Михаил Бозененков. Заслуженный пират

Вживую я увидел Михаила Бозененкова 25 мая 1982 года. В тот день снимали с работы 37-летнего Ивана Щекина, провалившего с брестским “Динамо” старт в чемпионате. Для встряски кураторы решили устроить футболистам общение с болельщиками после домашнего поединка со “Звейниексом”. Команда в Лиепае была так себе, подбиратель крох со стола “Даугавы”, и проблем с ней белорусские клубы дома обычно не испытывали. На фоне выигрыша разговор мог выйти душевным, но латвийцы возьми и накидай Бресту четыре мяча. И пошла встреча со зрителями не по сценарию сурово, рвавшийся к микрофону народ едва обходился без бранных слов. Чтоб крышку не сорвало, начальство поспешило выпустить пар: “Видишь, Иван Григорьевич, что люди говорят! Надо тебе уйти…”
Помню, на трибуне не вызывало сомнений, что напоминавший пирата грозный старик прибыл из Минска добить несчастного. Такое впечатление я и носил в себе, но спустя много лет при упоминании той истории Евгений Шунтов воскликнул: “Такого не могло быть по определению! Защитить — да, но чтобы Михаил Георгиевич поехал кого-то снимать…”
Еще раз вглядевшись в фотографию того события, обнаружил два удрученных лица. Втаптываемого Щекина вы узнаете, даже если не видели никогда, а крайний справа и есть Михаил Бозененков.
Он был только с виду пират, а так добрый, веселый, компанейский. Когда-то Пиратом и звали, но, что удивительно, в другом совсем облике, лет тридцать назад, когда был красивый, цветущий человек, с чуть корсарской нахрапистостью в характере.
В большой футбол его не пустила травма, и он ринулся в соседнюю дверь: еще до войны отправился из Смоленской области в Минск поступать в институт, повышенный в статусе из техникума физкультуры.
Учебу прервала война. На фронте командовал взводом полковой разведки — в зрелые годы, поравнявшись сединами с генералами, шутил за ветеранским столом: вы в штабах, а я на пузе… Воевал с умом: не то чтобы пулям кланялся, но вернулся целый, с боевыми орденами и медалью “За отвагу”, участвовал в Параде Победы.
Войну в себе долго не носил, стал наверстывать упущенное: вернулся в институт, играл в футбол, хоккей, баскетбол, шахматы, работал с детьми. Летом пятидесятого получил назначение в минское “Динамо”, где помогал Александру Назарову, Евгению Фокину, пока в сентябре пятьдесят второго не обрел всю полноту власти — тогда и стал Пиратом.
Тонких знаний, какие можно лишь наиграть, у молодого Бозененкова не имелось, но был живой ум, а еще фронтовой характер: мог рявкнуть, повести за собой. В команде хватало сверстников и даже ребят постарше, знавших в футболе толк, но он был отменным психологом. Чувствовал, где наехать, где отпустить, а когда видел, что бывалые игроки справляются сами, отдавал инициативу. Мог спрятаться за портьеру, чтобы вопрос обсуждали без него, а потом выйти, снять шапку-невидимку. На него не обижались, разводили только руками: разведчик и есть.
Молодых гонял как сидоровых коз, играли и больные, и с травмами. Больше других доставалось еще не отесанному бобруйскому парню Геннадию Абрамовичу, без школы, но с вагоном здоровья. Был случай, в Киеве крепко вставили в голеностоп, нога распухла, ковылял на одной. Три дня не тренировался, а на четвертый игра в Сталино, теперь Донецке. “Мы тебя восстановим”, — уверенно заявил Бозененков и за час до матча нарвал крапивы. Принялся хлестать злополучный голеностоп — отвлекать болевой шок. Нога превратилась в пылающую колоду, но тренер велел все же втиснуть в бутсу:
— Не сможешь бежать, просто ляг, но матч проведешь на поле.
Куда после этого денешься, отыграл с “Шахтером” два тайма!
Бозененков был мастер устного жанра, предтеча Малофеева. Его установки превращались в спектакль. “Вы, ребята, — одно ядро, которое выкатится на футбольное поле. За трибунами даль, но представьте, что вас подняли на вертолете, вы глядите за горизонт, и природная сила наполняет вас…”
Образования у игроков было небогато, сидели и слушали про корабли, бороздящие просторы мирового океана. Действовало! В пятьдесят третьем, успешно сыграв финальный турнир в Горьком, команда завоевала путевку в класс “А”, а в следующем, пятьдесят четвертом, впервые в истории взяла бронзу.
После медалей игроки немного распоясались. Могли гудеть ночь напролет и прийти на тренировку разобранными. Напрашивались меры, но Бозененков рассудил иначе. Организовал на заснеженном поле двусторонку с дублерами, и юные Хасин, Радунский, Мохов, Блашко, Ковалев, Корнеев выиграли 5:2. Михаил Георгиевич объявил ветеранам: пейте дальше, у меня вопросов с составом нет. И переключил внимание на молодых.
Но в контрольных матчах на южном сборе выяснилось, что молодежь не тянет, ее время еще не пришло. Тренер выпустил не готовых Бачурина, Малявкина, Макарова — и лишился перед стартом ведущих игроков: один дернул заднюю, другой подвернул ногу…
В сезоне вдруг начал пускать “пены” Хомич, исчерпавший, видно, свой фарт. А когда наконец стал нащупывать игру, подсела вся команда. Сказались издержки зимы, и призер прошлогоднего чемпионата вновь оказался в классе “Б”.
Стариков после сезона пустили через сито и подтянули местных воспитанников. Смену курса проводил Михаил Бозененков, уже в новой должности начальника команды. Тренерские бразды перешли Дмитрию Матвееву, но было не вполне ясно, чья роль главнее. Через два сезона поветрие закончилось, и штаты вновь привели к единоначалию. Михаил Георгиевич вернулся на позицию старшего тренера и работал до шестидесятого года — передачи команды тракторному заводу.
Бозененков перевелся в институт и создал там кафедру футбола. А вскоре как заслуженный тренер СССР — одним из первых в Союзе получил это звание — был командирован в Бирму, где оставил после себя большой след. Добился успеха на Азиатских играх, куда-то команду вывел, написал объемную книгу, изданную на бирманском языке, — методическую, но, не был бы это Бозененков, раскрашенную впечатлениями. Одну из историй он любил пересказывать: захожу в общественный туалет, а оттуда на меня смотрит тигр…
Бирманцы очень трепетно к нему относились. По истечении двух лет нормам вопреки сумели выписать Убэзэ, как его называли, не выговорить было фамилию, еще на год уже по линии МИДа. И когда десяток лет спустя в Бирму прилетело минское “Динамо”, Анатолий Горянский с удивлением обнаружил в кабинете президента национальной федерации… портрет Михаила Георгиевича. Бозененков здесь работал и в качестве тренера, и как преподаватель, организовал футбольную кафедру в рангунском вузе — фактически первую бирманскую школу тренеров…

По возвращении Михаил Георгиевич возглавил кафедру футбола в ИФК, сосредоточившись на том, к чему всегда лежала душа — воспитании молодых специалистов. В зрелые годы продолжал быть легок на подъем, охотно срывался в глубинку.
Раз, будучи уже не Пиратом, а Шефом, ехал с тренировавшим юношескую команду республики Евгением Шунтовым в Москву на всесоюзную конференцию, где предстояло прочесть доклад. Видя напряжение на лице коллеги, спросил только тему доклада. “Психологическая подготовка молодых футболистов”.
— Ладно, выступлю я!
И закатил с трибуны экспромт, от которого у юного Феликсовича глаза на лоб полезли.
— Молодой коллега не даст соврать: три года назад мы провели эксперимент, отобрав юных футболистов с музыкальным слухом. И практика показала, что воспитанники этой группы на сорок процентов быстрее осваивают технику, лучше закрепляют стереотипы движений в сравнении с теми, у кого музыкальная одаренность отсутствует.
После конференции их атаковал кандидат наук из Тбилиси: вах, расскажи подробнее, как слух проверяли? Тут уже Шунтов изловчился, не стал подводить старшего товарища:
— Я брал аккордеон, садился и начинал играть такт…
Михал Георгичу даже понравилось: спасибо пусть скажут, такую мысль подкинули!
Подобных экспромтов были десятки, но они никому не вредили, эти веселые бозененковские лихости, сопровождаемые фразой: “Бывают такие моменты в жизни, когда проникаешься глубочайшим уважением к себе”.
Над шутками высились дела: первые белорусы в составе команды, первая кафедра футбола, первые футбольные городки — это все Бозененков. Доброжелательный, не завистливый, любивший с гордостью подчеркнуть: мой ученик, мой воспитанник. Секрет уникальности этого человека в том, что он был личностью. Таким его и запомнили.