КРУГЛАЯ ДАТА. Нина Прокопович: не скрывайте личный интерес

Тонкий каллиграфический почерк аксакала “Физкультурника Белоруссии” Ивана Самсоновича Прокоповича, которым он выводит очередную заметку о развитии оздоровительного движения в республике. Наш отдел, собственно, так и называется, и каждый день сюда заходят бегуны пятидесятилетнего возраста, покоряющие какие-то умопомрачительные дистанции, активисты из глубинки, строящие очередной ФОК, и еще бог знает кто. Я — поросль в этой комнате чужеродная: хоть убей, никак не могу проникнуться важностью распространения в стране массовой физкультуры и на ходоков-бодряков посматриваю с равнодушием. Из-за спины Самсоновича на меня понимающе взирает мускулистый рабочий, сжимающий в объятиях соблазнительную азиатку. Подпись над самодельным полотном, сварганенным склонным к подобным шуткам “Собеседником”, гласит: “Не ждать, а действовать!”

Самсонович плакат не одобряет, но уважает мое право на самоопределение. И терпит скучающую физиономию начинающего журналиста, которая оживляется лишь при появлении Маши Братенковой — ужас какой длинноногой блондинки, голкипера минской гандбольной команды “Политехник”, от которой я жду поистине революционных свершений на международной арене.

Самсоновича я уважаю — и не только из-за его поистине неведомого мне умения сидеть на рабочем месте с 9 до 18, каждую минуту выдавая на-гора пару-тройку грамматически безупречных предложений, похожих на идущих сомкнутыми рядами революционных матросов, но еще и из-за его героизма. Одна нога моего соседа — деревянная, и вся редакция может только догадываться, чего ему стоит каждый день добираться на работу в здание Министерства спорта с улицы Богдановича. Прокопович популярен — активисты атакуют его десятками звонков, и на вопрос о делах он отвечает всегда стандартно: “Нормальный ход”. Ему часто звонит жена, тоже спортивная журналистка, Нина Владимировна, проработавшая с мужем в одной редакции три десятка лет и не так давно отправившаяся на заслуженный отдых.

Меня сей факт занимает, и я никак не могу решить, хорошо это или плохо, когда всю жизнь на глазах и дома об одном и том же, что и на работе. Я не могу прийти к какому-нибудь мнению и откладываю этот вопрос на неопределенное потом, отмечая, впрочем, мудрый характер его второй половины: она удивительным образом умеет расположить к себе любого собеседника — качество для журналиста весьма ценное. Особенно мне нравится в Нине Владимировне ее беззаветная любовь к турниру по спортивной гимнастике на призы “Физкультурника Белоруссии” — в ту пору высокорослые Братенковы напрочь затмевали Юркиных, и я с удовольствием передаю ей право освещать соревнования юных, гибких и смелых.

Кажется, все это было недавно, но так давно… Давно уже нет Ивана Самсоновича, того кабинета да и старого “Физкультурника” тоже. Я встречаю Нину Владимировну на мероприятиях Ассоциации спортивной прессы — кажется, годы не властны над ней. Она все так же открыта, доброжелательна и активна в многочисленных своих заботах. Наверное, я ей чем-то симпатичен. За те несколько минут коротких свиданий узнаю очень много: начиная с того, сколько человек вчера она поздравила от имени ветеранской журналистской организации с Днем печати, и заканчивая тем, как именно погиб тот самый ее любимый турнир по спортивной гимнастике на призы старейшей спортивной газеты страны.

Видимо, нам надо как-нибудь поговорить с ней подробнее, хотя Нина Владимировна все-таки не совсем идеально вписывается в моих “Бывших”. Такие бывшими не бывают никогда. И этим качеством они здорово устраивают окружающих, которые, несмотря на куда более скромный журналистский стаж, не так заботливо-любознательны ко всему, что вокруг. Я тоже из последних — узнаю совершенно случайно, что 20 мая исполнится ровно 50 лет, как началась ее журналистская карьера. Это — явный национальный рекорд и очень веский повод для встречи в той самой квартире на Богдановича, где всю жизнь пишут о физкультуре и спорте…

— В самом деле, полвека назад — аж подумать страшно — я, выпускница минского журфака, была распределена в первую спортивную газету республики. Вернее, направление у меня имелось совсем в другое место, но человека, занимавшегося этим вопросом в ЦК партии, очень впечатлил мой значок перворазрядницы. “А у тебя по какому виду спорта первый разряд?” — “Спросите лучше, по какому его нет. Разве что только по плаванию — я плавать не умею”. — “А о спорте или физкультуре ты когда-нибудь писала, пловчиха?” — “Приходилось…”

Через несколько мгновений после этого диалога в кабинете редактора “Физкультурника Белоруссии” Максима Борисовича Павлюченкова раздался телефонный звонок. Он выслушал говорившего, затем, прикрыв трубку ладонью, сообщил молодым ребятам, которые не так давно пополнили штат газеты: “Нам какую-то девчонку хотят прислать с журфака. Говорят, в спорте рубит” — “А как зовут?” — “Нина Евстигнеева какая-то…” — “Берем! — закричали в один голос Саша Майский и Зяма Рывкин, учившиеся в университете вместе со мной. — Нина — свой парень и именно то, что нам нужно! Так и началась моя карьера в спортивной журналистике…

О чем только я не писала! Но в основном, конечно, о проблемах развития физкультурно-массового движения в республике. Большой спорт все-таки считался прерогативой мужчин. И, по-моему, это правильно. Есть такие специфические виды спорта, вроде футбола или хоккея, где женщина априори мало что соображает. За свою жизнь я написала отчет только об одном футбольном матче, да и то потому, что в том городе никого, кроме меня, не оказалось. Мне кажется, в спортивной и художественной гимнастике, фигурном катании женщина имеет гораздо больший простор для творчества…

— Собственно говоря, о них вы всю жизнь и писали…

— Не всегда. Раньше о спортивной гимнастике со страниц “Физкультурника” читателям рассказывал Исаак Цивес. Вспоминается один случай. У него, как у истинного ценителя женской красоты и грации, под стеклом на рабочем столе расположилась целая галерея фотографий спортивных гимнасток, которой он, разумеется, жутко гордился. Редакция находилась тогда в помещении ЦК комсомола, и многие праздники мы проводили, можно сказать, одним коллективом. А так как Цивес жил за городом, то большинство этих мероприятий пропускал, отправляясь домой на электричке в шесть вечера.

И вот однажды, на следующее утро после пленума ЦК, Цивес интересуется, мол, как вчера все прошло. А лица у всех темнее тучи: “И ты еще спрашиваешь у нас, как мы повеселились? Ну спасибо…” Исаак Львович в недоумении: “Что случилось?” — “Что случилось? Вчера к нам заглянул Машеров, прошелся по редакции, а у твоего стола и застыл как вкопанный. Потом давай кричать, что мы здесь, дескать, контрреволюцию и порнографию разводим в одном флаконе. Мы глянули на стол и опешили: как это раньше не замечали таких очевидных вещей? Примелькались они за трудовыми буднями, что ли?” Цивес на нас так странно посмотрел: “Что вы плетете? Белены объелись?” Но потом все же подошел к своему рабочему месту и буквально остолбенел. Из-под стекла на него смотрели все те же милые лица гимнасточек, но на сей раз почему-то все они, словно благодаря усилиям талантливого ретушера, были без купальников, в полном неглиже…

Цивес кричал с такой силой, что ему позавидовал бы боевой конь Александра Македонского. Он безошибочно определил зачинщика шутки — в редакции никто не мог так классно ретушировать снимки, как Дима Болдырев.

Не меньшим шутником был и Женя Новиков — чемпион Европы по тяжелой атлетике, впоследствии возглавлявший спортивную редакцию Белорусского телевидения. Он несколько раз безуспешно пытался раскрутить того же Цивеса на замачивание нового плаща, приобретением которого Исаак Львович очень гордился. И вот как-то Новиков пришел в нашу редакцию. А так как человек он был большой, то имел обыкновение много пить. Воды, я имею в виду. Берет Женя кувшин и опустошает наполовину. Может, и вторую тоже выпил бы, но здесь на глаза ему попадается тот самый злосчастный плащ, который мирно покоится на вешалке. С возгласом: “А вот мы сейчас его и замочим!” — Новиков отправляет содержимое стеклянного сосуда аккурат в капюшон, к слову, оказавшийся великолепного качества. Во всяком случае, хозяин не обнаружил подвоха вплоть до той исторической минуты, когда вечером стал собираться домой. В присутствии, разумеется, понимающе переглядывавшихся свидетелей…

— Однако вы весело жили…

— Мы жили интересно. Дружной компанией. Спортсмены приходили в редакцию газеты, как к себе домой. Я уже не говорю о тренерах, которым журналисты помогали готовить статьи, где те рассказывали о своих тренировочных методах. Сейчас такого нет, а раньше практически все ведущие отечественные наставники считали своим долгом выступить на страницах главной спортивной газеты страны и поделиться знаниями с коллегами.

— Так уж и все…

— Ну, скажем, Кныш всегда очень трудно соглашался на материалы подобного плана. Разговорить его стоило титанических усилий, хотя, нужно отдать ему должное, Ренальд Иванович был самым большим выдумщиком в советской гимнастике. Причем это касалось не только элементов ультра-си, но и самой системы подготовки спортсменов. В его школе детей на гимнастику набирали с трех лет!

Кныш, уверена, проявил бы себя практически в любой сфере, если бы она вдруг его чем-нибудь заинтересовала. Он всегда что-то придумывал. Ни минуты не находился в состоянии покоя, и эта его гиперактивность давала результаты, которые производили впечатление даже на тех, кто видел гимнастику впервые.

Помню премьеру “петли Корбут”, которую Кныш решил устроить на Кубке страны в Вильнюсе. Когда Оля сделала этот невиданный доселе элемент, в зале воцарилась мертвая тишина, взорвавшаяся затем бешеными аплодисментами. Вообще на этих соревнованиях Оля была готова как никогда, буквально звенела. И соревнования складывались так, что она обходила свою основную конкурентку Людмилу Турищеву. Что делает в такой ситуации главный тренер сборной Лариса Латынина? Собирает судейскую бригаду, и та постфактум снимает с Оли на бревне один балл. Потому что иначе Турищева у Корбут не выиграла бы. А уступить дома, в СССР, первый номер сборной, как мне потом объяснила Латынина, не могла. Мол, это ободряюще подействовало бы на наших соперников, для которых Турищева всегда считалась непобедимой.

Так вот, после этого вердикта судейской бригады спокойный и никогда ничем, кроме баскетбола, не интересовавшийся Вильнюс целый час гудел и стучал ногами, не давая продолжить соревнования…

Затем Оля выступала уже в свое удовольствие. Выбросила все сложные элементы и на вольных работала только на публику. Она вообще очень своеобразно относилась к зрителям. Я, говорила, выбираю на трибунах самого грустного дядечку и танцую только для него. Пляшу и думаю: “Вылезу вон из кожи, но заставлю твою скучающую физиономию улыбаться, а руки — выбивать такт мелодии моего упражнения”. Утверждала, что всегда добивалась поставленной цели…

Вот здесь у меня, посмотри, книга про Олю. “Жила-была девочка”. Саша Борисевич написал. Рядом и книга Тамары Алексеевой “Как создавалась знаменитость”…

— Какая из них вам больше нравится?

— Мне кажется, они друг друга дополняют.

— А мне кажется, что они друг другу противоречат.

— Ну, это естественно, что Кныш смотрел на свою ученицу совсем с другой стороны, чем Саша. Борисевич — очень талантливый человек, и если судить с позиции творчества, то книгу он написал прекрасную. Трудно представить, что в то время можно было рассказать о любимице народа — а Оля была именно таким человеком — как-то иначе. Тогда считалось само собой разумеющимся, что наши чемпионы — обладатели всех лучших качеств в советском человеке. Но посмотри, очень многие авторы соблазнялись этим нехитрым постулатом, и из-под их пера выходили агитки маловразумительного содержания. А за Сашину книгу не стыдно и сегодня, хотя понятно, что у Кныша и Алексеевой Оля кажется более похожей на себя.

Корбут росла у меня на глазах. Часто не стыдилась спросить совета, как это было после окончания спортивной карьеры. Одно время ее обуяла мечта создать в Минске собственную гимнастическую школу. “Вот как вы, Нина Владимировна, скажете, так и сделаю!” А почему бы и нет? Я ее поддержала, и она, знаю, ходила в ЦК партии к Пиляку, который тогда курировал спорт. Но тот отнесся к этой идее негативно, сказав, что подобными глупостями заниматься не будет.

— А вы сами-то верили в возможность того, что Корбут — девушка, по признанию того же Кныша, мало что смыслившая в тренерском процессе, могла тащить на себе такую махину, как собственная школа?

— Оля всегда обладала очень полезным, на мой взгляд, качеством — она умела увлекать людей. Правда, и сама была натурой увлекающейся…

— Отчего же Корбут не сумела проявить себя в полной красе в послеспортивной жизни. Ведь в той же Америке белорусское “чудо с косичками” носили буквально на руках.

— Многое в жизни зависит от генетики. Ведь посмотри, в какой семье родилась Оля. Мама — уборщица, папа тоже простой трудяга, которому впоследствии нашли какую-то общественно значимую работу, потому как было неудобно перед зарубежными журналистами. В школе Корбут училась на троечки, особенного прилежания не проявляла. Для спорта диплом об окончании школы с золотой медалью не нужен. Дружить она не очень-то умела. Да и на руку, говорят, тоже не всегда была чиста… Даже осуждать ее за это трудно. Ну не видела она в жизни ничего красивого, не заложили в нее чего-то возвышенного, чтобы люди могли в равной степени восторгаться как Олиной гимнастикой, так и ей самой.

А как в жизни выходит? У человека что-то получается в спорте, и он достигает поистине заоблачных вершин. Потом уходит, по существу, в другую жизнь, где у него пока еще нет никаких заслуг. И он не понимает, что в следующей серии ему, скорее всего, придется расплачиваться за предыдущую. За славу, успех, любовь миллионов — за то, чего большинство людей никогда не получат. Оля ведь второго ребенка не родила потому, что сказались последствия занятий спортом, все эти многочисленные удары животом о жердь брусьев…

А вообще, тогда многие спортсмены не находили себя. Ермолаева, Караваев, Толя Юлин, которого только в конце жизни стали куда-то привлекать. Тамара Лазакович тоже не у дел оказалась. Она была яркой гимнасткой, о ней много писали. Лазакович пыталась работать тренером, и ей в этом помогали, но Тамара относилась к новому занятию не так, как всем хотелось. Огня не было в глазах, что ли? И с мужем ей не очень повезло. Он выпивать любил. Тамара тоже себе позволяла. Приехала как-то на соревнования в Минск, у меня даже снимок есть с того турнира, где она вместе со своей командой. И смотришь, ее сборная выступает, а самой Тамары нет. То пивко, то что-то еще… И получилось так, что в нужный момент около Лазакович не оказалось друзей. Настоящих…

Хотя история знает много примеров, когда замечательные в прошлом спортсмены ни на йоту не отступали от завоеванных позиций и закаленный на аренах характер помогал покорять новые высоты. Я, например, никогда не сомневалась, что Люда Турищева всегда будет на виду. Так и случилось. На Украине, как мне кажется, этот вопрос вообще как-то проще решался. Ира Дерюгина пошла по маминым стопам. Более поздние “спортивницы” и “художницы” тоже вроде оказались при деле.

Мне всегда очень нравился Володя Каминский. Характер — честный, прямой. Настоящий мужик. Мы с ним всю жизнь и дружили, наверное, именно поэтому. Очень уж у него хорошо получалось смотреть вокруг себя и видеть не то, что можно прибрать к рукам, а то, что можно отдать людям…

Саша Медведь производил впечатление человека, который свою спортивную славу не только не потеряет, но и приумножит. У него характер хоть и простой, но все же своеобразный — знаешь, есть люди, умеющие при любых обстоятельствах твердо стоять на земле…

— Для журналиста сие качество тоже немаловажное, особенно если эта земля каждый раз разная. А в советское время белорусских спортивных журналистов часто командировали на соревнования за рубеж?

— Я была за границей три раза. В Швеции на чемпионате Европы по фигурному катанию, где подружилась с Ириной Родниной. Наверное, во мне есть какое-то качество, которое располагает людей. — с Ирой мы потом встречались еще не единожды, во время всех ее приездов в Минск. И два раза побывала на аналогичных форумах по легкой атлетике — в Чехословакии и Греции.

— Это немного. За несколько-то десятков лет.

— Тогда было правило: журналист мог выехать за рубеж не чаще раза в три года. Причем такая поездка считалась премией за хорошую работу и практически не оплачивалась — менялись какие-то чисто символические суммы в рублях, но и этому все радовались. В Гетеборг, например, нам поменяли по курсу всего 15 рублей. Впрочем, все равно выкручивались, привозили сувениры почти всем. И еще, знаешь, всегда было странное чувство. С одной стороны, безусловный интерес ко всему, что происходило вокруг, особенно в капстранах, а с другой — безудержное желание поскорее вернуться домой. Ностальгия, стало быть…

Хотя с теми же иностранными корреспондентами мы нормально общались. В Афинах в отель заселились, а балкон у нас с немцами общий. Смотрим, те вовсю в одних трусах наяривают и на нас посматривают: мол, поймем ли? А по нам, так делайте, что хотите, вы же все равно не русские. Затем, правда, мы их на пару бутылочек водки пригласили и подружились уже до самой смерти. Они потом заявили: “Ребята, никаких вопросов: белорусы — парни хорошие. Так всем и расскажем”. Да мы и сами понимали, что все эти наши, идеологические большей частью границы во многом условны. В любом случае, по ту сторону границы жизнь всегда была более комфортной. И тот же Виталий Щербо, против распространенного мнения, вовсе не собирается возвращаться. Я как-то с его мамой встретилась и лишний раз в этом убедилась.

Но, с другой стороны, было бы глупо убиваться из-за того, что у нас всегда было меньше свободы, чем у коллег с Запада. Поездок хватало и по Союзу, у меня за спиной практически все Спартакиады народов СССР.

— Ну а критиковать существующее положение дел разрешалось?

— В рамках. Например, уровень заведующего отделом в комитете физической культуры и спорта переходить уже было нельзя. Все-таки мы являлись печатным органом этого самого комитета. Да и газета выполняла функции главного пропагандиста и агитатора за здоровый образ жизни.

— Это сочетание слов — здоровый образ жизни — у многих болельщиков до сих пор вызывает икоту. Они считают, что писать следует только о спорте высоких достижений. А физкультурников надо гнать со страниц поганой метлой — только полезное место занимают…

— Во всех областях жизни работают разные люди, но и до сих пор считаю, что лучших из них объединяют только две вещи — профессионализм и преданность своему делу. Ведь в том же футболе подавляющее большинство игроков выполняют роль массовки, они уходят, и об их существовании болельщики забывают едва ли не на следующий день. А есть такие личности, которые при любых обстоятельствах прорвутся и обязательно станут первыми.

Ну вот смотри: казалось бы, каким образом может выделиться из толпы себе подобных обычный школьный учитель физкультуры?

— Никаким. Наверное…

— Как-то познакомилась с супругами Пшонко, работавшими в минской школе номер 109. Они очень интересно выступали на традиционной августовской школьной конференции, и я решила посетить их уроки. Супруги позвали меня на праздник гимнастики. Я оказалась шокирована тем, что абсолютно все классы выставили команды. Конечно, уровень подготовки у детей был разным, но именно такой нехитрый турнир позволял определить наиболее одаренных. Которые затем передавались в ДЮСШ. Аналогичные соревнования проводились и по другим видам спорта.

Еще одна вещь меня удивляла: в этой школе имелось ровно столько инвентаря, сколько было нужно для проведения полноценных занятий. Например, не один баскетбольный мяч, а тридцать, чтобы каждому достался. Так что этот Анатолий Пшонко делал? Просто говорил классу: “Хотите участвовать в соревнованиях? Покупайте на всех мяч!” А сколько он там стоил в магазине — копейки…

А какие у них проходили зимние праздники! Дымящийся на морозе самовар, школьные булочки, раскрасневшиеся малыши, состязающиеся в скоростном катании с горки, ребята постарше, наматывающие круги в лыжным забегах… Все были в восторге — и дети, и их родители. Ну как о таком чуде не писать?

Потом Анатолия пригласили работать в ПТУ. Он развил деятельность и там, и как результат этого — из стен училища впоследствии вышло немало замечательных спортсменов. Если не ошибаюсь, наш отличный прыгун тройным Гена Валюкевич — питомец именно этой системы Пшонко.

Мы всегда старались искать таких нестандартных людей и всячески пропагандировать опыт их работы. Движение “Ваш двор — ваш стадион”, у истоков которого в числе прочих стояла и я, позже превратилось в организацию физкультурно-оздоровительных комплексов по месту жительства.

— Жаль, что время не всегда бывает строителем, гораздо чаще оно выступает в роли разрушителя… Я имею в виду еще одно ваше детище — почивший в бозе турнир по спортивной гимнастике на призы “Физкультурника”, а затем и “Спортивной панорамы”. Лет тридцать, кажется, ему было…

— А знаешь, кто в этом виноват? “Прессбол”!

— Да, теперь уже можно сказать открыто, что хитроумную акцию, как и многие другие, провели на деньги американских империалистов, поставивших себе целью скомпрометировать выдающегося деятеля отечественной гимнастики, нынешнего главу ассоциации. Чуют, гады, от чьего мудрого руководства будет им неизбежная гибель…

— Ну ладно, не иронизируй. Может, я и ошибаюсь, но мне почему-то кажется, что “Спортивная панорама” пострадала на правах ваших коллег. Мол, все вы там одним миром мазаны, вечно какие-то недостатки выискиваете. Так вот, получите за компанию, чтобы в следующий раз знали свое место. Своеобразная профилактика. Обидно, что и говорить…

— Не волнуйтесь, Нина Владимировна, мы еще вернем как все старые названия на географические карты, так и привычные ценности туда, где они должны храниться на самом деле. Победа коммунизма не за горами. Вы лучше скажите, как вам нынешнее состояние отечественной спортивной журналистики?

— Знаешь, что не нравится категорически? Однобокость. Вот одно время в нашей “Спортивной панораме” напрочь исчезли материалы о физкультурном движении в глубинке. Сейчас понемногу вроде бы стали появляться вновь. А ведь это те вещи, которые определяют лицо газеты. Оно должно быть самобытным и ни на кого не похожим.

Не может спортивная жизнь исчерпываться одним лишь Интернетом. Всемирная паутина снабжает миллионы журналистов практически одной и той же информацией, которую каждый перерабатывает в меру своего таланта и умения. Но все равно на выходе оказывается аналогичный эрзац-продукт.

Не нравится засилье интервью на страницах наших газет. Не спорю, работы отдельных журналистов интересны, но в основном это кочующие из материала в материал одинаковые вопросы. “Как вы начали заниматься спортом?”, “А какая у вас квартира?”, “Как к вам относится тренер? А партнеры по команде как? Не обижают?” и так далее.

Аналитиков много — аналитики мало. Я не верю в журналистов, с одинаковой легкостью разбирающихся во всех видах спорта сразу. В универсальность советов, которые выглядят панацеей практически для любого. В подобных суждениях нет той глубины, какую могу обнаружить, скажем, у Светы Парамыгиной. Человек знает биатлон от и до, и потому ей доверяешь. Как и Сереже Новикову, когда он пишет о гандболе. Однако такие, как они, — все же исключение из правил.

Нравится, когда журналисты не боятся обходить острые углы. Когда человек пишет не по шаблону, а каждый раз думает над тем, как удивить читателя. Авторский стиль — это вещь, свойственная настоящим профессионалам. Статей такого журналиста ждешь, над ними размышляешь, и зачастую они оставляют след на долгие годы. Поворотом сюжета, удачной фразой, нетривиальностью суждений, их глубиной.

Не вижу ничего плохого, если в статье присутствует личный интерес журналиста. Такая статья написана гораздо живее. В ней много эмоций, и она разительно отличается от сочинений коллег, которым хитросплетения судеб своих героев, по большому счету, до лампочки.

— Это вы на что намекаете?

— В “Прессболе” очень сильно чувствовалось увлечение художественной гимнастикой. Не знаю почему, но даже на каких-то торжественных мероприятиях, которые проводились вашей газетой или Ассоциацией спортивной прессы, гимнастки доминировали над представителями других видов спорта.

— Давайте, валите беззащитного журналиста на землю. Меня теперь кто хочешь может обидеть.

— Сережа, это нормально, когда молодому человеку нравятся красивые грациозные девушки. Гораздо хуже, когда последним по душе сидеть на стадионе с блокнотом в руках, чтобы на следующий день порадовать коллег по редакции отчетом с футбольного матча. Я уже об этом говорила, но, наверное, тема слишком набила оскомину. Просто чисто по-женски мне неприятно слушать суждения мужчин о таких вот опытах, которые пока что оглушительными успехами не увенчались.

— А разве вас коллеги никогда не попрекали женским происхождением?

— Я слишком долго была единственной журналисткой в нашей редакции. Как-то в Гродно приехала, заскочила домой к нашему тогдашнему собкору Вальдемару Прецкайло и оставила записку: “Милый Вальдек, жаль, что не застала. Жду тебя в гостинице. Обнимаю. Нина”. Излишне говорить, что Вальдек не пришел. Так как его жена прочла записку раньше… Потом, когда Прецкайло переехал в Минск, пригласил нас с Иваном в гости и представил меня своей супруге со словами: “А вот теперь познакомься с той самой коварной Ниной. Но вообще-то все мы называем ее в редакции по-другому — свой парень”.

Я и привыкла уже быть своим парнем. Хоть и 75 лет осенью стукнет. Но все равно на любых соревнованиях встречаю знакомые лица, и люди мне рады. И я им тоже. Сидим вместе на трибунах, вспоминаем минувшие дни. Смотрим, чем герои сегодняшние отличаются. Наслаждение неописуемое. Особенно при мысли о том, что тебе потом ничего не надо будет писать. Журналисты поймут, что я имею в виду.

Это — моя жизнь, и было бы глупо жалеть о том, что я не прожила ее как-то иначе.

Каюсь, вторую половину последней фразы я придумал для Нины Владимировны сам. Ибо давно уже нашел универсальные решения некоторых кажущихся риторическими вопросов. Интервьюируемые практически всегда отыскивают нужный ответ быстро и просто, начитавшись, следует полагать, таких же юбилейных материалов. В самом деле, на пенсии глупо ругать себя за бесцельно растраченные годы и кричать на весь мир о том, что было бы, если… Возраст успокаивает.

Но люди ведь и отличаются друг от друга тем, что некоторые вполне могли бы успокоиться уже давно, и мало кто заметил бы их отсутствие. Одни живут только для себя, другие — для окружающих, умея радоваться их успехам как собственным.

Радуйтесь за нас еще долго, Нина Владимировна…