ЛИЦО МЕДАЛИ. Юлия Нестеренко: о жизни и любви

По дороге к общежитию, в котором пока живет чета Нестеренко, олимпийская чемпионка в беге на 100 метров рассказывала о будущей трехкомнатной квартире, выделенной ей президентом страны. Прежде она была рассчитана на четыре комнаты, но перепланирована на три, а общая площадь по нашим меркам впечатляет — 130 квадратных метров. Дом возведен строительной фирмой “Облик”, которая была Юлиным спонсором при подготовке к Афинам. Отделку квартиры берут на себя городские власти, об этом Юля уже беседовала с губернатором области Константином Сумаром… У входа в дом ее ждала мама Тамара Петровна Борцевич, которая в обеденный перерыв привезла своих сотрудников, чтобы удовлетворить их любопытство: всем очень хочется посмотреть и прикоснуться к золотой олимпийской медали.

Из-за серой пелены выглянуло солнышко, вместе с ним заулыбалась и наша героиня. И разговор естественным образом начался с семьи, нежданно-негаданно вырастившей и воспитавшей самую быструю женщину планеты.

Моя семья

— У меня очень хорошая семья. Папа работал начальником службы международных автомобильных перевозок в Козловичах, это у самой польской границы. Не хочу обидеть Лену, старшую сестру, но мне кажется, что меня, как младшенькую, больше жалели и больше за меня переживали. Я сама это чувствовала и мне мама говорила. А любили, конечно, обеих одинаково. Когда умер папа, мне было 14 лет.

— В вашей семье спорт занимал какое-то место, или это пришло спонтанно?

— Родители в молодости были спортивными людьми. Отец очень много в волейбол играл, зимой ходили на лыжах, в бассейн, участвовали в различных соревнованиях между комбинатами, заводами. В то время такие матчи были очень популярны. Особенно “Папа, мама, я — спортивная семья”. Вот и мы в такие турниры заявлялись. Несколько лет, пока я была еще “мелкая”, вместе с папой и мамой соревновалась Лена, а потом, когда я подросла, стали брать и меня. Мы выкладывались, как могли: там и слезы были, и радость.

— Папа и мама воспитывали личным примером, а старшая сестра прокладывала вам путь в спорт?

— Мы учились в 14-й брестской средней школе — сейчас это гимназия N 2. Учителем физкультуры там работал Сергей Владимирович Саляманович, мой первый тренер. Так вот Лена выступала за школу в беге, в прыжках, выигрывала, была в призах, но стремления заниматься спортом у нее не было. Просто Саляманович просил ее защитить честь школы, и она это делала. А для меня это всегда было в радость. Когда в седьмом классе я выполнила кандидатский норматив, это был такой праздник!

— В седьмом классе — кандидат в мастера?!

— Да, я пробежала тогда 60 метров за 7,5.

— Ого, шустренькая!

— Когда шло деление команд в школе или во дворе, за меня всегда дрались, видели, что со мной можно выиграть: или эстафеты, или какие-то игры. Я просто обожала уроки физкультуры, которые вел Сергей Владимирович. Он до сих пор со слезами на глазах говорит о том, что сбылась его мечта найти олимпийца, который оказался хотя бы финалистом Игр.

— То есть кандидатом вы стали еще у Салямановича?

— Нет, был у меня такой переходный тренер — Борис Николаевич Хаткевич. Мне у него тоже нравилось заниматься. Это продолжалось год или два. Потом какое-то время болталась без тренировок. Умер папа, и я вообще потерялась в жизни, можно так сказать. Кому в голову придет, что родители могут уйти в таком возрасте?

— Сколько было папе?

— Всего 42. Все время ведь думаешь, что тебя это не коснется. Маме было очень тяжело, очень страдала. Она настолько переживала эту трагедию, что на какое-то время мы с Леной остались бесхозными. Лена на пять лет старше и вообще толковее, чем я. Она по жизни все делает правильно, не спеша, с умом, с расстановкой. Знаете, всегда, когда в семье несколько детей, кто-то умнее, кто-то подвижнее. Я была трудным ребенком, непоседой. Сейчас-то понимаю, сколько из-за меня родители нервничали. Чувство вины осталось. И еще ощущение некой ущербности из-за того, что другие дети старательно учились, приносили домой “пятерки”, а я… Оно есть даже сейчас, когда я выросла и кое-чего достигла. Все время думала о себе как о гадком утенке, неудачнице.

— Это мешало или подстегивало к тому, чтобы совершенствоваться в спорте?

— Ну, тогда, чего скрывать, у меня был ветер в голове. А потом с каждым годом ощущала, что что-то получается, что я могу! Теперь, когда вышла замуж, когда у меня своя семья, вынуждена думать, как заработать. Я не хотела жить с родителями. Хотя мама права в том, что, когда в жизни случаются трудные ситуации (не дай бог, конечно), кроме родителей и родных, тебе никто не поможет. А когда возникали обычные, жизненные проблемы, она старалась, чтобы мы решали их сами. Она стимулировала нас, чтобы мы не сидели сложа руки и не ждали, что на нас свалятся квартира, деньги, а все время давала понять, что за нас это никто не сделает. Сейчас я ей за это благодарна, а тогда на нее злилась, мне казалось: мама мне не может помочь — как это так?

— То есть мама это делала целенаправленно?

— Да, потому что они с папой обычные, простые люди и добивались всего сами. Папа из деревни под Слуцком, мама из Кобрина. Они учились в Минске в Белорусском политехническом институте (сейчас БНТУ. — “ПБ”.), там и познакомились. Знаю по маминым рассказам, что папа окончил школу с серебряной медалью и хорошо успевал в вузе. К сожалению, это все осмысливаешь, когда человека уже нет. Но я уверена, в Бресте не найдешь человека, который мог бы плохо отозваться о Викторе Ивановиче Борцевиче. Просто удивляюсь, как при нашей жизни, сами знаете какой, он сумел остаться чистым, порядочным человеком. Мы этого не понимали, были дома и такие разговоры: мол, надо что-то сделать для семьи, Виктор, у тебя же такие возможности! Отец неизменно отвечал: “Я не буду этого делать. Вам еды хватает? Хватает. Одежда есть? На учебу — пожалуйста!” Каждый год родители собирали деньги, и мы ездили на юг. Но чтобы переступить через свои принципы… Хорошо помню, как папа сказал: “Можно сделать один опрометчивый поступок — и потом не отмоешься всю жизнь!” И он сумел остаться верным себе. Сейчас думаю, что его, наверное, специально бог забрал, чтобы он не жил в этом, таком… беспредельном мире… Он приходит ко мне во сне и говорит: “Мне там хорошо, мне там лучше, чем здесь!”

— Часто вам снится отец?

— Раньше — чаще, сейчас только тогда, когда меня ждет какая-нибудь беда. Он меня предупреждает… Папа умер на волейбольной площадке — сердце… В тот период, когда я во многом была предоставлена сама себе, в Брест приехала Виктория Семеновна Божедарова из Республиканского училища олимпийского резерва отбирать девушек для многоборья.

Уроки жизни

— Вам тогда было…

— Как раз окончила девятый класс, значит, 15 лет. Думаю, что Сергей Владимирович подсказал Божедаровой: мол, посмотрите эту девочку, у нее есть задатки. Виктория Семеновна уговорила мою маму. И она согласилась: чтобы я не шаталась по улицам, не поддавалась дурному влиянию. В Минске все-таки общежитие, воспитатели, тренер, занятия, режим дня четкий. Там я получила первые уроки жизни. Когда живешь одна, а рядом нет ни сестры, ни мамы и у тебя в руках ограниченная сумма денег, надо самой продумать, чего и сколько купить на месяц, на сегодня, или все проесть за день-два — пирожные, мороженое. Там я научилась и общению: в общежитии разные люди, каждый со своим характером, со всеми нужно найти общий язык. Всяко бывало — и ссоры, и слезы, и радость. Общаговская жизнь сплачивает людей. Там не только легкоатлеты жили, а представители разных видов спорта: футболисты, гандболисты, боксеры…

— Это же юношеский возраст, когда кто-то за кем-то начинает ухаживать…

— Ну, конечно, были и страдания, были поклонники, хорошие ребята. Никого не хотела обидеть. Если душа не лежала, старалась говорить, как есть. Была даже драка из-за меня, своеобразная дуэль.

— Обошлось без жертв?

— Конечно.

— Встречаете сейчас друзей по общаге?

— Нет, в общежитии обитали неминчане, все разъехались по различным уголкам Беларуси.

— Кто-нибудь из вашего РУОР- овского выпуска добился в спорте заметных успехов?

— Из легкоатлетов, по-моему, никто. Из других видов — Волчков. Но у теннисистов своя специфика, совсем другой график тренировок. Он практически не появлялся на занятиях, поэтому мы даже мало знакомы, “привет-привет” — и все. Там мы сдружились со Светой Усович. Она младше меня, пришла на год позже. Мы обе потеряли отцов. Я ездила к ней в Червень, у нее мама такая добрая, ласковая. Ну и понятно, почему у нее такие дети. Конечно, я дружу и с младшей Усович — Илоной. Они обе зимой стали серебряными призерами чемпионата мира в залах в эстафетном беге 4 по 400 метров. Ради Светы, как и ради своих родных, я могу сделать все что угодно. Правда, нас разделяет расстояние, мы мало общаемся. Но с какой бы просьбой я к ней ни обращалась, она никогда не откажет. Очень добрый, гостеприимный, порядочный человек. У нас совпадают взгляды и интересы.

— Юля, вы были в РУОРе два года, но, насколько знаю от вашей мамы и Салямановича, многоборье вам не очень нравилось. Или не получалось?

— Не очень нравилось. Не то что бы совсем не получалось…

— Может, мы потеряли олимпийскую чемпионку в многоборье?

— Ой, мне кажется, у меня не хватило бы на все это здоровья. Тяжелейший вид легкой атлетики, просто удивляюсь, как Наташа Сазанович справляется. Возможно, со временем мне бы и понравилось, но тогда я плакала, хотела бегать только спринт.

— А прыжки?

— Я с детства прыгала хорошо, без техники, только из-за того, что быстро разгонялась и вылетала. Мне нравилось метать копье, но барьеры и высота — хоть убейте! Особенно барьеры — просто каторга. Медленно я делала все идеально, но бежать мешал какой-то страх, видимо, боялась разбиться. И немножко высота пугала, хотя это тоже у меня получалось. По крайней мере, в институте сдавала все нормативы сразу же, меня всегда ставили в пример. Это благодаря Божедаровой. Она мне заложила двигательную базу во всем: научилась метать копье, ядро, бегала на выносливость, прыгала и даже на барьерах “телепалась”. От этого можно было оттолкнуться, чтобы прогрессировать в спринте.

— Божедарова не сильно принуждала к многоборью?

— Это сейчас меня не нужно заставлять, я сама знаю, что надо делать. А тогда были детские мозги, мальчики в голове, еще что-то… Конечно, заставляла. А как же еще?! На то тренер и существует…

— После окончания РУОРа была возможность остаться в Минске?

— Виктория Семеновна говорила, что можно, если поступить в Академию физического воспитания. Но я не хотела: уже скучала по дому, уже познакомилась с Димой, с Виктором Григорьевичем Ярошевичем, моим нынешним тренером. Он увидел меня на соревнованиях. Летом, еще за год до окончания РУОРа, говорил: “Ты тренируйся, это все тебе пригодится, а потом займемся спринтом”. Так что я этот вариант уже имела.

Долгая дорога к Диме

— Как произошло знакомство с Димой?

— Как-то мы ехали в поезде: я из Минска домой на выходные, он возвращался с каких-то соревнований. Дима старше меня на два года. Незадолго до Бреста разговорились. Оказалось, оба — спортсмены, оба — брестчане. Но позже стало ясно, что он еще до этого меня знал: видел, как метаю копье, и я ему понравилась как девушка. Но первой тогда заговорила я.

— Странно, мне показалось, что Дима — уверенный в себе парень.

— Да, он не трус. Что мне в нем нравится — он не теряется, когда у меня паника. Во всяком случае, никогда не показывает своего волнения, а сразу начинает искать варианты выхода из трудной ситуации и успокаивает меня.

— Неужели вы уже в 17 лет определились с главным выбором жизни?

— Нет, конечно. У меня к Диме любви с первого взгляда не было. Не боюсь говорить об этом, он знает. Долго добивался меня. Иногда говорит: “Боже, сколько ты у меня здоровья отняла!”

— Вы были своенравной девушкой?

— Да. Мы тренировались, он за мной всячески ухаживал…

— Как ухаживал?

— Ой, ну вы что!

— Каждый ухаживает по-своему…

— Он старался все время быть у меня на виду, чем-то помочь, встретить, проводить, звонить. Узнавал, где я находилась, с кем разговаривала. Он ревнивый до сих пор!

— Нас он не задушит: я сначала звонил ему, а только потом вам.

— Он ревнивый, и я знаю, что какой-то моей оплошности Дима мне никогда не простит.

— Видимо, поводов для ревности вы ему давали достаточно.

— Да, был еще один очень достой- ный парень, по характеру — полная противоположность Диме. Дима мне близок душой, с ним мне легко, просто, но я видела, что он, как бы это сказать, немного легкомысленный, от него можно ждать чего угодно. А у другого все четко, ясно, правильно, за ним — как за каменной стеной, он лишнюю копейку не потратит. Но для меня это скучно. Я пыталась посмотреть и с одной стороны, и с другой. Ведь приходится выбирать человека, с которым идти по жизни. Любовь — любовью, год повлюблялись, а потом быт вбивает клин… Когда я сделала выбор, тот парень, человек умный и тактичный, просто не стал нам мешать.

— На самом деле почти все люди, мужчины и женщины, переживают в жизни душевные драмы и даже трагедии, каждый по-своему.

— И у меня еще, когда с Димой встречалась, была больная любовь, безответная, которую я очень трудно пережила. Может быть, наделала тогда много глупостей и ошибок. Но я не жалею о своих поступках, потому что совершала их от души, от сердца. И Дима в этот период помог мне переболеть. Он видел того человека, и знал, и не отвернулся. За это я ему очень благодарна.

— Наверняка человек тот был намного старше вас…

— Да, потому и любовь оказалась безответной. Я ведь тогда будто с раной ходила, чего-то ждала, а оттуда — ничего обнадеживающего… А тут Дима со своими ухаживаниями, я на него только еще больше за это злилась! Дима старался мне помочь, как-то развеять мою печаль, а я, как мегера, обрушивала на него всю досаду, которая накапливалась от несчастной любви. Слава богу, что не связалась с тем человеком, у нас бы все равно ничего не сложилось: мы совсем разные люди, сейчас это отчетливо понимаю.

— Время все перемалывает…

— Я со временем меняюсь, а Дима остается таким же, как был. Стала замечать за собой, что когда девчонки обращают на него внимание, мне это совсем не нравится.

— Он вас приручил…

— Мне кажется, у Димы сильное энергополе. Когда собирается много людей, он всегда душа компании, может уболтать кого угодно. Я думаю, своим энергополем он влияет на окружающих.

— Расписались вы два года назад?

— Но я не боюсь сказать, что год до свадьбы мы жили гражданским браком. И это, считаю, нормально. Потому что встретились, увиделись — одно, а когда человек, извините, и храпит, и пукает, и все на свете, совсем по-другому его воспринимаешь. Мы с Димой поняли, что, во всяком случае, терпим друг друга. И мне с ним никогда не бывает скучно.

— В Японии даже храп может быть веским основанием для развода. Физиология супругов тоже должна совпадать. В материальной сфере направляющей силой семьи обычно становится женщина…

— Я направляю Диму не на то, чтобы он экономил деньги или жалел себе на отдых или на что-то еще, а на то, чтобы он прикладывал максимум стараний для зарабатывания. У нас сейчас такая ситуация, что много наездов на Диму. Один человек ему сказал: “Что ты бегаешь? Иди домой считать деньги!” Разве можно такое сказать? Может, если бы Димы со мной не было, я бы одна ничего не добилась?! И все говорят: “Вот ему повезло, у него жена такие деньги заработала!” Я не понимаю, как люди могут так говорить?!

— Кроме того, что Дима Нестеренко годами ухаживал за Юлей Борцевич, напомним, в канун вашей женитьбы грядущую олимпийскую победу скромной девушки из Бреста не мог предсказать даже ее тренер Виктор Ярошевич. Еще полгода спустя Юлю, уже ставшую Нестеренко, подло обманули, не взяв на зимний чемпионат мира, и она готова была бросить спорт. Нет, Дима женился не на деньгах, а на Юле, его вклад в афинский успех огромен и упрекнуть его в расчетливости могут только завистники.

Как пережить стресс

— Дима в шутку говорит: мы рванули “из грязи в князи”. Да, где они все были, когда мы кое-как питались и на сто тысяч в месяц жили? А на подготовку к будапештскому чемпионату мира, на котором я завоевала бронзовую медаль, мы потратили каравайные деньги — на питание, на фармакологию.

— Тамара Петровна в разговоре со мной обмолвилась, что очень бы хотела видеть вас мамой. В то же время вы сейчас вышли на высший мировой уровень, который обидно терять. Есть такое противоречие?

— Как бы нет. Ребенка ничто не заменит. Мы с Димой думали на эту тему. Наверное, еще попытаемся доказать, что олимпийская победа не была случайной. Хотя появляются мысли: может, уже и не надо ничего доказывать, лучше родить сейчас, в начале олимпийского цикла… Потому что я не могу прийти в себя от этого стресса. Стресс был мощный… И сама Олимпиада, и после нее мне не дают оклематься. И страшновато становится, если честно.

— Но вы ведь уже начали втягиваться в тренировки, сейчас уедете на сбор в Кисловодск…

— Мне эта работа не в радость, мне и квартира сейчас не в радость. Нет аппетита, апатия, просто руки опущены, могу иногда и всплакнуть…

— Недавно вы вернулись из двухнедельной поездки в Трускавец. Удалось расслабиться?

— Там был отдых уже оттого, что меня никто не знал. Я жила своей обычной жизнью, как и раньше. А не так, как здесь: не могу поднять глаза, потому что сразу налетают люди — вопросы, ответы, советы, учить начинают. Я благодарна людям за внимание, но его слишком много. Это отнимает силы, энергию. И люди сейчас меня обсуждают и про меня думают больше, чем я сама. Боюсь, мне не дадут восстановиться, и это будет потерянный год. Может, в самом деле лучше успокоиться, отойти от всего этого и родить ребенка?

— Получилось, как в сказке “Волшебник Изумрудного города”: ураган поднял Элли (Юлю) вместе с ее домиком и перенес в другой мир, в котором было немного друзей, зато на каждом шагу подстерегали опасности… Вы реализовали мечту миллионов простых белорусов, за 10,93 секунды поднявшись из их рядов к всемирной славе и материальному достатку. Отнеситесь к этому спокойно, с пониманием.

— Ну, как спокойно? Понимаете, человек подходит и думает, что он один такой! А подходят через каждые десять метров. Это все у меня отнимает силы, энергию… Есть же люди с плохими глазами, плохими мыслями. Почему я попала в больницу? Считаю, это натуральный сглаз. Есть люди, которые позавидовали и успокоились, а есть такие, кого прямо переворачивает, колбасит оттого, что я выиграла Олимпийские игры. Мне стало легче только тогда, когда Дима зажег церковную свечку и прикрепил мне ладанку из Почаевского монастыря. Через две минуты у меня прекратился колотун. Мне стало нормально, спокойно, я уже засыпала дома. Просто врачи испугались и отвезли меня в реанимацию. Как после этого не поверить в то, что это от сглаза? От этого одно спасение — ходить в церковь.

— Вы там часто бываете?

— Стараюсь по возможности. После этой реанимации ездила в Хмелево, это под Жабинкой, там монастырь мужской. Люди из многих мест съезжаются туда к отцу Серафиму. Он мне сразу сказал: “Не надо ничего говорить, на тебе много зависти”. Он дал мне вот этот оберег, его надо надевать там, где много людей, например, на соревнованиях. После беседы с отцом Серафимом я получила душевное спокойствие. Но это буквально на день. А потом — опять: люди, встречи, разговоры, взгляды…

— Рекламные щиты с вашим изображением висят по всей стране. Вы сознательно пошли на это?

— Да, но через фотографии ничего дурного прийти не может. Боюсь лишь, чтобы моя реклама, фото и статьи обо мне не привели к тому, что люди станут плеваться, так как это надоедает.

— Однако внимание толпы — вещь преходящая. В мгновение ока оно может обернуться забвением, как это произошло с вашими предшественниками на рекламных щитах Яниной Корольчик и Максом Мирным.

— Знаю. Но я так не люблю шума вокруг себя!

— После победы в Афинах у вас сильно изменились отношения с окружающими?

— Семья так же счастлива, как и я. Здесь ничего не поменялось. А с другими… Вот недавно встретила парня, с которым училась в институте. Поскольку я часто уезжала, он мне помогал конспектами, книгами, объяснял то, что было непонятно. Спрашиваю его, почему ни он, ни никто из ребят никогда не позвонит? Отвечает, что недавно собирались группой, звонили, но Дима побоялся мне сказать. Да, был такой период, когда я никого не могла видеть, у меня случались истерики, готова была зашвырнуть эту медаль, так мучилась. Потому Дима ответил ребятам, что меня лучше сейчас не беспокоить. Ну, говорю, позвонили бы в другой раз. А он: “Ну как мы можем, ты же олимпийская чемпионка!” Божечки, я вот этого не понимаю! Мы столько лет просидели за одной партой…

С другой стороны, каждый день уйма звонков: масса газет, масса журналов, масса женских клубов и все хотят… Мы не успеваем себе иногда еду приготовить. Дима нервничает: “Я не вижу тебя целыми днями!”

О беге и об обереге

— Шла на финал с такой мыслью: быть три раза первой в отборочных забегах и прибежать второй или третьей в главном — это как наказание. Значит, бог бы дал понять, что ты могла, но в последний момент решил, что недостойна. Очень боялась что-либо сделать не так. Потом бы себя исказнила…

— Но вы же о конкурентках не думали?

— Нет, думала про Диму, про маму, про врача Кириллова, про массажиста Палажиева, про людей…

— Для соперниц после зимней бронзы уже не были темной лошадкой?

— Думаю, нет. Только американка Уильямс заявила, что знать меня не знала, только тренер ей сказал, что я выиграла пару турниров. На пресс-конференции она вообще вела себя странно: готова была ноги на стол забросить перед журналистами. А Кэмпбелл сидела поникшая, хотя любая олимпийская медаль — это же счастье. Но потом она здорово выиграла 200 метров и вместе с остальными — эстафету, а в Монако на финале Гран-при показала 10,91. Кстати, она начинала сезон с Олимпийских игр.

— Все — и специалисты, и любители спорта — отмечали эстетику стиля вашего бега, основой которого стал симбиоз мощи и свободы. Это природный дар или модель движения, построенная тренером?

— Такая техника у меня была всегда, просто раньше не хватало силенок. Оттого, что мы сделали много силовой работы, движение наполнилось мощью. Мы “грузились” до последнего. Лишь за семь дней до старта прекратили работу с железом. Я бы, может, еще что-то делала по мелочам, но во время поднятия штанги у меня порвалась цепочка с крестиком. Крестик упал — и я подумала, можно никуда не ехать. Мне показалось, будто это знак, что ничего не получится. У меня затряслись руки, навернулись слезы. Успокаивали Наташа Сазанович, метатели: “Возьми себя в руки, мы уже столько колец перетеряли”. Слава богу, крестик я нашла. Но сразу ушла с тренировки и позвонила маме. Она рассудила так: “Раз нашла, значит, все будет хорошо!” Проанализировав ситуацию, я отыскала другое объяснение случившемуся: это знак — хватит железо тягать!

— Вас поздравляли многие знаменитости, в том числе Фрэнк Фредерикс.

— Он сказал мне по-английски: “Прекрасный бег!” А потом несколько раз подходил с улыбкой к Лене Невмержицкой, путая ее со мной. У нее волосы по цвету похожи на мои, к тому же сбивает наша форма. Потом Лену не раз приветствовали разные люди. Так что ей пришлось показывать свою аккредитацию и повторять: “Я не Нестеренко…” Поздравляли многие темнокожие бегуны, но я не всех знаю лично

— Может, Морис Грин?

— Нет, Грина знаю, наблюдала за ним, Морис о себе высокого мнения. Однако он, правда, великий спринтер. Кстати, звонил и Максим Мирный, было очень приятно. Мы договорились, что, когда оба будем в Минске, встретимся, познакомимся, поговорим.

— После Олимпиады, когда с вами случилось нездоровье, вам пришлось пропустить четыре коммерческих старта, участие в которых могло принести заработок примерно в 200 тысяч долларов…

— Все равно это несравнимо с олимпийским золотом.

— Ваши поклонники говорили, что это — своеобразный оберег. Нет чувства сожаления?

— Нет-нет. Я тоже так думаю. Мне, как любому спортсмену и человеку, хотелось хорошо заработать. Тем более вложила свой труд, энергию, время. Но я же чувствовала свое состояние, мне мое здоровье дороже. И Дима сказал: “Ни в коем случае не поедешь!” Конечно, имела большое желание стартовать, и со мной должен был ехать Дима. Хотела, чтобы он побыл со мной, увидел крупные международные соревнования, как там все красиво организовано, как много зрителей. Чтобы посмотрел, для чего мы тягаем это железо. И документы были уже готовы. А все-таки сожаления нет. Отец Серафим мне тоже сказал: если что-то мешает здоровью, надо от этого отказаться. Можно было просто подорвать себя. И еще подумалось: раньше я мечтала попасть на Олимпиаду, успешно выступить, заработать, потом поднатужиться и в складчину с родителями купить хоть какую квартиру. А теперь и Олимпиаду выиграла, и денег заработала, и квартиру. Может, и хватит? Возможно, больше у меня ничего и не получится. Я по-философски отношусь к этим вещам. Мы с Димой об этом даже не вспоминаем. Только некоторые иногда в разговорах сокрушаются: “Сколько ты могла бы там заработать!”

Кто чего достоин

— Вы тренируетесь у Ярошевича лет восемь…

— Семь.

— Но был момент, когда вы работали под началом Гуркова и Зинченко.

— Это продолжалось буквально пару сборов. Но я к ним не переходила. Меня просто вызывали к ним на сбор в качестве участницы эстафетной четверки.

— Вы шли к Олимпиаде единой командой: тренер Виктор Ярошевич, врач Аркадий Кириллов, массажист Юрий Палажиев, гостренер Леонид Зубрицкий. Вы об этом говорили еще в предолимпийском интервью “ПБ”. Видимо, поэтому и результат получился выдающийся. Однако по вине руководства БФЛА и чиновников Минспорта за бортом поощрений остались Зубрицкий, Палажиев и Кириллов. Последнего, правда, задним числом все-таки отметили. Вы принимали какое-то участие в их судьбах?

— Ну, конечно, я везде говорила, что без усилий этих людей медалей бы, возможно, не было. Каждый из них старался. Настолько люди вкладывали свою душу и время! Мне очень жаль, что их труд не оценен. Подходила к заместителю министра Забурьяновой, просила обратить внимание на этот вопрос. Она сказала: “Хорошо”.

— Знаю, что Палажиев сейчас сам пытается восстановить справедливость.

— Ему уже пришли из Минска отказы.

— В столице люди так заняты, что забыли поздравить с 90-летним юбилеем еще одного брестчанина — Евгения Михайловича Шукевича, воспитанники которого на четырех подряд Олимпиадах поднимались на пьедестал.

— Знаю Евгения Михайловича, после Олимпиады встречалась с ним на различных приемах, он поздравил меня с победой. Конечно, Шукевич — выдающийся тренер, достойный глубокого уважения.

Мой дом — Брест

— Давайте проложим мостик в будущее. У вас квартира. Когда вы туда переедете?

— Как только, так сразу. Если будут кухня и хотя бы одна комната готовы, переедем. Но лучше бы все сразу. Надеюсь, это случится к Новому году.

— Заглянем еще дальше, в послеспортивное время. Или вы об этом пока не задумывались?

— Задумывалась. Не хочу становиться ни тренером, ни учителем. Это не мое. На педагогической практике три раза была. Потом идешь по городу, видишь детей — просто вот так трясет! У меня не хватит терпения. Может быть, буду военнослужащей. После Олимпиады мне присвоили звание лейтенанта погранвойск. Вообще мне нравятся “вычислительные” профессии: например, экономист, бухгалтер. Конечно, придется пройти курсы, серьезно учиться. Но я к этому готова.

— А Дима еще планирует бегать?

— Он хочет и будет бегать, хотя я от этого не в восторге. Мне просто жалко его трудов. Когда набирает форму, у него такие результаты классные. Но приближаются главные старты — и то ахилл летит, то что-то еще.

— Указом президента вам не только презентовали квартиру, но и право выбора: есть возможность переехать в столицу.

— Не хочу. Мне нравится Брест. Хотя понимаю, что в Минске больше возможностей прогрессировать в любой сфере. Но, во-первых, там суета, свойственная большим городам. Во-вторых, мне нужны мои родные — мама, сестра, племянницы Настя и Катя. Мне обязательно нужно их видеть, а из Минска не наездишься.

— Сейчас вы часто с ними встречаетесь?

— Мы все люди рабочие. Мама работает диспетчером транспортного отдела. Лена — бухгалтером в банке. По выходным обязательно встречаемся. Это и традиция, и потребность. Мы никогда не ели порознь, вместе ездили отдыхать, всегда друг друга ждали, обсуждали проблемы каждого из нас. В общем всегда все делали вместе, как это принято в дружной семье.

Тренироваться в столице тоже не хочу. В Бресте отличная база: от восстановительных мероприятий до стадиона и манежа. Баня, зал штанги — все супер! Не говорю, что в Минске этого нет, но меня все устраивает дома. Мне здесь спокойнее и в человеческом плане. Я даже не очень люблю ездить на сборы в национальную команду.

— Там немножко другая атмосфера?

— Да, наверное.

— Вы настолько домашний человек?

— Не настолько. Стоит посидеть месяц в Бресте, как уже хочется собирать сумки и куда-нибудь ехать. Но жить — только дома.