоже тихо, как мышь. Только один раз остановился, когда Швайнштайгер забил Украине. Ну и все.
Я думаю, Уэльбек со своей “Покорностью” многое угадал. Рано или поздно они просто станут политическим большинством. Разрушит ли это Францию, какой мы ее знали?
А какой мы ее знали?
Каждый век эту страну сотрясают мощные катаклизмы. Даже республика у них уже пятая. Французы как никто умеют ехать вперед, несмотря на противоречия. Здесь было немало революций, и немало еще наверняка будет.
Мои хозяева в Париже — чудесная пара Себастьян и Элеонора. Он — немец, она — итальянка. Уже шесть лет живут здесь. Их сын Оливер полутора лет — гениальный ребенок, с которым мама говорит только на итальянском, папа — только на немецком, в яслях — только на французском, а он в общем и целом все понимает.
При этом родился он во Франции. Так что, случись ему стать футболистом, предстоит крайне непростой выбор гражданства. “Ну, пусть сначала вырастет”, — смеются они. Как ни крути, но они тоже понаехавшие.
Париж, как и любой мегаполис, притягивает. Но, чтобы умереть здесь, часто нужно родиться где-то еще. Сколько веков назад это впервые сказали?