Наш капитан. Александр Богданович: команду принял, команду не сдал

— Надо полагать, что следующая ночь после выбора тебя капитаном команды в Рио была бессонной…
— Отнюдь. Это очень ответственная миссия, и перед соревнованиями, конечно, не очень хочется иметь какой-то дополнительный психологический груз. Но что делать, сборную нужно представлять, раз уж мне оказали такую честь.

— Видимо, необходимо ездить в команды по разным видам спорта и проводить там активную организаторско-пропагандистскую работу.
— Не думаю, что мне нужно кого-то дополнительно настраивать и уж тем более что кому-то смогу в этом помочь. В Рио едут высококвалифицированные спортсмены, которые прекрасно знают, что и как им надо делать.

— В чем же тогда состоит миссия капитана?
— Передать свой фарт. Быть первопроходцем. Капитан — он все равно как флаг у страны.

— Кто у нас был капитаном на прошлой Олимпиаде?
— Тихон.

— Фарт передал?
— Ну не знаю, передал не передал, но свое мнение я высказал.

— Ребята-гребцы часто обращаются за советом или поддержкой?
— Могу и сам помочь, даже если не обращаются. Смотрю на подрастающее поколение и хочу, чтобы они поменьше совершали ошибок. Очень уж у нас пахотный вид спорта, и жалко, если ребята будут тратить время зря.
Конечно, насильно мил не будешь. Наблюдаешь за реакцией: если к тебе и дальше прислушиваются, то смысл помогать есть. Если же не воспринимают, то даешь время самим понять и осознать, где именно они совершают ошибку. Пусть человек сам ударится о броню, попробует, насколько крепкий у него лоб. И, как показывает практика, он потом осознает, что был не прав.
Да и в принципе все мы слабые люди, если можно где-то сачкануть, то как не воспользоваться такой возможностью? Вообще, когда спортсмен добивается какого-то результата, он становится умнее тренера. Поэтому ребят нужно немножко тормозить и говорить: мол, когда они станут тренерами, тогда и будут командовать. А пока надо слушать и делать то, что тебе говорят умные люди.

— Мы в курсе, что у наших гребцов очень дружная команда.
— У нас есть команда-байдарка и каноэ. Байдарка — это те, кто сидит на попе и гребет с двух сторон, а каноэ — те, кто гребет стоя на колене и с одной стороны. Мы, каноисты, более сплоченные, но не скажу, что не дружим с байдарочниками. Все неплохо. Девчонки, кстати, у нас очень дружелюбные и общительные.

— Когда приходит время вставать с колен после тренировки, вы стараетесь проводить время вместе, или каждый предоставлен сам себе?
— В период подготовки свободное время лучше всего проводить на диване. У каждого он свой.

— Видимо, к сожалению. А что, семьи нельзя привозить на сборы?
— Подобной практики нет. Да я и не уверен, что это хорошая идея. Когда идут большие нагрузки, ты постоянно находишься на взводе — и физически, и психологически. Я бы не хотел, чтобы семья видела меня в таком состоянии. Я должен возвращаться домой спокойным, веселым и улыбающимся главой семейства.

— Александра Герасименя рассказывала, что в Штатах спортсменов не надо подгонять, они полностью отдаются работе.
— Наверное, срабатывает менталитет, иной подход к тренировочному процессу. Может, есть костяк опытных спортсменов, которые профессионально работают, без поблажек, на них смотрит подрастающее поколение и берет пример.

— Кто главный двигатель в вашей с братом двойке?
— У нас два движка. Один более импульсивный — это я, а брат поспокойнее. Могу ему что-то сказать, немного прессануть, но это нормальные рабочие отношения. Принцип двойки предельно прост: ты должен отдать все, чтобы твоему партнеру было легче.

— Вы можете психологически воздействовать на соперников еще до начала гонки?
— Бывает по-всякому, но сейчас, как мне кажется, мы являемся для соперников загадкой. Они не знают, чего от нас можно ожидать, и это их волнует.
У нас своеобразная настройка на соревнования. Один раз можем вкатываться постепенно и не форсировать события, в другой — сразу показываем наши намерения.

— А вот французская полиция, которая не так давно учинила настоящий обыск в расположении белорусской сборной, кажется, точно знала, чего от вас можно ожидать…
— Французы оказались очень интересными людьми. Мы над ними смеялись. Они так рьяно что-то искали, так хотели что-то доказать… Мотивация била ключом, поэтому, когда ничего не нашли, им, видимо, было очень обидно.
Любая операция предполагает затраты. Одних переводчиков было шесть человек. Час работы одного — 100 евро, а работать пришлось 6 часов. Два дня. Вот и считай…
Ничего не нашли — давай допрашивать детей.

— С вами на сборе были дети?
— Ребята 20 лет.

— Не такие уж и дети. Под два метра ростом.
— Они были готовы тренироваться, но не для того чтобы их допрашивали. Там же ведь опытные люди с нами разговаривали. Задавали вопросы, смотрели на мою реакцию. Оценивали, готов ли я на какое-то сотрудничество с ними. Сдам ли я свою команду, не сдам…
Пробивали, мол, кто колет уколы у вас. Может, сосед по комнате? — “Да ему вообще уколы запрещены!” Говорили, дескать, у вас обнаружены остатки мельдония, а наш французский ученый выяснил, что в течение трех дней он должен полностью выводиться из организма.
Говорю им: “Вы знаете, я уже полгода мельдоний не принимаю. Давайте под вашим наблюдением мы не будем употреблять мельдоний еще трое суток, и если вы его найдете, то ошибаетесь”. Но они почему-то не стали следовать нашему предложению.

— Нам это представлялось как какая-то стремительная захватническая операция, а по твоему рассказу выходит, что все было довольно спокойно.
— Нет, не спокойно, просто я так рассказываю. Кого-то, может, это действительно задело так, что нужно было ходить с холодным платком на голове. Мне все ровно. Просто не нравится, что к нам приехали в будний день и, по сути, выбили из тренировочного графика. А мы ведь деньги тратим на эти французские сборы и привыкли считать каждую копейку.
Каждый делает свою работу. И они посчитали, что так здорово ее сделают, что получат премии. Звездочки на погоны или лампасики — не знаю, какая у них там система. И на выходе — ноль.
Но ситуация с мельдонием сама по себе абсурдна. Ничего доказать нельзя. В итоге, как я и предполагал, они отпустили эту ситуацию. Но зачем потом задавать вопросы о витаминах, мол, почему вы их не задекларировали? Как-то несолидно. Хотя можно понять, люди осознают, что совершили ошибку, и как-то пытаются защититься.

— Нынешнее состояние борьбы с допингом тебе нравится? Чтобы далеко не ходить за примером, давай возьмем прошедший чемпионат Европы по легкой атлетике, где не участвовала сборная России, а к Олимпиаде допущены пока лишь Степанова да Клишина.
— Если посчитать, сколько допинг-проб было взято у россиян и у спортсменов из других стран, то эти цифры несопоставимы. Даже если их умножить на десять. Меня смущают доказательства, вернее, их очевидная абсурдность. Мол, я видел, как кто-то там чего-то себе колол и потом играл лучше, чем его соперник. И на этом основывается дисквалификация спортсменов? Я, понятно, не говорю о тех, у кого положительные допинг-пробы, но почему надо отодвигать от участия в Играх “чистых” спортсменов?

— У твоих противников есть довольно мощный аргумент в лице Григория Родченкова — экс-главы Московской антидопинговой лаборатории. Он предал гласности сведения о том, что грязные допинг-пробы российских спортсменов на зимней Олимпиаде в Сочи под покровом ночи просто-напросто менялись на чистые. Согласись, это удар ниже пояса.
— Положим, предатели были всегда. Но где доказательства?

— У Родченкова. Он вообще много чего знает и уже многое рассказал. Да и, с другой стороны, предателем он может являться для российской команды, а для всех остальных очень даже и наоборот. Ты же ведь тоже наверняка за чистый спорт и “чистых” спортсменов.
— Конечно. Но я бы не сказал, что ВАДА ведет честную борьбу с российскими спортсменами. Не очень как-то афишируются случаи, когда ловят кого-то еще. Такое впечатление, что всегда попадаются только российские атлеты.
А сколько копий сломано из-за того же мельдония? Знаю людей, которых не допустили до квалификационных соревнований только потому, что ждали, когда будут отрегулированы определенные моменты типа того, какую дозу его присутствия можно разрешить, а какую нет.
У нас парень мог бы взять олимпийскую лицензию на отборочном турнире, но ему сказали — ой, ну вы подождите, суд немножечко затягивается. Однако соревнования-то никто не перенесет. Он не попадает на отбор, ему снимают зарплату, и, главное, он пролетает мимо Олимпиады, к которой шел 10 лет упорных тренировок. Ну и где здесь адекватность ВАДА? Такое великое агентство, все к нему прислушиваются, но почему оно допустило такой прокол с мельдонием?
Ну и дальше по Родченкову. Если бы все его обвинения насчет сочинского триумфа российской сборной были бы так серьезны, то у них забрали бы уже все медали и дисквалифицировали. Ну а то, что он говорит… Так это же никто не запрещает. Вот мы сейчас с вами тоже разговариваем, почему бы и нет?

— Ты сам когда-нибудь сталкивался с проблемой допинга?
— Всю жизнь иду прямым и честным путем. Я только за ужесточение борьбы с допингом, потому что в этом случае нам будет проще бороться со всеми. Мы не та страна, которая имеет какие-то суперпрепараты, не известные пока миру. И если допинга будет меньше, мы от этого только выиграем.

— Приятно слушать тебя, говоришь аккурат как депутат Верховного совета. Кстати, не планируешь после завершения карьеры туда двинуть?
— Все может быть.

— Но ты об этом уже думал?
— Да, размышлял над тем, чем могу быть полезен стране после спорта.

— И кого из товарищей по олимпийской сборной хотел бы видеть рядом с собой в парламенте? Кто, на твой взгляд, сможет взять на себя больше, чем рядовой спортсмен?
— Да много достойных людей! Слушайте, ну вы провокаторы просто, такие вопросы задаете… А вдруг я кого-то не назову, а потом человек обидится?

— Ну это еще не самое страшное. В парламенте испытания будут посерьезнее, если что.
— Да нормально все будет у нас в парламенте. Там плохого не допустят.

— Это мы тоже знаем. Главное ведь — след оставить в жизни.
— Так и я хочу. В спорте он уже есть. Но и потом надо быть полезным стране. Чтобы не стоять на месте, двигаться вперед. Польза может быть от любого человека, важно лишь понять, где твоя ниша. Ну и, конечно, самому быть человеком активным, которому больше всех надо.