ПАРАЛИМПИАДА-2004. Фантастический Фортунов

Серега Пунько, прости меня, но в твоей победе на дистанции 200 метров комплексом не сомневался, наверное, никто. Интрига состояла лишь в том, удастся ли тебе улучшить собственный мировой рекорд, но и ее ты нас лишил, превзойдя прежнее достижение сразу на две секунды. Тебе, убежден, суждено выиграть здесь еще несколько медалей и вернуться домой с прозвищем Белорусский Фелпс. Я не знаю, как назовут Рому Макарова, но уверен, что со временем журналисты будут остерегаться произносить эту чемпионскую фамилию без указания имени ее владельца. “Э, брат, погоди, ты какого Макарова имеешь в виду?”

В комплексе Рома стал вторым. Он даже умудрился лидировать половину дистанции, до тех пор, пока брасс не вывел на первую позицию Серегу, который дальше лишь наращивал преимущество. Макарова же преследовали сразу трое, и казалось, что они вот-вот проглотят молодого белоруса, но он, следует отдать ему должное, вцепился в свою серебряную позицию зубами и сумел-таки финишировать вслед за товарищем. И вот этот прекрасный дуэт я променял на легкоатлетов. Но и вы вряд ли поступили бы на моем месте иначе…

В микст-зоне я жду Игоря Фортунова — нового паралимпийского чемпиона в пентатлоне. Этот парень совершил спортивный подвиг. Ничем, на мой взгляд, не уступающий достижению Володи Волчкова. Еще накануне, спровоцировав двумя попытками в прыжках в длину рецидив застарелой травмы задней поверхности бедра, он готов был распрощаться с Паралимпиадой. А в лучшем случае, пройдя через череду реабилитационных процедур, попробовал бы пробежать эстафету.

Я знаю, что этот день он собирался провести на море. Полежать на песочке, погреть больную ногу и хорошенько поразмыслить о своей печальной доле вечного неудачника. Что же случилось за ночь? Терзаемый этим вопросом, все глубже проникаю в подтрибунное помещение. На сей раз греческое раздолбайство работает на меня. Еще немного — и я смогу выйти на подиум для награждаемых и, захватив по дороге пару здесь же лежащих чемпионских букетов, на глазах у всего мира лично пожать очередным призерам их мужественные руки…

Мозги у белорусов устроены, наверное, одинаково, ибо, пройдя допинг-контроль, Фортунов тоже поначалу рвется на звуки фанфар. “Что, Игорек, понравилось на пьедестале стоять?” — “Ага”, — честно отвечает Фортунов, и мне остается лишь включить диктофон. Начинающий писатель-фантаст легко найдет линию рассказа и без журналистских вопросов…

— После длины ехал домой и думал: все, аут. С надрывом задней поверхности бедра никакая сила воли не поможет. В деревне, правда, меня незамедлительно взяли в оборот наши врачи. Сергей Корначенко и Ирина Кузьмина сделали, кажется, четыре процедуры. Но я же понимал, что такие вещи за один вечер не лечатся. Поэтому совершенно спокойно лег в постель и заснул сном младенца.

А в шесть утра проснулся с одной мыслью: надо выступать, Игорь; ты потом не простишь себе, что не использовал даже этот маленький шанс. Ведь накануне соревнований Серега-врач сказал мне, что можно попробовать обколоться лидокаином. Этот препарат копеечный, по сути, но обладает ободряющим эффектом, особенно когда его много запулить.

Я давай в командирскую комнату ломиться, где доктор живет. Заспанный Серега дверь открывает и ничего понять не может, глазами хлопает: “Ты куда это собрался?” А я ему: “Чего ты там вчера про лидокаин говорил?”

Короче, решили рискнуть. На стадион со мной поехала Ирина Михайловна. Колет, а я твержу: еще, еще… Ведь если дает эффект, надо же побольше, верно? Потом она уже взмолилась: “Все, достаточно. Иначе у тебя может остановиться сердце”. А мне ведь 1500 в конце бежать, а там без него никак не обойдешься. Хотя, если честно, думал, что так долго не протяну — прыгну достойно и сойду.

На секторе затейпировался и очень аккуратненько толкнулся — все-таки мысль о том, что нога нездорова, сидит в голове, и ничего с ней не сделаешь. Но набранная форма дала о себе знать: даже с таким отталкиванием я улетел на 6,57. Во второй попытке хотел рискнуть, но что-то останавливало. Впереди только Пых, которого намедни наш Саня Трипуть наказал. Поляк, правда, давно уже никому не проигрывает пентатлон, но у меня, глядя на его попытки, сложилось впечатление, что и у Пыха со здоровьем не все так хорошо, как ему хотелось бы. Сашка тоже мучается — бурсит пятки толчковой ноги. Нас обоих перед прыжками обкалывали.

Самое же классное было в том, что после первого вида почувствовал: состояние ноги не ухудшилось. На радостях зашвырнул копье за отметку личного рекорда. А поляк сошел! Надо было видеть его глаза, с которыми он покидал сектор: боль, отчаяние, злость… Я его очень хорошо понимаю, сам бывал в такой ситуации не раз, когда сил в тебе вагон, а ничего не можешь сделать из-за боли.

После второго вида Саня первый, я — третий. Но впереди спринт, и как его преодолеть — не знаю. Начал эту стометровку так, как будто восемьсот собрался бежать. Бегу и думаю: когда же накроюсь? Все разом рванули, украинец впереди. В голове мысль: “Все, Фортунов, спекся, отбегался. Сейчас улетишь на последнее место и будешь потом с волонтерами значками до конца Паралимпиады обмениваться”. И тут меня будто сила какая-то вперед потащила. Со стороны, наверное, как кенгуру австралийский смотрелся. Здоровой, правой, отталкиваюсь, больную в полете расслабляю. К семидесяти метрам раскатился, сожрал в финишных клетках украинца и прибежал с вполне пристойным для такого бега временем — 11,60.

Снова третий иду. Нога болит, но самые страшные виды остались позади. Диск метнул дальше всех: 36,64 — у меня такой попытки еще никогда не было. И перед “полторашкой” перемещаюсь на первое место. Саня вторым идет, проигрывает мне 76 очков, француз — третьим, уступая Трипутю только три очка.

Со старта француз сразу вырывается вперед. Отрывается, отрывается, отрывается… Ему надо 11 секунд отыграть. После первого круга не выдерживает, оборачивается, смотрит, как там мы. Думаю, выражение наших лиц сил ему не добавляет. Хотя картинка еще та: Сашка на пятку ступать не может, потому бежит на носках, а я все время левую ногу подволакиваю. Но мысль на двоих одна: не отпустить француза. Прибавляем оба автоматически. Тот будто спиной это чувствует, оборачивается еще раз, и я понимаю, что он наелся. Этот рывок стоил ему слишком дорого. Он по инерции пробегает еще несколько метров и сходит с дорожки…

Саня мне потом сказал, что боль в ноге была настолько невыносимой, что он тоже хотел сойти. Интересно, на каком отрезке дистанции? Занятно было бы когда-нибудь написать на эту тему произведение — что думают спортсмены во время соревнований. Интересная, вероятно, получилась бы история…

Но тогда, на дорожке, ни о каких рассказах не думал. После схода француза претендентов на золото осталось двое — Саня и я. И понял, что могу проиграть, если сейчас не покажу Сашке, что я свежак. Однако заставить себя прибавить оказалось неимоверно тяжело, но вперед надо было выходить любой ценой. Хотя бы на сантиметр, на полсантиметра. И Саня поверил, что я в полном порядке. А может, и у него сил уже не осталось…

Ничего в своей жизни я не желал так страстно, как финиша этого забега. Мне казалось, что он никогда не закончится; что я уже умер и по дорожке бежит только моя тень — жалкая и бесконечно усталая. Знаю, что падать сразу после финишной черты многие считают признаком дурного тона и игрой на публику. Я тоже придерживаюсь подобного мнения, но тогда, на дорожке, мои ноги подкосились сами собой, едва пересек финишную отметку. После я уже ничего не помнил…

А потом к нему, неподвижно лежащему напротив журналистской трибуны, подбежали врачи. Но поднялся Игорь сам и побрел куда-то только по одному ему известному маршруту… Сейчас он в поряде — с венком на голове и медалью на груди, и даже больная нога его кажется почти здоровой. Встретившийся нам волонтер просит у Игоря значок. Тот разводит руками и в шутку предлагает вместо него золотую награду. Грек ошарашенно машет руками и заявляет, что Фортунов — великий спортсмен и он вместе с ним переживал этот ужасный забег на полторы тысячи метров. Мы идем искать автобус, отправляющийся в Олимпийскую деревню, и Игорь говорит, что он никому и ни за какие деньги не отдаст эту самую дорогую в своей жизни медаль…