Берлинская Олимпиада 1936 года. Игры Гитлера

Восемьдесят лет она служит школой, в последние годы, к сожалению, все более востребованной.
Этот подарок Гитлер получил по наследству. Решение о месте проведения Игр было принято в 1932-м — за год до прихода к власти нацистов. На право принять Олимпиаду претендовали одиннадцать городов, из них четыре германских — Берлин, Кельн, Нюрнберг и Франкфурт-на-Майне. Соперники были весьма достойные: Рим, Будапешт, Александрия, Буэнос-Айрес… Делая выбор, МОК полагал, что такой шаг поможет пребывавшей в упадке Германии вернуться в ряды цивилизованных стран. Хотя, возможно, у президента Эвери Брендеджа имелись и скрытые мотивы.
Мастер кинодокументалистики Лени Рифеншталь, создавшая впечатляющий фильм “Олимпия”, вспоминала, как Гитлер пригласил ее в свой мюнхенский дом. “Меня Игры не очень интересуют, лучше я останусь в стороне, — сказал он и пояснил: — У нас нет шансов выиграть медали. Американцы победят в большинстве видов, их звездами станут негры. Мне не доставит удовольствия смотреть на это…”
Нацистский вождь знал, что говорит: на Играх 1932 года в Лос-Анджелесе немцы взяли лишь три золотые медали. Но со временем он поменял позицию. Максимум усилий к переубеждению фюрера приложил Геббельс, твердивший, что проведение Олимпиады покажет возрожденную мощь Германии и обеспечит партию первоклассным пропагандистским материалом, а атлеты явят миру силу и красоту арийской расы. Фюрер, поразмыслив, согласился, а потом и сам загорелся идеей. В октябре 1933 года при посещении олимпийской стройки импульсивный диктатор отменил реконструкцию и дал команду возвести новую арену небывалой вместимости. Так началось строительство берлинского стотысячника, а Олимпиада получила окончательное благословение.
Позже архитектор Альберт Шпеер, показывая макет грандиозного стадиона в Нюрнберге, заметил, что сооружение не в полной мере отвечает требованиям МОКа. На что Гитлер ответил: “Это не важно. В 1940 году Олимпийские игры пройдут в Токио, а после этого всегда будут проводиться в Германии. И какими должны быть размеры стадиона, будем определять мы”.

Любопытно проследить эволюцию взглядов Гитлера на олимпийское движение. Отлучение Германии от Игр 1920 и 1924 годов отнюдь не удручало нацистского лидера, видевшего унизительным для арийцев соревноваться с атлетами второсортных народов. Олимпиады, считала партия, “наводнены французами, бельгийцами, поляками и негро-евреями”. И даже после возвращения немцев в лоно пяти колец в одном из комментариев к Играм-1932 нацистская газета “Фелькишер беобахтер” писала: “Неграм нечего делать на Олимпиаде… Сегодня, к сожалению, нередки случаи, когда свободный человек вынужден оспаривать пальму первенства у подневольного чернокожего. Это беспримерное оскорбление и бесчестье для олимпийской идеи, и древние греки перевернулись бы в гробу, если бы узнали, во что превратили современные люди их священные национальные Игры… Следующая Олимпиада пройдет в 1936 году в Берлине. Мы надеемся, что лица, занимающие ответственные посты, знают, в чем состоит их долг. Черные должны быть отлучены. Мы ждем этого”.
Ситуация усугубилась после 1933-го, когда личные взгляды Гитлера стали государственной политикой. Расовые и политические притеснения в Германии противоречили принципам олимпизма. К тому же было все более очевидно, что нацисты используют Игры в пропагандистских целях и как ширму для темных дел.
В 1934 году в мире разгорелись большие споры по поводу места проведения Игр. Брендедж был категорическим противником бойкота, на котором настаивали многие, твердил, что Олимпийские игры “принадлежат спортсменам, а не политикам”. В 1935 году он заявил, что за спиной противников берлинской Олимпиады стоит еврейско-коммунистический заговор.
Брендедж со свитой чиновников МОКа посетил Берлин, чтобы на месте оценить обстановку. Нацисты подготовились: в столице исчезли все признаки антисемитизма. Членам комиссии предложили встретиться со спортсменами-евреями, и те грустно заверили в своей полной свободе.
Точку в вопросе бойкота поставило голосование: 8 декабря 1935 года Любительский спортивный союз высказался за участие в Играх. Но немало атлетов решили все же не ехать в Берлин, предпочтя поддержанную Советским Союзом альтернативную “народную олимпиаду” в Барселоне, которую наметили на июль 1936 года. И все же альтернативы не получилось, ее сорвал генерал Франко: в Испании началась гражданская война.

Подготовка к Олимпиаде велась с размахом. В крупных городах оборудовали телезалы, где желающие могли смотреть трансляции с “Олимпиаштадион”. До блеска начищенный Берлин украсили монументы в античном стиле. Скульпторы расстарались в подчеркивании связи с Древней Грецией: расовый миф гласил, что высшая немецкая цивилизация — преемница античной культуры. Из оформления городских улиц исчезли признаки национальной дискриминации. Туристам готовилась лубочная картинка страны процветания и счастья. Всю идеологическую сторону координировал д-р Йозеф Геббельс.
Многим берлинским гостям, включая репортеров, могло показаться, что немецкий антисемитизм — просто миф. Куда-то пропали антиеврейские плакаты и брошюры. Немецким газетам на период Игр было запрещено печатать статьи и рассказы известного толка, а жителям Берлина — публично высказываться о евреях. Заключенных не использовали на работах вблизи дорог.
За две недели до открытия Игр полиция провела массовые облавы на нищих и цыган (история повторится спустя 44 года, когда олимпийская Москва столь же рьяно очистится от нежелательных элементов — проституток, наркоманов, “тунеядцев”). Около 800 берлинских цыган были помещены в специальный лагерь Марцен, откуда их больше не выпустили.

20 миллионов рейхсмарок, ассигнованных на проведение Игр, обеспечили диктатору триумф. Здесь много чего было впервые — от эстафеты Олимпийского огня до прямых телетрансляций. Компания “Цейсс” изготовила зеркала для церемонии зажжения огня, а компания “Крупп” — 3840 факелов из нержавеющей стали. 3422 факелоносца пробежали ровно столько километров от храма Геры на горе Олимп до берлинского стадиона.
Уровень организации был таков, что фюреру не понадобились слова. Выступление Гитлера на открытии Олимпиады состояло всего из одной фразы: “Объявляю открытыми Игры в Берлине — XI Олимпиаду современной эры”.
Опыта многотысячных церемоний нацистам было не занимать. Всякий их форум, будь то День поминовения героев, партийный съезд или осенний праздник урожая у вестфальской горы Бюкельберг, обнаруживал склонность к пышной торжественности и гигантомании — родовой черте подобных режимов. Открытие Олимпиады проходило с размахом.
При зажжении чаши олимпийский чемпион из Греции марафонец Спиридон Луис передал Гитлеру оливковую ветвь, хор запел специально написанный Рихардом Штраусом олимпийский “Гимн солнцу” и в небо взвились 20 тысяч почтовых голубей. Объявление Игр открытыми сопроводил звон колоколов. По всему городу палили пушки, а над стадионом кружил цеппелин “Гинденбург” трехсотметровой длины с огромным полотнищем на буксире.

Делегации 49 стран прошествовали по дорожкам стадиона. Поравнявшись с ложей, где сидел фюрер в окружении королей, принцев и собственной свиты, иные колонны вскидывали руки в приветствии. Советский Союз в берлинских Играх — как, собственно, и во всех предыдущих — не участвовал.
Самую представительную команду из 348 (по другим источникам — 406) спортсменов выставила Германия, выступавшая во всех видах. В соревновательную программу включили новые для Олимпиад дисциплины, широко распространенные в Германии — гандбол, греблю на байдарках и каноэ (любопытно, что шесть лет спустя в оккупированном Бресте проведут первенство города по ручному мячу, а гребля станет здесь центральным пунктом водноспортивных праздников), вернули женскую гимнастику — всего разыгрывалось 142 комплекта медалей.
Посещаемость превзошла самые оптимистичные прогнозы. Все шестнадцать дней трибуны заполнялись до отказа, что неудивительно с учетом задействованного админресурса. На службу Олимпиаде мобилизовали целые министерства. Цель затмить по размаху все предыдущие Игры и создать головокружительный образ новой Германии была достигнута.
(Окончание следует.)