Золотая гвардия. Александр Тихонов: мир смотрит на нас, вытаращив глаза

Ибо они даже на седьмом десятке лет живут яркой и насыщенной жизнью.
Подтверждение этому — три мобильника, непрерывно трезвонившие во время нашего разговора. И планшет, к которому Александр Иванович то и дело обращается, чтобы проиллюстрировать очередную рассказанную историю видео или фотографией.
А еще у него есть сайт, где не только интервью и факты богатой биографии, но и совершенно живой блог, обновляющийся едва ли не ежедневно. Благо российская действительность пестрит событиями и парадоксами.

— Не многие великие спортсмены после окончания карьеры остаются на виду. Скажем, становятся президентами национальных федераций или вице-президентами международной, как вы. Гораздо больше примеров иного плана.
— Знаете, в чем причина? Есть такое выражение: “Генералу нельзя быть политиком”. С самого детства он находится на обеспечении государства, но абсолютно не знает, как заработать. Он ведь не крестьянин, не рабочий, который каждый день ходит на смену.
Поэтому спортсмены уходят в абсолютно неизведанную жизнь. Был такой прекрасный футболист Валера Воронин. Королева Англии от него с ума сходила. Да у него самого манеры были, как у человека, воспитывавшегося в высшем обществе. В принципе оно таким и было, пока Валера играл. А вот потом человек не нашел себя в жизни — и те, кто его знали раньше, просто не могли поверить, что красавец, выдающийся футболист стал бледной тенью себя самого.
Таких историй было очень много, и я все их знаю. Потому что сам попал в сборную страны в 18 лет и пробыл в ней по тем временам очень много — аж 15 лет. А почему? Привык пахать.
Я ведь работать начал в деревне еще со дошкольного возраста. Табуны пас. Помню, мне было 11 лет, когда в селе решили построить общественную баню. Пригнали экскаватор, и он вырыл траншею в 50 метров. А потом пошли дожди и вся эта канава постепенно наполнилась смытой землей. Надо рыть снова, но на технику рассчитывать уже не приходится. И вот тогда объявили сумму, которую заплатят тому, кто очистит траншею. 500 рублей — деньги для того времени очень хорошие.
Народ поначалу бросился, но лето, солнце, речка… Да и работа нелегкая — траншея-то глубокая. Короче, все ушли, а я остался. Две недели, считай, в этой канаве жил. Папа приходил: “Сынок, да ты что, смотри, сколько тут работы, давай домой”. А я малой, из-за той лопаты меня и не видно совсем. Но упертый: “Батя, не уйду, пока все не сделаю”. И дотерпел. Получил 500 рублей. Деньжищи! Мать в месяц зарабатывала 60, отец 90.
Я, между прочим, родился с врожденным пороком сердца. Долго не ходил, рос хилым. Бабушка поила настоями трав, выходила, ну а потом уже сельский труд меня закалил.

— Впервые прочитал о вас в повести замечательного спортивного журналиста Станислава Токарева “Старт… Финиш… Старт…” Едва ли не на первой своей тренировке в сборной СССР ее новобранец полез в драку с заслуженным ветераном.
— Было такое. Я очень хорошо играл в футбол, а трехкратный чемпион мира Владимир Меланьин был в этом виде не сильно искушен. И когда на тренировке пару раз его накрутил, он начал бить меня по ногам. Сказал ему: “Владимир Михайлович, ну зачем же так грубо?” А он матом в ответ. Ну ладно, думаю, погоди.
И когда он в очередной раз заехал, я уже летел на него… 60 килограммов во мне тогда было. Меланьин, с которым, кстати, мы потом подружились, гораздо крупнее, но это ничего не значило. Я бы вырубил его — сто процентов. Но руку перехватил главный тренер Александр Привалов.
Вечером собрание. Дают последнее слово. Говорю: “Как перед великим спортсменом я извиняюсь. Как перед человеком не извинюсь никогда. Вы не правы, какой пример даете нам?” Взяли на поруки…

— При всей ершистости характера Привалов вас любил.
— Наверное. Он ценил цельность натуры. Если человек становится хамелеоном в юном возрасте, то его уже не исправить.
Хотя судьба тоже многое значит. Возьмите Эдуарда Стрельцова. Я очень хорошо знал адвоката Андрея Сухомлинова, который писал о нем книгу. Стрельцов был невиновен, но Никита Хрущев сказал: “Наказать по полной, чтобы другим неповадно было”. Как можно было распорядиться судьбой такого человека?! Талант, сопоставимый с Пеле. Он же был академиком футбола!
Человек вернулся на поле через семь лет и все равно был лучшим! Самое страшное, когда руководителей не интересует мнение народа. Мутко возьмите, Фурсенко. Типичные примеры того, когда человек провалил дело так, что его надо как минимум увольнять. А его повышают. Штангист Женя Ловчев попался на допинге — через неделю его назначают советником губернатора по спорту. Как такое может быть? Мир смотрит на нас, вытаращив глаза. Такие безголовые решения опускают российский спорт на самое дно.

— Когда вы пришли в сборную СССР, что-то знали о допинге?
— Я никогда ничего не употреблял. Разве что витамины — ундевит да декавит. Правильно питался, и этого хватало. Хотя наши нагрузки были куда больше, чем сейчас. Роликов не было, мы их заменяли кроссовой работой. Плюс велосипед. Скажу без ложной скромности, велосипедистом я был очень сильным.
Как-то пришел на контрольную тренировку в велосипедную секцию “Трудовых резервов”. Машина у меня была, по сути, самодельная, ребята, как увидели, рассмеялись. Мол, для тебя главное на ней до финиша добраться. А я 22 секунды у их лучшего гонщика выиграл. Он потом сел в раздевалке и сам с собой разговаривает: “Ну как же так? Тренируюсь несколько лет, машина у меня отличная, гоночная. А тут приходит какой-то пацан и на металлоломе меня обходит…”
Я прекрасно играл в хоккей. Тренером у меня был Виктор Стариков — отец знаменитого хоккеиста Сергея Старикова. Я был маленьким и играл в защите, а Витя здоровый парень, рост под 190 — в нападении. И вот как-то я его остановил. Он в негодовании: “Ну-ка, щенок, как ты это сделал? Давай еще раз…” Разгоняется, а я снова его торможу. Стариков улыбается: “В тебя, как в стену врезаюсь”. А стена эта из деревенской работы сделана — дрова, навоз, сенокос. Когда целый день покувыркаешься с топором, вилами, косой да лопатой, то никакие нагрузки уже не страшны. Кроссы я тоже бежал по нормативу мастера спорта.

— Такая одаренность, следует полагать, следствие не только деревенского детства.
— Талантами не становятся, ими рождаются. Сколько лет прошло, а где второй Медведь? Впрочем, и генетика не поможет, если нет головы. Конечно, была система, но ты должен сам чувствовать свой организм. Иногда понимаешь: все, затык — ты перетренирован и каждая нагрузка просто прибивает тебя к полу. А тренеру все равно, у него план один на всех — и там на каждый день расписаны километры, которые надо преодолеть. Вот тут надо найти контакт с тренером, чтобы не залезь в долг к своему организму.
В большом спорте очень много нюансов. С Приваловым, например, мы всегда понимали друг друга. В фильме про меня он сказал так: “С приходом в сборную СССР Тихонова у нас многое изменилось”. Я бегал на лыжах быстрее всех в мире. Когда команда ровная, то поднятие скоростной выносливости проблематично. А когда есть ярко выраженный лидер, то все становится на свои места, за ним начинают тянуться.
Вот как сегодня в белорусском биатлоне. Домрачева одна. Кстати, это же я подписал ее переход из России в Беларусь. Еще в газетах писали, что белорусы мне заплатили.

— Даша сама за родину хотела.
— Я разговаривал с ее мамой. Можно было удержать.

— Деньги?
— Перед ними никто не устоит. “Сатана достал самое сильное оружие — деньги”. Уверен, создай мы необходимые условия, Домрачева бы согласилась. Тогда тренером был Польховский — редкая, как бы это лучше сказать… Сережа Булыгин его к вам притащил. Я ему специально позвонил, когда все это случилось, говорю, неужели ты не видишь, что он нигде не приживается, это интриган и проходимец. Я сам как президент Федерации биатлона России выгнал Польховского из сборной за четыре дня до начала чемпионата мира в Швеции. Он дружил со шприцом и всячески это пропагандировал.

— Что Булыгин?
— Не убедил. Хотя справедливости ради стоит сказать, что я и сам когда-то не прислушался к мнению товарищей. Мне армейцы говорили про Польховского плохие слова. А я, будучи зампредом новосибирского “Динамо”, не послушал, взял его к себе, довел до центрального совета “Динамо”, а потом и до старшего тренера сборной страны… Квартиру трехкомнатную дал, кажется, все сделал для человека. Будь благодарен и только трудись.
Нет, ему этого мало. Он познакомился с влиятельными людьми и давай их тащить к президентству в федерации. А меня попутно обливать грязью. Костя Бойцов, он у меня сейчас в федерации работает, тогда журналист “Советского спорта”, ездил со мной лет восемь. Для него были созданы все условия. И вдруг в один прекрасный день Костя ко мне приходит и говорит о том, что ему предлагает Польховский.
“Ты что, хочешь, чтобы я в два раза больше дал? А ну-ка пошел ты на…!” Прогнал журналюгу. На следующий день в его газете выходит большая статья о том, какой Тихонов подонок. Я через две недели собрал пресс-конференцию и попросил задавать мне любые вопросы. Два с половиной часа меня пытали. А потом зал встал и извинился. А Костю выгнали из газеты.

— И вы снова его взяли?
— Я зла не помню. Как пел Высоцкий, “Обратно я его возьму”. А вообще жизнь доказала мою правоту. Польховский написал заявление и ушел. Ну ладно, бог с ним. Давай лучше поговорим о белорусском биатлоне. Был я на вашем чемпионате. Увидел там двоих перспективных ребят, из которых выйдет толк. Опечалился поначалу, а вот буквально вчера вернулся из Новополоцкой ДЮСШ и воспрянул духом.
Вот вы, белорусы, умеете все сделать добротно. Там из бывшей армейской части соорудили шикарный комплекс, не только для биатлонистов. Побывал на тренировке, пообщался с молодежью. Понравились — статные, высокие ребята и девчонки, глаза горят. Думаю, встреча была полезной. Рассказал, как сам тренировался.
Я же как? Отработал третью смену на заводе, пришел домой, переобулся и в парк. Краюха хлеба, бутылка лимонада, самодельный подсумок, похож на черта. Шапочку и ту из рукава смастерил. На меня все как на сумасшедшего смотрели. А что делать, если я не могу писать стихи так, как Пушкин? Значит, давай, паренек, старайся проявить себя в чем-то другом.
Надо из себя все вынимать на тренировках, до конца. Знаешь, я раньше мог и по морде дать товарищу по сборной, если видел, что он сачкует и не выкладывается по полной. Не стану фамилий называть. Хотя все по делу было.
А вот случай уже из моей функционерской практики. Как-то накричал на тренера Сережи Чепикова Колю Романова. Он своеобразный парень, но очень хороший, трудяга, с чувством юмора. Но всякое бывает. Наверное, попал не под настроение. Заходит мой приятель, тоже тренер, и говорит, что Коля плачет, просто белугой ревет. Спрашиваю, что случилось? А он: “Тишка меня обидел”. Тишка — это я. Я это быстро все перемолол, захожу к нему в комнату, становлюсь на колено и говорю: “Николай, прости, я был неправ”. А он от этой картины еще больше заревел. Тихонов на коленях! Ну а что делать, если неправ?

— Мужчине плакать не зазорно?
— Нет, я и сам плакал. Жизнь после спорта, по сути, для многих спортсменов только начинается. Они ведь никогда толком-то и не учились. Как экзамены сдавали в физкультурном? Привезли костюм, кроссовки — преподаватели такую систему отношений только приветствовали, в эпоху-то тотального дефицита. Взять лыжника Сережу Савельева, который “тридцатку” выиграл на Олимпиаде-1976 в Инсбруке. Женю Беляева, призера Инсбрука, чемпиона Лейк-Плэсида… Оба красавцы, высокие, здоровые, но спились и умерли.
Женю встретил как-то, лет десять не видел, а он весь чернильного цвета. “Все, Иваныч, я завязал…” Но куда там. Я с ними много разговаривал, но, если человек уже начал катиться, вряд ли его остановишь.
Хотя всем старался помогать, потому что по-другому не могу. Ну, если я такой активный, на роду мне так написано, если могу пробить что-то для товарища, который привык всегда в тени быть, потому что скромный и немногословный, то что, ему не помогу?
Люди же у нас разные бывают. Особенно раньше, в СССР, когда законодательно все должны быть одинаковыми. В 1977 году открытое партийное собрание организовали по поводу того, что Тихонов занимается самолюбованием. “Это как?” — спрашиваю. “А вы, кроме себя, никого не видите! Да и как советский человек может иметь сразу две машины?” А у меня и в самом деле третья модель “Жигулей” и “Волга”, ГАЗ-24.

— Это уровень члена Политбюро.
— Согласен, волюнтаризм! Да еще и первый секретарь Новосибирского обкома партии отдал мне свою квартиру, площадью 127 квадратов.

— Я еще лучше начал понимать товарищей, которые решили вас судить.
— Зависть — страшное дело. В зале больше 500 офицеров, полковник на трибуне. “Чего вам, капитан Тихонов, еще не хватает?”. Я и говорю: “Вообще-то я трехкратный олимпийский чемпион и добился этих медалей потом и кровью. И в семье я родился не первого секретаря, а в деревне, и мой трудовой стаж уже больше, чем ваша выслуга, товарищ полковник!”. Ну и все в таком же духе — дерзкий был.
А потом добавил: “Ведь если мы боремся за победу коммунизма во всем мире, тогда почему я не могу построить его в одной отдельно взятой квартире? Давайте каждый с себя и начнет…” И улыбаюсь. Ну а что, ведь правильно рассуждаю. Работай честно, больше других, ставь цели и строй!

— Говорят, что строитель коммунизма в отдельно взятой новосибирской квартире еще и одевался под стать глобальной цели — так, что любой буржуй позавидовал бы…
— Я на сборы возил по пять гражданских костюмов и столько же пар туфель. Когда меня избрали капитаном команды, то на первом же собрании сказал, что на завтрак, обед и ужин отныне будем ходить в цивильных костюмах: “Ребята, давайте преображаться. У нас лошадиный спорт и эта спортивная форма уже в печенках сидит”.
Выходим на завтрак в Раубичах — все цивильно одетые, а Коля Бажуков, олимпийский чемпион по лыжным гонкам, аж рот от удивления раскрыл: “Мужики, а у вас что, день рождения у кого-то, да?”
Коля уникальный мужик. Мог выпить сколько угодно, но на лице не отражалось ни капли, ну просто совершенно трезвый человек перед тобой стоит. А его только подтолкни и все, упадет… Я так не мог, хотя не скажу, что был большой любитель выпить, скорее наоборот. Спорт как ничто другое помогает чувствовать собственный организм. Надо дать ему отдых, восстановить. А что быстрее всего это сделает?

— Беленькая.
— Верно. Но в небольших количествах и с хорошей и полезной закуской. Типа икры и строганины. Олень ведь не все ест, только самое полезное в природе выбирает. Потому и мясо у него экологическое, без всяких добавок.
Перед днем отдыха — Привалов это поощрял — облачались в костюмы и ехали в ресторан. Отдохнуть, посидеть, потанцевать.

— Вам хорошо — говорят, Тихонов на сборы без жены не ездил.
— Я любил ездить с семьей, мог себе позволить. А вот когда мне запретили жену брать, то и на сбор не поехал. Начал тренироваться в одиночку, на хуторе. Хозяин эстонец, во время войны у немцев служил, без лишнего пиетета со мной общался. “Не понимаю”, и все.
Я вставал в полпятого утра, брал “литовку” и час косил. Полтора часика спал. Потом шел бегать кросс, затем на стрельбище. После обеда колол дрова. Или брал лучковую пилу и шел валить березы. Эстонец сучки обрубает, складывает деревья в телегу. Я на себя хомут и полтора километра до деревни. Вот это, я вам доложу, была работа… Ее ни с каким тренажерным залом не сравнить, все группы мышц задействованы. В конце этого “сбора” эстонец принес и молча отдал мне деньги за проживание. С его прошлым это равносильно водружению флага над рейхстагом.

— Мир с тех пор стал другим.
— Это да. Ну вот почему, скажи, многим людям безразлично, что вокруг них происходит? В России исчезло 120 тысяч деревень. Едешь по глубинке (я уже про дороги не говорю), стоят старушки, продают ягоды на обочине, а кроме них никто в деревнях не живет. Кладбища запущены, могилы травой поросли.
Знаешь, как Александр Македонский решал вопрос о штурме городов? Он посылал разведчиков — посмотреть, в каком состоянии находятся кладбища. Если те были ухожены и аккуратны, значит, его отряды проходили мимо. Македонский резонно предполагал, что в местах, где ценят память предков, ему будет оказано самое упорное сопротивление. Если же кладбища пребывали в заброшенном состоянии, он атаковал такой город, равнял его с землей и безжалостно уничтожал все население, не имея к нему ни малейшего сострадания…
Какая у нас богатая российская земля, жить бы на ней припеваючи… Но ведь ничего не изменилось по классику: воровали двести, сто лет назад, воруют и сейчас. Мой приятель, глава районной администрации, сказал, что на четыре средние школы и восемь детских садов получил дотацию в 50 тысяч рублей. У людей зарплата 5-6 тысяч, есть даже 1,5 тысячи. А другие россияне, видимо, куда более предприимчивые и ловкие, скупили весь земной шар, все дорогие дома и замки.
У какого-то безвестного полковника дома нашли полторы тонны денег! И, что-то подсказывает, все у него дальше будет хорошо. А Валеру Брумеля, легенду мирового спорта, в 1972-м на таможне задержали из-за того, что он хотел провезти за рубеж 100 долларов. И слава богу, что в тюрьму не посадили, а только невыездным сделали.

— Кто из тренеров советской эпохи производил на вас самое неизгладимое впечатление?
— Выдающихся было много. Помню, в Сухуми увидел Виктора Алексеева, который показывал технику метания Фаине Мельник. Будущая лучшая дискоболка 20-го века находилась тогда в начале своего ослепительного пути, а у Виктора Ильича уже было несколько олимпийских чемпионок.
И вот он, в возрасте под 60 лет, терпеливо, раз за разом показывал ей это движение. Как уходит плечо вперед, а рука остается сзади — как можно дальше, а потом идет мощное движение, очень резкое, с захлестом. А я, будучи человеком любознательным, сидел на лавочке и смотрел эту тренировку от начала до конца. Поражался энтузиазму и терпению, с которым работал Алексеев. Он раскладывал все так, что, кажется, я бы и сам сейчас вышел и послал диск черт знает куда.
С Александром Яковлевичем Гомельским познакомился в том же Сухуми, где сборная готовилась к Олимпиаде в Мехико. Напросился как-то к нему на тренировку, мол, хочу посмотреть, как вы работаете. “Что ж, похвально, молодой человек!”
А так как в Мексике была дикая жара, то Гомельский готовился к ней загодя. Закрывал зал и ребята пахали, как в субтропиках — при сумасшедшей влажности и без капли свежего воздуха. Я сидел в одних трусах и был мокрый уже через десять минут. А парням же еще и бегать надо было.
Но особенное впечатление у меня осталось от встреч с Анатолием Тарасовым и Аркадием Чернышевым. Это два антипода, плюс и минус, никто не думал, что взрывной Тарасов и спокойный Чернышев смогут сработаться вместе. Но им это удалось. Хотя выдержать Тарасова было суждено немногим. Когда советский министр спорта Сергей Павлов зашел однажды в раздевалку национальной сборной в неподходящее, по мнению Тарасова, время, тот его моментально выгнал. А Павлов в отместку выгнал его после Олимпиады 1972 года. Хотя потом и признался, что сделал ошибку.
Я дружил с Танькой Тарасовой и потому часто бывал у них дома.

— И каким был Анатолий Владимирович дома?
— Скажу вам по секрету, что там генералом являлась уже его супруга. А сам он часто бывал у меня на пельменях. Он их любил до безобразия, а я всегда заготавливал с запасом — из оленины, лосины, медвежатины, рыбы… С утра до вечера, иногда на балконе по десять мешков стояло.
Интересно, что на отдыхе Тарасов старался о спорте не говорить. Он столько сил отдавал тренировкам, что хотел полностью отключить голову. Но, следует отдать ему должное, он не расставался с рабочей тетрадью. Постоянно придумывал какие-то новые упражнения и сразу же записывал. Получается, мозг работал все время. И я его понимаю, потому что сам был таким же. Хочешь не хочешь, а думаешь о том, как усовершенствовать и разнообразить тренировочный процесс.
На каждой своей тренировке я мысленно пробегал гонку. Впереди у меня шел Франк Ульрих, а за спиной Клаус Зиберт. И я с ними борюсь: то выигрываю, то проигрываю… Или вспоминаю любимые песни и про себя их исполняю. И все это отвлекает мозги — я не чувствую монотонности нагрузки, которую надо переварить. А молодые спортсмены меня не понимают — как это? А я им и говорю: “Рожденный ползать — что?..”

— Летать не может.
— …Обгадит всю землю! Думайте во время тренировки, обыгрывайте нагрузки, чтобы они вас не придавили.

— Зиберт был сильным гонщиком?
— Очень. Но боялся меня как огня. Ходом я его всегда обходил. Но он стрелял очень хорошо, за счет этого и выигрывал. Четыре золота на Олимпиадах и все в эстафетах. Значит, не суждено мне было в индивидуальных гонках на них побеждать. Хотя на пяти чемпионатах мира я их выигрывал.

— Плюс шесть таких же наград за победы в эстафетах и звание лучшего биатлониста мира ХХ века по версии международной федерации. А кого из советских спортсменов вы назвали бы самым выдающимся?
— А я его уже называл. Валера Брумель. Мировой рекордсмен по прыжкам в высоту, его еще называли “космическим прыгуном” и признавали лучшим спортсменом мира три года подряд — с 1961-го по 1963-й. В 23 года попал в автокатастрофу, получил серьезнейшую травму ноги. Она на его карьере крест и поставила.

— Трагедия, от которой он так и не смог оправиться всю свою жизнь.
— Не нашел себя. Тренер — это призвание, а Валера, как мне кажется, никогда стремления к этой профессии не испытывал. Он привык работать только на себя. В принципе эгоизм свойственен каждому большому спортсмену, и мы совершенно напрасно ждем, что после окончания карьеры он станет великим тренером.

— Вы могли бы стать исключением.
— Я был бы хорошим тренером. Сразу после того, как повесил винтовку на гвоздь, тренировал ребят, и многие из них претендовали на попадание в сборную. Но только в том случае, если бы ушли от меня. Такие были времена, и я, чтобы не делать им плохо, ушел сам.

— Суровые времена. Читал в интервью Анфисы Резцовой, что перед Олимпиадой-1988 ее заставили сделать аборт — иначе дорога в сборную была бы ей заказана.
— Это было решением самой спортсменки. К тому же она родила потом четверых детей. Анфиса, конечно, своеобразная женщина…

— За словом в карман не лезет, этим на вас похожа.
— Я ей всегда говорил так: “Если хочешь быть великим оратором, то хоть почитай маленько, поправь свою лексику, знания приобрети…” У нее ведь так: “Анфиса, что вы хотите сказать?” — “Пахать надо, пахать!”
В биатлоне много нюансов, и все они профессиональному тренеру должны быть известны. Обращение с оружием, его оснастка, все изменения в технической части — все прошло через мои руки. Вообще твоя винтовка — это одушевленный предмет, я ее всегда перед стартом целовал. После тренировки, как бы сильно ни устал, всегда почищу оружие, протру и снова смажу. На обед не пойду, пока не сделаю. Вот такому молодежь надо учить. Уважению к своему оружию и к делу, которым занимаешься.
Я еще и по характеру такой: не могу пройти мимо, когда что-то делают не так. А подсказать тоже надо умно. Люди очень часто с ревностью относятся, им все время кажется, что ты их или подсиживаешь, или на общий смех выставить хочешь. Но такого же не должно быть, если вы хотите результат, верно?

— Ну да, чего обижаться-то?
— А я бы у ваших белорусских ребят спросил: “Вы хотите прославить страну, по которой столько веков ходили то туда, то сюда разные захватчики, взрывали все и прочее?” Вам надо быть патриотами своей земли. Вот тогда мальчишкам будет проще в моральном смысле.
Биатлон — очень тяжелый вид спорта. Касаясь темы того же допинга — как заправишь машину, так она и поедет. На одной каше далеко не уйдешь. Значит, надо вырабатывать оптимальный режим питания для себя. Сейчас не у всех даже тренировочные дневники есть, а у меня был. Утром съел что-то — записал. И на тренировке не просто потею, а наблюдаю за тем, как ведет себя организм. Что-то не понравилось, значит, на завтрак теперь будет другое блюдо. И так, методом проб и ошибок нахожу оптимальные продукты для себя. Казалось бы, все элементарно, но скажите мне, кто сегодня за этим следит?
А вообще, порядка в Беларуси, конечно, гораздо больше, чем в России. Знаю, что у вас, пусть даже не в самом фешенебельном ресторане, меня никто не пошлет. Да уже не раз об этом говорил — России не хватает батьки.

— С братским народом поделимся с удовольствием.
— Вот есть в вас, белорусах, доброта. Настолько же приятно в Минске находиться.

— Александр Лукашенко Дашу Домрачеву очень любит.
— Ну а что, отличная девушка и биатлонистка. Бьерндален тоже легенда, великий спортсмен. Помню, летал он к нам на медведя охотиться… Мы его, конечно, радушно приняли, со всей широтой. Мы умеем принимать, они — нет.
И все-таки стоит у меня перед глазами то заседание тренерского совета, когда мы решали судьбу Домрачевой. Спрашиваю у Польховского: “Нужна она нам?” — “Бездарная!” Потом такая же ситуация была с Кузьминой. Она только родила, вес набрала. Все смеются: “Да зачем она нам сдалась, с таким задом-то?” Я тогда еще сказал: “Одну “бездарную” вы уже отпустили, сейчас от “толстой” избавимся. А потом они выиграют больше медалей, чем вся сборная России”. Так и получилось, на двух Олимпиадах у Даши и Насти в сумме пять золотых медалей. Эх…