Георгий Кондратьев. Деревенский

Динамовский новичок Георгий Кондратьев, помню, вызвал симпатию уже тем, что не выглядел андердогом и, даже начав забивать, как-то не праздновал переход в мажоры. В деталях, какие с трибуны легче подметить, чем описать, проявлялись черты парня из глубинки. Провинциальность свою он не подчеркивал, но и не скрывал. Обтесаться в столичную штучку большого ума не надо, куда труднее презреть эту схему и остаться собой, сохранить себя.
От Жориной деревни в Толочинском районе сегодня осталось три дома. Она и в детстве была неперспективной — ни школы, ни магазина, но здесь ютилась жизнь. В школу ходил за шесть километров — может, так и развил выносливость. Кондратьевы были обычной сельской семьей: отец в колхозе на тракторе, мать — разнорабочая, трое детей и минимум достатка. Жорка — “пан спортсмен”, как его называли — играл в волейбол, баскетбол, ходил на лыжах, летом обращался в легкоатлета, здорово прыгал в длину и высоту. Ездил на все соревнования — за школу, за район, его даже в хоккей с мячом привлекали. В техникуме прыгнул на физкультуре на шесть метров, тренер ухватился: олимпийского чемпиона из тебя сделаю. Но ему хотелось в футбол.
Мячом заболел после первого класса, влюбился в московское “Торпедо”. В июле шестьдесят восьмого увидел по телевизору, как автозаводцы сокрушили лидировавший “Спартак” — 5:1, по два гола забили Стрельцов с Гершковичем. Поразили форварды, верткий мальчишка и лысый здоровяк. Когда Стрельцов закончил, Жора сосредоточился на Гершковиче, считал, если тот станет играть за другую команду, заберет с собой и его симпатии. Но вышло иначе: с уходом Гершковича в московское “Динамо” болельщицкое сердце осталось с “Торпедо”.
Второй тренер “Двины” Анатолий Лежнёв, зная эту особенность, как-то специально зазвал на игру торпедовского главкома, но тот Жорой не впечатлился.
Специалисты и болельщики смотрят по-разному. Первых интересуют природные качества, скорость решений, потенциал, а для трибун не менее важно другое. Рассказывают случай: в семьдесят восьмом “Двина” встречалась с рыбинским “Сатурном”. Нападающий и защитник упали в игровом столкновении, а когда поднимались, Жора в запале брыкнул ногами, разбил шипами лицо. Опомнившись, даже не стал дожидаться арбитра, ушел с поля сам. После игры хотел извиниться, но соперник не вышел, отказался общаться. Жору не взяли на выезд в Рыбинск во втором круге, но дело не в этом. Он и в минском “Динамо”, заматерев и обтесавшись, сохранил лучшее из деревенских качеств — совестливость.
Неловкость за тот эпизод осталась в нем на десятилетия, он помнил то ощущение, даже встречаясь с откровенным хамством. Защитники разные, кто на ногу наступит, норовя прокрутить шипами, кто ткнет булавкой — такая у забивных форвардов доля.
После восьмого класса Кондратьев поехал в Витебск поступать в физкультурный техникум и едва не провалился на футболе. Задание было несложным — обвести фишки и попасть в пустые ворота. В первой попытке пробил что есть мочи в штангу, а во второй мяч срезался и полетел к флажку. Какая техника у самоучки: в Любаничах просто стучал полдня в глухую стену сельского клуба — и вот на поступлении отгреб. Еще один срыв, и поехал бы домой. Выручила пятерка по легкой атлетике, чуть выправившая средний балл. Поступил без стипендии, но с бонусом — со стадионом поблизости, где занималась группа подготовки “Двины”. Пошел на просмотр с техникумовскими ребятами и один из всех закрепился. Оказался забивным, основным витебским голеадором на “Хрустальном мяче”.
В начале семьдесят восьмого, за полгода до окончания техникума, Жору взяли в “Двину”, и он как-то сразу заиграл в составе. Команда в Витебске была полумертвая, но с появлением Щупака, Назаренко, Акшаева, Кондратьева поднялась в середину таблицы.
В семьдесят девятом Назаренко транзитом через Минск отправили в брестское “Динамо”, и в партнеры Кондратьеву подняли из обороны Владимира Бирюкова — а тот возьми и наколоти 20 мячей! Девятнадцатилетний Кондратьев, как и годом раньше, забил одиннадцать, а осенью отличился на союзном турнире “Переправа” в Сухуми, где получил приз лучшему игроку. Для Жоры это было нежданно: в работе с мячом отставал от ребят, занимавшихся с детства. Но он обладал качествами, которые не натренируешь — быстротой, резкостью, голевым чутьем.
Кондратьев только поступил в Витебский пединститут. Учеба давалась непросто, скидок футболистам не делали, и после выездных игр форвард ходил вечерами на отработку пропущенных занятий. Друзья и тренеры в один голос советовали не ехать на “Переправу”: опять будут сложности. Жора вроде бы согласился, но внутреннее чувство толкнуло. Рванул внезапно, никому не сказав, в “Двине” и не знали, что он в Стайках, пока оттуда не позвонил тренер Геннадий Абрамович.
По окончании турнира прямо там на коленке по протекции Абрамовича написал заявление в минское “Динамо”. Малофеев согласился не глядя.
В Минске тренировался то с основой, то с дублем, открыв рот слушал корифеев — Пудышева, Прокопенко. Это было как сон, хотелось себя ущипнуть: небожители из телевизора стелились под него в подкатах, выкладывали мяч под нужную ногу.
Его приняли хорошо, что-то в новичке подкупало. Поддержали Курненин и особенно Пудышев, душа-человек, общавшийся с новичками на равных. Да вся команда была с душой. Когда Прокопа взяли на Олимпиаду, за него дружно радовались и надеялись, что Саша получит золото. Бесков выпустил всего раз, но впечатлений хватило, Прокопенко взахлеб потом рассказывал, как на груди пронес мяч мимо двух защитников…
Кондратьев влился без особых проблем, сыграл десять матчей в своем первом сезоне и забил “Черноморцу” через три минуты после выхода на замену.
А на следующий год не заладилось. В команде было шесть нападающих, к Гуриновичу с Василевским тренер стал подпускать Кобренкова, такое было предпочтение, боролись за место в основе Короза, Сокол. Жора потерпел до лета и стал проситься за игровой практикой. Во второй лиге тогда “горел” Брест, шел на последнем месте — дочерняя динамовская команда.
С приходом Кондратьева атака у брестчан наладилась, забил шесть голов и попал в блокнот Долматова, ездившего по стране селекционером московского “Динамо”. Щекин Жоре тогда обронил, что вроде хотят перевести в Москву.
А тут матч в Витебске, родном городе. Выиграли, собрался отдохнуть — и не успел. Увидев, как милиционеры крутят руки пьяному мужичку, сам подшофе рванул восстанавливать справедливость. Зачем в бутылку полез, не знал, с военным билетом в кармане. Упекли в отделение, а начальство долго не разбиралось. Отсидел “на губе” десять суток, а дальше выдали форму, сапоги — и в казарму. В Белполку гоняли без дураков: наряды, караулы, строевая. За четыре месяца весь ветер из головы и вышел. Лишь перед самым Новым годом Малофеев его забрал, выслушав напутствие от генерала: зарплату не платить, дать испытательный срок и если что — обратно в часть.
Вернулся в команду в самый раз: наступал золотой восемьдесят второй. Состав почти тот же и подготовка та, будто не отлучался. Но молодежь возмужала, прибавила в уверенности. Фавориты чемпионата — киевляне, спартаковцы, тбилисцы — отвлеклись на чемпионат мира, а у малофеевских вдруг покатило. Кондратьев после тех перипетий пахал как вол, наиграл больше всех в чемпионском сезоне — 32 матча. Из десяти голов половину забил головой и получил кличку Бошков.
В возможность чуда поверили после тяжелого выезда Киев — Алма-Ата — Ташкент. Киевляне вернулись с мундиаля, и все ждали, что создавших отрывчик минчан быстро поставят на место. Но “выскочки” в Киеве уперлись, отыграли пропущенный мяч, а на 82-й минуте наступила развязка — победный гол Кондратьева. Забил он и “Кайрату” (2:2), а в Ташкенте на 35-градусной жаре минчане учинили разгром хозяевам — 3:0.
К решавшим судьбу золота поединкам в Москве Кондратьев подустал и уступил позицию Петру Василевскому, у которого пошла масть. Но кто играл, кто сидел, не имело значения, главным был результат, одна на всех радость.
(Окончание следует.)