Мотиватор. Егор Мещеряков: день, изменивший жизнь

Ну а чтобы самому нагрузка не показалась малой, решил пробиться в финал чемпионата Европы по стритболу в качестве игрока. Слава богу, не удалось — иначе он точно не нашел бы времени на встречу с молодыми журналистами, которая легко превратилась в мотивационный семинар на любимую всеми тему “Self made man”.

— Егор, в чем секрет уникальности американского студенческого баскетбола? Это ведь не менее мощная индустрия, чем чемпионат НБА.
— Знаете, на днях перед сном смотрел программу, в которой рассказывалось, что еще в 1912 году Голливуд снимал фильм о студенческих видах спорта в Штатах: баскетболе, бейсболе, американском футболе, легкой атлетике и так далее. И я подумал: а что было в Минске в 1912-м?

— Первое атлетическое общество — по сути, кружок из нескольких любителей спорта — было создано в 1913-м.
— А там уже шли чемпионаты штатов и страны. Все просто: для молодых американцев спорт всегда был окном в мир. Каждый университет развивает 22-24 вида спорта и заинтересован в том, чтобы его честь отстаивали хорошие спортсмены.
Дети, растущие в американской семье, знают, что папа не найдет 50 тысяч долларов на их обучение в университете. Но они, даже будучи средними спортсменами, могут получить право на бесплатное обучение в течение четырех лет, а если повезет, то и больше.
Кроме того, американский студенческий спорт — это арены, забитые 25-30 тысячами зрителей, телевидение и ажиотаж. Человек, переживший такое однажды, захочет делать это вновь и вновь.
Студентам не платят денег, однако, насколько знаю, ассоциация студенческого спорта года три назад разрешила выплачивать стипендии до двух тысяч долларов — правда, лишь тем, кто не только хорошо играет, но и хорошо учится.
Конечно, в это трудно поверить, но еще во времена моей учебы в Вашингтоне ребята, которые получали оценки ниже средней, не имели права тренироваться в составе университетской сборной. Семестр отдохнул, нагнал в учебе баллы — добро пожаловать на тренировки. И никак иначе.

— Однако студентам, признайтесь, нужны поблажки.
— Да. Во время матчей плей-офф требуется максимальная концентрация, а тебе надо сдать пять экзаменов. Как тут разорваться? В университете договариваются, переносят сессию. Но там нет такого, как у нас — пришел к преподавателю с зачеткой и начал давить на жалость. Этого просто не поймут.
Знаю много людей из нашей жизни, которые именно так и сдавали все зачеты и экзамены. А потом, в 30 лет, кусали себе локти и говорили: “Лучше бы я нормально учился”. Мне всегда хотелось быть умным. Хотелось сломать этот широко тиражируемый типаж спортсмена в кино, где ему полагается лишь вышибать лбом двери, а думают за него другие.

— У нас тоже есть стереотип в отношении темнокожих американцев: золотые цепи, рэп, мешковатая одежда… Учатся, скорее всего, они тоже не блестяще.
— Действительно, часто эти ребята живут в довольно суровых условиях. У меня был друг ростом 158 сантиметров, который родился недалеко от Вашингтона, в Балтиморе. Большой порт, большое черное гетто в центре, отсутствие работы у родителей — дальнейшее додумайте сами. И вот этот мой друг нашел себя в баскетболе.
Когда он пришел в университет, мы, уже выучившие язык, не понимали, что он говорит. Даже американцы его переспрашивали, потому что акцент был просто ужасным. А он был разыгрывающим, первым номером. Поэтому парень поначалу просто показывал пальцы — по номерам комбинаций.
А в итоге закончил университет и стал первым в своей семье, кому это удалось. И сейчас его дети заканчивают школу и тоже планируют поступать в вуз. И мне радостно, что таких пионеров для своих семей становится все больше. Ведь жизнь в этих кварталах для темнокожих трудная: не поступил, пошел работать в “Макдональдс” или “Бургер Кинг”. Это в лучшем случае.
В Вашингтоне, буквально в трехстах метрах от Капитолия, где заседает американский сенат, находится район “South East”. И когда мы в 90-х приехали с ребятами в этот город, нам сразу сказали: никогда не ездите в этот район. И тем более не заходите. Если не хотите на ровном месте нарваться на неприятности.
Америка — это страна, в которой по-прежнему много проблем, в основном это показывают по телевизору. Но однажды мы с женой стали свидетелями перестрелки прямо в центре города. Скажу честно, когда это происходит буквально в 50 метрах от тебя, впечатления не самые приятные.

— У нас существует много стереотипов об американцах. Какие они на самом деле?
— Безусловно, это страна больших возможностей. Сразу приходит на ум пример моего товарища, железнодорожного инженера из Гомеля. Конечно, он много работает, но много и зарабатывает, поскольку его профессия востребована в Штатах. Он купил дом для своей семьи на берегу Атлантического океана и может полететь в отпуск в любую точку земного шара. Каникулы всего 20 дней, тем не менее ему хватает. Он втянулся в этот ритм и счастлив, прекрасно понимая, что никогда не достиг бы нынешнего уровня благосостояния, если бы однажды не решил изменить свою жизнь.
Учатся в Штатах тоже по-другому. Нет такого насилия учебой, как у нас. Пятнадцать предметов в семестр, как в Беларуси, — это однозначно много. Пять — как у них, самое то. Хватает времени, чтобы отложилось в голове главное.
Мне нравится дух, который воспитывается там практически в каждом учебном заведении. Во всяком случае, в нашем университете Джорджа Вашингтона было именно так. Вообще со временем находилось немало параллелей с нами.
Вот случай. Знакомая волейболистка из Москвы, игравшая в команде университета, шла на рекорд NCAA по количеству добытых очков за все время ее существования. Это, безусловно, нереально крутое достижение, что показывает очень высокий уровень российского бомбардира.
И вот как-то после одного неудачного матча тренер посадил Свету в центр комнаты. И началось… Подруги по команде вставали и говорили все, что о ней думают. Все происходило так, как это бывало у нас во время комсомола и его бесконечных собраний. Ее критиковали, не выбирая выражений. Россиянка была в шоке, потому что эта параллель оказалась невероятно реалистичной. Ей даже почудилось, что она снова вернулась в Советский Союз.
Это я к тому говорю, что у нас общего гораздо больше, чем кто-то думает. Конечно, люди там разные, и переселенцы из стран бывшего СССР тоже чувствуют себя по-разному. Встречаешь в гостинице горничную и узнаешь, что ее муж не выдержал в Америке больше полугода, уехал. А ей нравятся этот ритм и стиль жизни.
Другое дело, что там нет пресловутой славянской души. Очень часто в Штатах знакомство начинается с того, что после обмена приветствиями человек сразу интересуется родом твоих занятий. Выгоден ты ему или нет. Если не представляешь особой ценности, то разговор быстро сходит на нет, в противном же случае на свет извлекается визитка и звучит предложение встретиться на следующей неделе. Если честно, неприятно осознавать, что вся твоя ценность как собеседника и человека определяется только тем, что написано в твоей визитке. Пожалуй, я немного утрирую, но в бизнес-сообществе отношения построены именно так.
В аспирантуре Вашингтонского университета моя специальность звучала как управление спортом и туризмом. Там тоже было много бизнес-тусовок типа пятичасовых семинаров, после которых предполагался обязательный фуршет. И вот на нем все стоят и общаются, стараясь набрать как можно большее количество контактов. Спикеры — это отдельная тема, они особенно дорогие орешки. К ним выстраиваются очереди, и их контакты считаются наиболее ценными.
А с другой стороны, мне нравится, что никто не стоит в углу — все подходят и общаются. Пусть большинство этих контактов не сработают в будущем, зато люди прилагали усилия, и они не смогут себя потом упрекнуть в отсутствии оных.
Нравится, что в Штатах многое делается для студентов. В процессе учебы приглашается очень много людей именно из той сферы, в которой ты хочешь добиться успеха. Им можно потом позвонить или, в крайнем случае, написать на “мейл”, будучи уверенным, что обязательно получишь ответ.
Наша преподавательница — профессор Делпи — ездила на все Олимпийские игры в течение последних двадцати лет. Она всегда брала с собой группу студентов, и они на месте знакомились с инфраструктурой, с тем, как организованы соревнования, и так далее. Это называется “олимпийский опыт”. Чем-то помогает университет, за что-то платят сами студенты, но это не огромные деньги и не пятизвездочные отели — скорее всего, обычная комната, в которой спят на матрацах, но зато весело и очень познавательно.
У них теория шагает параллельно с практикой. Все надо узнать и опробовать на практике — здесь же, познакомиться с лучшими в этой области, чтобы когда-нибудь попробовать их опередить. У нас не так. Очень много книжных знаний, зачастую устаревших, и мало практики. Человек выходит, начиненный вершками множества предметов, которые никогда не пригодятся ему в жизни. А там ты волен выбирать то, что считаешь необходимым для себя.

— Как в Штатах относятся к людям, которые многого добились в жизни? Как здесь — мы знаем…
— Зависти нет. Иногда можно услышать: ну понятно, его папа был большим начальником, и поэтому… Но очень редко. Все прекрасно понимают, что папа не будет работать за тебя всю жизнь. Почти на всех семинарах студенты интересуются формулой успеха спикеров. Мне нравится практичность американских студентов. Однако их формирует среда, где все завязано на финансовых показателях.
В 2011 году, когда окончил аспирантуру, у меня был год практики, который я провел в офисе спортивного управления. По сути, вернулся в родную альма-матер спустя одиннадцать лет. У нас был новый спортивный директор, которого за большие деньги переманили из другого университета.
И вот он, как водится, сразу многое поменял. Например, начал ездить на работу на велосипеде, потому что спортивный директор должен вести здоровый образ жизни и иметь подтянутую фигуру. Может, от этого он заряжался какой-то воистину сумасшедшей энергией и поэтому по офису никогда не ходил шагом. Бегал.
Он стал менять людей, увольнять пожилых, тех, кто уже особо не двигался. То есть он хотел видеть рядом с собой похожих на него. Парень создал специальный офис по связям с теми, кто когда-либо закончил университет. Можно представить — это тысячи человек, многие из которых стали влиятельными и богатыми людьми.
А так как философия студентов всех поколений была одинаковой — нетрудно представить какой, — новый директор предлагал выпускникам выразить свою любовь к университету в виде материальной помощи его спортивным командам. И через год-два этот фонд заработал всерьез, плюс что-то выделил сам университет.
Результат — команды не только не имеют никаких проблем, но и вооружены новой философией, новым брендом. Американцы умеют это делать очень хорошо. Плюс прибавка на трибунах, потому что бывшим выпускникам приятно вспомнить свои юные годы, а также почувствовать сопричастность к успехам тех, кто идет по их стопам.

— Расскажите о своей формуле успеха, на сколько процентов вы реализовали себя в баскетболе.
— Думаю, на 90-95.

— Но вы же могли стать первым белорусом в НБА.
— Вот поэтому и забираю из своей карьеры 5-10 процентов. Почему я не попал в Национальную баскетбольную лигу? Это такая больная тема… После двух лет в студенческом баскетболе я мог выйти на драфт НБА. Два тура по 30 человек. Попадаешь в первый, и у тебя гарантированный контракт на два-три года, во втором тебя тоже могут выбрать, но контракт никто не обещает.
Мне звонили агенты и говорили, что есть все шансы попасть в первом раунде на гарантированный контракт.
Я как человек, воспитанный советской системой ценностей, отвечаю: “У меня еще два года учебы в университете”. Они все очень дружно удивляются: “Да бросай ты этот университет, если так уж хочешь, доучишься потом”. Спрашиваю, каким меня могут выбрать. “Ну, где-то 25-30-м”. — “Маловато, надо будет поработать эти два годика и подняться повыше”. — “Парень, конечно, ты можешь подняться, но можешь и опуститься. Это Америка, и у тебя здесь очень много конкурентов”. Советуюсь с университетским тренером Майком Джарвисом. Он тоже за то, чтобы я поиграл еще пару сезонов, а уже потом выставлялся на драфт.
Такая же история была и у Саши Куля. Как и я, он провел четыре года в университете. Потом я в 99-м после выпуска пришел на драфт, который проходил не где-нибудь, а в Вашингтоне. С друзьями, празднично одетый и, честно говоря, в немалой степени уверенный, что меня выберут. И именно в первом раунде.
Дело в том, что к тому времени я уже просмотрелся в двух клубах — “Чикаго Буллз” и “Нью-Джерси Нетс”. И если в Чикаго не почувствовал, что понравился тренерскому штабу, то в Нью-Джерси все светились и не скрывали эмоций.
У них был 34-й номер драфта, и они сказали, что приложат все усилия, чтобы заполучить меня. Я тогда не имел мобильного телефона, и агент дал мне свой, чтобы я мог с ним общаться во время драфта. Он был уверен, что “Джерси” выберет меня, и всячески эту уверенность поддерживал и во мне. В середине первого раунда приходит женщина, которая заведует международным отделом в НБА, и приносит мне бейджик с именем. “Что это значит?” — “Пока не могу ничего сказать, тебе попросили передать этот бейдж”.
Такие обстоятельства, согласитесь, придают дополнительную уверенность. И вот конец первого раунда. Я весь на иголках — с бейджиком, телефоном, готов встать, услышать аплодисменты и гордо раскланяться. И тут “Джерси” называет имя другого человека.
Теплилась еще надежда, что выберет какой-то другой клуб, однако прошел и второй раунд, но так ничего и не случилось. Я испытал такое опустошение, что отходил несколько дней.

— Что сказал агент?
— “Извини, такое бывает, не получилось. Но они приглашают тебя в летнюю лигу”. Это такое мероприятие, на котором просматривают возможных новичков. Через две недели я туда поехал, играл очень хорошо — по статистике в три раза лучше, чем парень, которого они выбрали. Но им нужен был игрок ростом 208, а не 203. Они хотели центрового. Вот с тех пор я и не ездил на летние лиги клубов НБА.
Сейчас жалею об этом. Конечно, когда выступал потом уже в Европе, для этого находились веские причины — травмы и усталость после сезонов в том числе, но пару раз все же надо было там появиться. Поиграв в Старом Свете, я стал более зрелым.
Видимо, надо было идти на драфт после двух курсов. Я же ведь не знал тогда американскую философию, заключавшуюся в том, что более молодой игрок всегда имеет большие перспективы для роста. Например, в 20 лет я добывал в среднем по 16 очков за игру, в 22 — 17 с половиной. Но в глазах клубов-селекционеров первый показатель выглядел более предпочтительно.
Остается утешаться только тем, что мы с Сашей Кулем и Андреем Кривоносом помогли нашему университетскому тренеру — тому самому, который не советовал торопиться, уйти на хороший оклад в университет Нью-Йорка. Джарвис оставил на память голосовое сообщение на моем телефоне, как он сильно меня любит. С тех пор, правда, мы с ним ни разу не общались.

— Такое чувство, что Америка вас разочаровала.
— Ни в коем случае. Понятное дело, вишенкой на торте стало бы мое попадание в НБА. На этом же драфте 1999 года туда выбрался Андрей Кириленко, и было бы круто попасть в лигу вместе с ним. Но ничего, в другой жизни…
Хотя кто знает, может, у меня в НБА ничего бы и не получилось. Многие, даже очень звездные европейцы, не смогли задержаться там дольше чем на год. Хуан Карлос Наварро — звезда “Барселоны” — поиграл в “Мемфис Гризлис” лишь один сезон и вернулся в Испанию, заметив, что Америка — это не для него.
Мне кажется, и я как игрок больше подходил для европейского баскетбола. Не стоит забывать, что это конец 90-х, когда европейцев в НБА было не очень много. Это только после домашнего чемпионата мира 2002 года, на котором американцы стали шестыми, они вдруг поняли, что начинают отставать, и количество задрафтованных иностранцев стало стремительно расти. Сейчас их там больше семидесяти, а тогда было в десять раз меньше.
Тренер, который пришел в Вашингтонский университет в мой последний сезон, любил говорить после проигранных матчей: “Все дело в этих мягкотелых европейцах. Понаехали тут…” Когда же мы одерживали победы, он молчал. В следующем сезоне, после нашего выпуска, он смог наконец развернуться, набрав, как он всегда грозился, жестких и суровых парней из гетто.
Парни, следует сказать, быстро проявили себя, устроив стрельбу прямо в университетском городке. И понятно, тренеру они не помогли.
Так, теперь о моей формуле успеха. Она не имеет отношения к Америке. Я вспоминаю себя в возрасте 14 лет. Кажется, это было воскресенье. Да, выходной майский день, когдай можно было отдохнуть, пойти в кино, встретиться с друзьями и вообще сделать уйму всяких бесполезных, но приятных дел.
Однако мне вдруг стало скучно без мяча. Я собрал форму и по- ехал в спортивный зал училища олимпийского резерва. Улыбнулся техничке, получил ключ, переоделся, стал в центре зала и не знал, что делать. Обычно ведь тренер дает план тренировки, а здесь надо было полагаться на самого себя.
И вдруг я понял, что и в жизни тоже так. Каждый выбирает свою дорогу, и только от тебя зависит, как ты будешь по ней идти. В тот день я осознал, что могу добиться большего, чем мои сверстники. Просто потому, что хочу играть в баскетбол лучше всех. Я тренировался два часа, придумывая какие-то упражнения: финты, обходы, ускорения, броски. А потом вернулся домой, очень довольный собой.

— Мораль, следует полагать, состоит в том, что…
— …надо работать. Много и с любовью. Если тебе дали пару выходных и ты провалялся на диване, тебе такой спорт не нужен, занимайся чем-нибудь другим. В тот день я понял, что баскетбол — это мое, и надо не только сосредотачиваться на тренировках, но и читать специализированные книги и биографии выдающихся игроков, смотреть телевизионные трансляции, следить за выступлениями лучших мастеров. Нужно узнать о своей профессии все, потому что огромное количество людей уже прошли этот путь, и просто грех не использовать знания, которые они накопили.

— Кто для вас тогда был кумиром?
— Наверное, вы удивитесь, но больше всех на мое тогдашнее мироощущение повлиял Игорь Тальков — его стихи и песни. Его убили в Питере, а через четверть века я приехал играть за местный “Спартак” именно в том зале, где все это случилось.

— Обычно все называют спортсменов.
— Тальков был необыкновенным человеком. Светлая душа, он пытался донести до других то, что чувствовал сам, и попадал в самое сердце. Думаю, очень многие любят его до сих пор.
Что еще вам сказать о формуле успеха… Нельзя останавливаться, нужно уметь анализировать свои поступки и не повторять ошибки. Надо помнить, что в какой-нибудь Филадельфии другой парень каждый день приходит в зал, прыгает через скакалку, поднимает штангу и сотни раз отправляет мяч в кольцо. И ты должен работать с не меньшим, а желательно с еще большим усердием.
Думаю, начало 90-х неплохо закалило наше поколение. Талоны, карточки, очереди — я их просто ненавидел. Из-за бабушек, которые кричали в спину: “Смотрите, какой здоровый лоб пришел за молоком”. А я краснел и не знал, что им ответить.
Это сегодня у меня 51-й размер обуви, а тогда был поменьше — 47-49-й, но найти подходящую все равно было невозможно. Носил одну пару по три года, и в ней ходил везде: на тренировки, на учебу, на свидания. Это здорово учит ценить вещи и воспитывает правильное отношение к ним.

— Ваше поколение считается пропащим.
— Вот уж не соглашусь. В нашем баскетболе скорее пропали восьмидесятники — на все десять лет, может, две-три звездочки. Возможно, они росли тинейджерами уже в постсоветское время, не было на них ни пионерии, ни комсомола…

— Но темнокожие ребята из гетто, следует признать, тоже не чувствовали на себе влияния комсомола, и ничего, выходили в люди…
— США никто не обыграет в ближайшие сто лет в любом случае, если они будут собирать в сборную лучших. Будь у них немного другая история гетто, наверное, число тех, кто видел бы свой шанс исключительно в спорте, значительно уменьшилось бы. Мотивация — великое дело. Очень редко парни из богатых семей чего-то добиваются в спорте.
У нас ведь тоже было так. Прекрасно помню свой первый профессиональный контракт в Минске. 50 долларов в месяц. Из десяти месяцев мне заплатили за два. Но мы жили у родителей, если квашеную капусту, пили чай с булочками и не видели в этом ничего страшного.

— Какой из клубов, в которых вы выступали, сделал самое заманчивое финансовое предложение?
— Питерский “Спартак”. Я был тогда на пике карьеры. Неплохой контракт подписал с “Азовмашем” из Мариуполя. Прельстил размах задач, которые ставил перед собой флагман украинского баскетбола. Максимальной целью была победа в Кубке Европы.
Главным тренером был Гирскис — очень хороший литовский специалист, для меня это всегда было важно. Состав тоже мощный, можно было решать задачи. Плюс ностальгия по тому времени, когда я с мамой отдыхал на Азовском море. Мороженое, пляж — мне тогда все казалось идеальным. Но, приехав в Мариуполь и увидев шестьдесят труб металлургических комбинатов, понял, что подписание контракта сразу на два сезона — ошибка.
Через две недели после приезда Гирскис покинул команду, сказав нам, что у него обнаружили онкологию. Потом приехал еще один литовский тренер, которого затем сменил украинский. А украинского — словенский. И все это за один сезон!
Я работал еще и переводчиком, потому что местные ребята, которые знали английский, были айтишниками, и когда они переводили баскетбольные термины, иностранцы дружно хохотали.
Жить в Мариуполе было очень сложно. В восемь вечера по радио объявляли, что на улицу выходить не следует — начинались выбросы в атмосферу из комбинатов, и по городу распространялся запах тухлых яиц. Сероводород. Нам с женой не хотелось там оставаться, и мы решили, что даже большие деньги не стоят здоровья. Расторгли контракт, и следующий сезон я проводил в Питере.
Но вообще-то воспоминания создают не контракты, а люди. А именно фанаты. Самые хорошие отношения у меня сложились с итальянскими болельщиками. Я играл в двух клубах — “Орландина” и “Авеллино”. Оба базировались в небольших городах, где каждый житель — от продавца до парикмахера — жил баскетболом. В феврале этого года я посещал финал Кубка Италии по скаутским делам. В нем принимала участие и моя бывшая команда “Авеллино”, с которой приехали примерно полторы тысячи болельщиков. И они меня узнали, выразив при этом жуткий восторг. Это в самом деле было лучшее, что случается в спортивной карьере — когда вызываешь радостные чувства у людей спустя пятнадцать лет. Они до сих пор помнят, как я помог команде выйти в итальянскую высшую лигу.
Было приятно. Но я действительно отдавал душу этому городу, каждый матч был для меня как последний. И если люди это ценят до настоящего времени, значит, прожил жизнь в спорте не зря.

— У вас бывает свободное время?
— Сейчас нет. Все расписано вплоть до 17 сентября, когда проведем последний матч отбора и, надеюсь, все-таки попадем на чемпионат Европы. Мы много раз пытались это сделать, но еще ни разу не удавалось. Раньше там было 16 команд, потом увеличили до 24, однако нам это пока не помогло. Всегда не хватало одного-двух шагов.

— Как зовут вашу дочку?
— Владимира. Назвали в честь Путина.

— ???
— Я люблю так говорить за границей. У собеседника мгновенно вытягивается лицо и округляются глаза. А потом сообщаешь ему, что это шутка. Своим именем дочка обязана дедушке, отцу моей жены Татьяны. Имя, считаю, идеальное со всех сторон. Ведь нам еще хотелось, чтобы в корне было слово мир.
Владимира в свои три года уже овладела искусством дриблинга — самостоятельно. Правда, скандированию слова “Беларусь” она научилась на трибунах. Зато теперь всегда, как только начинается спортивная трансляция, дочь повторяет название нашей страны. Согласитесь, это дорогого стоит.
Но не спрашивайте меня, хочу ли я, чтобы она стала баскетболисткой. Пусть будет здоровой, счастливой девчонкой и сама выберет собственную дорогу в жизни.

— У кого из белорусских ребят есть перспектива стать мастерами действительно хорошего европейского уровня?
— У нас растет интересная плеяда игроков 2000-2001 года рождения. Им сейчас по 15-16 лет, но мне нравится, что они какие-то неформальные и этим выделяются. Они не стесняются в общении, а забрасывая мяч в корзину, вдруг могут начать танцевать. Они неординарные, открытые, знают себе цену и не боятся быть лидерами. Необычно для толерантных белорусов, да?
Кто-то из ребят выбрал европейский путь развития — поехал в Италию, Литву, прорываясь из резерва через тернии к звездам. Кто-то период перехода из юниорского баскетбола во взрослый проходит у нас в “Цмоках”, и делает это неплохо.
Так что нужно быть оптимистами, надеяться, что новое поколение на уровне национальной сборной сможет наконец достичь того, что так и не удалось сделать нам.