Глядя с трибуны. Хроника одного помешательства

Из истории болезни. Пациент Казюлин Леонид Викторович. 1952 года рождения, уроженец города Миоры Витебской области, проживающий в Минске. Женат, двое детей, три внучки. Безнадежно инфицирован хоккейным вирусом. В запущенной форме болеет за минское “Динамо”. Страдает маниакальной тягой к телеканалам “Беларусь 5”, КХЛ-ТВ и материалам хоккейной тематики газеты “Прессбол”, сопряженной с приступами неодолимого влечения под своды “Минск-Арены”. Психотерапевтические курсы лечения хоккейной зависимости футболом, гандболом, волейболом, теннисом и Олимпийскими играми проходит добровольно, регулярно, без видимого раздражения, временами с удовольствием, но без взрывного энтузиазма.
На излете “нулевых” я, бывая в фамильном “хруще” гораздо реже, чем должен примерный не блудный сын, еще не предполагал масштабов батиной одержимости. А мама, наученная еще в молодости горьким опытом боев за обладание голубым экраном в дни футбольных или гандбольных туров, предполагала. И с каждым днем в ее глазах все отчетливее и обреченнее читалось: “Наступит время, и здесь не будет ни сериалов, ни концертов Стаса Михайлова, ни “Пусть говорят”, ни даже “Жить здорово” с голограммой Елены Малышевой — один сплошной хоккей…” И это время наступило. Так в родительском доме появилась вторая “плазма” — поменьше, для успокоения маминых нервов и ее вечернего досуга.
В “плазме” побольше, папиной, с тех пор летали шайбы, хрустели клюшки, трещал плексиглас уже беспрепятственно и системно — с незначительными перерывами на “Что? Где? Когда?”, новости, прогноз погоды, рыбалку и короткий сон. Батя крепко держал в мозгу текущие турнирные таблицы всех кахаэловских дивизионов и конференций. Сыпал наперечет свежими чемпионатными сводками, фамилиями тренеров и игроков, которых, казалось, мог запросто перечислять звеньями — даже если в разговоре всплывал какой-нибудь “Витязь”.
А родное “Динамо”… О, минское “Динамо”! Оно пришло к папе навеки поселиться. Я подходил к отчему дому, задирал голову — и с балкона пятого этажа струился бело-синий свет. Я нажимал на кнопку звонка — и двери мне открывал Любо Покович в моих домашних тапочках. В моем любимом кресле из моей кружки пил кофе Джефф Гласс. На кухне нарезали колбасу и сыр для бутербродов Джонатан Чичу и Райан Веске. Дима Мелешко в трениках просил не занимать душ. Когда я оставался ночевать, то боялся заходить в спальню — вдруг там разлегся на кровати в моей пижаме Пол Щехура…
До прошлой субботы в нынешнем сезоне я выбирался на “Минск-Арену” дважды. И ни разу с отцом. Зато часто смотрел с ним хоккей дома. В минувший четверг это был матч “Динамо” — “Куньлунь”. Когда запахло пятым кряду поражением наших, батя зловеще примолк. Я отчего-то чувствовал себя виноватым. В “Овертайме” по ходу трансляции в качестве эксперта выступал шеф прессболовского хоккейного отдела Слава Федоренков. “Знаешь, почему мне нравится Федоренков?” — вдруг заговорил папа. “Он хорошо и по делу излагает в камеру и пишет”, — ответил я. “Не только. Он со вкусом одевается. Я давно замечаю, как у него всегда грамотно подобран гардероб. Пиджачки, рубашечки, водолазочки — все гармонично”. — “Это он чтобы в телевизоре повыпендриваться, для солидности”, — вставил я пять копеек, чтобы папу при виде Славиной импозантности не стошнило радугой. “Федоренков не подкаблучник?” — казалось, резко переключил тему папа. “Он не женат”, — чувствуя подвох, ответил я. “Был бы 17 лет подкаблучником — ходил бы вечно без пиджака, как вахлак”, — выстроил подозрительную логическую цепочку папа. “У меня два пиджака”, — зачем-то сказал я и зачем-то поскреб на джинсах кофейное пятно. Я ждал от папы резюме. И оно последовало: “Ладно, это все лирика. Надо что-то менять. Да не в тебе, сядь ты. Слава организует нам в субботу билеты на хоккей?”
В субботу мы шли на хоккей. На такой же, как и “Динамо”, обвешанный связкой из полудесятка беспросветных “баранок” хабаровский “Амур”. На место встречи батя приперся, естественно, загодя — уже из окна автобуса я видел, как он в своей кепке и пальто с оттопыренным воротником с ноги на ногу переминается на выходе из метро “Немига”, будто Шарапов в ожидании Ани. Всю дорогу до арены он лыбился на ширину плеч, без умолку трещал и увещевал окружающих в своей фартовости. На пятаке у одного из служебных входов папа нетерпеливо покряхтывал, возбужденно вертел головой и удовлетворенно оценивал полноводность болельщицких рек: “А ты говоришь, “Динамо” в КХЛ — игрушка. Вон сколько народу валит даже после пяти “баранок”! И детей, и женщин! Смотри, знаток Сергей Буян пошел! А этого мужика я знаю, вместе работали! Точно аншлаг наклевывается!”
Места нам достались в диагональном секторе и на высоких ярусах. “Пап, ну как? Нормально видно? Ну, дареному коню в зубы не…” — “Успокойся! Шикарный обзор! Отличные места! Намного лучше, чем внизу, где мы в прошлый раз сидели, помнишь?”
Уверенно анонсированного батей аншлага не намечалось и близко — за десяток минут до стартового вбрасывания забросать яблоками можно было едва ли не половину свободных кресел. Но папино “выжди” оказалось пророческим. Перед самым началом мы стали свидетелями “ноготворного” чуда. Погас свет, фирменное, сотворенное мобильниками “звездное небо” на трибунах привычно пустило мурашей по зрительским спинам… А когда зажглись прожектора — арена являла собой практически “биток”! Клянусь, на это преображение ушло не больше погруженной в темноту минуты!
А потом был матч. Батя, как всегда, быстро обозначил свою говорливую продвинутость и очертил ею амплитудный болельщицкий ареал. Казалось, еще чуть-чуть — и завороженная незнакомая паства начнет обращаться к нему “учитель”. “А Бэйлен…” — “Без изменений”. — “А Клинкхаммер…” — “Выйдет”. — “А Вудкрофт бороду…” — “Скоро сбреет”. — “А “Динамо” в восьмерке…” — “Ночь переночует”. — “А мороз завтра…” — “Будет”.
Первый гол я “живьем” не увидел. И совсем не из-за папиного содержательного лектория. Аккурат в момент, когда Клинкхаммер заносил клюшку для результативного броска, в проходе нашего ряда возникла Она. С большими глазищами. С кокетливой “гулькой” на макушке. С игривым “извините” в мое моментально побагровевшее ухо. И вот пока я, едва соприкоснувшись рукавами, краснел удушливой волной, Клинкхаммер забросил шайбу. Я это пропустил. Но это был лучший гол в моей жизни. Боже, как Она прыгала! И вместе с Ней подпрыгивало, колыхалось, волновалось все то, что Она принесла на себе на “Минск-Арену”…
Это чудо повторялось еще дважды. Всего дважды! Поэтому Степанов и Ковыршин отныне мои кумиры, а остальные динамовцы — пока нет. А Она… Вот зачем Она уходила в перерывах за своим пахучим фастфудом? Вдруг нас случайно выхватил бы объектив “лав-камеры”…
На обратном пути батя светился, как пряжка дембельского ремня. В трещавшей по швам “единице” он, само собой, опять развил бурную, как кандидат в депутаты, ораторскую деятельность, находя живой отклик у такого же воодушевленного электората: “Что вы говорите? Да есть проблемы, много проблем. И в защите, и в нападении. Вот Лингле: в прошлом сезоне лучший был, а в этом — ни шайбы! Ну, главное команду прорвало. И у Скривенса “сухарь”. Теперь Вудкрофту можно бороду сбривать. Не идет она ему. Вот Виталику Кяпсне, массажисту, идет. Хоть и рыжая. Землячок мой, из Миор, сын подруги юности. Так занимает позицию на скамейке, что постоянно в камеру попадает. Будете пересматривать игру — обратите внимание. Не будете? А я пересмотрю. Нравится пересматривать наши победные матчи”.
А вы говорите — игрушка… Вот он, белорусский хоккейный феномен. Феномен “Минск-Арены”. И “Динамо”, не хватающего в КХЛ звезд, но собирающего аншлаги даже после пяти подряд “плюх”. И если от этого хотя бы одному прошитому инфарктом сердцу становится теплее и светлее — это здорово. Это нужно.
Я люблю тебя, папа. Смотри хоккей…