Олег Гуща. Два игрока нарушили режим — и мы проиграли ЦСКА в Софии

Апофеозом стал золотой дубль в 2001-м, после которого бобруйский “Титаник” плавно пошел ко дну. Тот коллектив стяжал славу и любовь далеко за пределами города. А руководящую должность в клубе все это время занимал его вице-, а потом и просто председатель Олег ГУЩА. Затем видный деятель надолго исчез с радаров, но мы отыскали его в Минске, чтобы вспомнить былое.

— Распорядок дня в выходные, как видно, соотносите с расписанием чемпионата Англии?
— Премьер-лигу смотрю всегда. Уж очень она мне нравится непредсказуемостью: любой может победить любого. Давно болею за “Ливерпуль”.

— Наш футбол смотрите?
— Крайне редко.

— Нынешний вылет “Белшины” предвидели?
— Сразу же. Еще в январе, когда посмотрел на эту компанию. Сомнения в ее возможностях закрались мигом. От того, чем все закончилось, горько…

— Ваша “Белшина” резко взошла на небосклоне, но так же и погасла.
— В 2001-м изначально делали ставку на Кубок. Однако, получив календарь чемпионата, увидели, что он для нас очень благоприятный. Сели со Славой Акшаевым и сами для себя решили, что надо хорошо пройти первые пять туров. В них выступили без потерь — начали засматриваться и на золото. Но прежде выиграли Кубок. Его брали три раза — по нечетным годам. Честно говоря, у нас должно было быть четыре Кубка, но один просто прозевали — в 2003-м в полуфинале с минским “Локомотивом”.
В начале нашего чемпионского сезона сняли директора шинного комбината Полякова, хотя и было обещано, что продолжит работать. Но как только ему исполнилось шестьдесят, отправили на пенсию. Шок был для всего предприятия — тринадцати тысяч человек. Правда, это никого не интересовало. Первое, что сделал новый директор комбината Сивицкий, — запретил нам торговать резиной. Может, думал, что подворовываем. Хотя все было прозрачно — проверяйте! Мы и находились под перекрестной проверкой. На шинном комбинате устраивали ревизию, и там были видны все отношения с клубом: прохождение денег, возвраты, объемы и так далее.

— Сивицкому, пожалуй, следовало как-то компенсировать тот недобор средств.
— А он так и сказал: “Буду платить своими”. И старался это делать. Но тогда на комбинате денег уже не было. В 2002-м нас просто перестали финансировать. Полностью. Больше того, отняли автобус! Денег за него мы не платили — сразу отдать такую сумму было больно. Работали по схеме, которая устраивала всех. Я год выбирал по колесику с шинного. Договорились с одной компанией — ей потихоньку отгружали эту резину, а она гасила те расходы. Так родился наш автобус сиреневого цвета. А первое, что сделал директор предприятия по финансам — его продал. Причем не кому-то — футбольному клубу “Гомель”. У нас никто не спрашивал.

— Игорь Трухов рассказывал: “В 2002-м до Лиги чемпионов еще что-то платили. А как отыграли с “Маккаби” и вылетели, финансирование прекратилось”.
— После чемпионства нас как мог удерживал на плаву мэр Бобруйска Михаил Бондаренко. Тогда еще не было регламентированных норм передачи денег от предприятий клубам — ни указа, ничего. А с шинного комбината получали ноль целых ноль десятых. Свет на базе отключали. Мы там дежурили — спали поочередно, чтобы не разворовали. Но все равно не обошлось. Грабители однажды залезли.
А длилось все это не неделю — куда дольше. В команде появилось недовольство. Начали искать крайних. Случались разлады. Некоторые не понимали, что директор клуба — тоже зависимый человек. Перед началом сезона спонсоры обещают, но затем не выполняют. А виноват я. Мы еще тогда пережили то, с чем сейчас столкнулись и “Нафтан”, и “Гранит”. Пятнадцать лет назад! Для всех это было в диковинку. Кто-то из игроков в интервью рассказывал: “Гуща не поехал на ответную игру Лиги чемпионов в Израиль”. А спросили у меня, почему? Это был протест. Сколько моих заявлений об увольнении лежало на столе! А как еще было воздействовать на тех, от кого зависела судьба клуба?

— Через “Белшину” прошло немало тренеров. Иностранцем был только россиянин Валерий Четверик.
— Подсунули мне его наши футбольные специалисты. Но он как пришел, так же быстро и уехал.

— Продержался в команде меньше остальных — два месяца.
— Спорт я все же понимаю. Назначением тренера команду можно мобилизовать, но на короткое время. То же самое, к слову, было сделано мной при завоевании второго Кубка. Тогда, в 97-м, поменял Румбутиса на Савостикова за сутки до финала. До этого они работали вместе. Но у команды что-то разладилось. Требовалось предпринять шаги, чтобы ее встряхнуть. У игроков был шок. Но помогло. А Румбутис зла не держал.

— Ну а что Четверик?
— Посмотрел на его тренировочный процесс. Одно занятие — час, другое — три, третье — четыре. Контакта с командой не было. Разочаровался в нем, наверное, еще быстрее, чем футболисты. Со всеми остальными тренерами друг друга понимали.

— Он рассказывал, как ведущий игрок команды перед матчем улетел с семьей на Кипр: “Директор завода отпустил — мы давно договорились”.
— Думаю, это был блеф. Знаю, что за футболист. Но мы же с тобой условились: без фамилий. Никогда в жизни ни он, ни другие, ни наш обслуживающий персонал до гендиректора комбината не доходили. Не было у них допуска к нему. Максимум — здоровались, когда приходил на футбол. Так что Поляков стал для него просто прикрытием. Тот игрок обращался ко мне — я был категорически против. Улетел на Кипр самовольно.

— Как вышло, что никуда не продали супербомбардира Хлебосолова-старшего?
— В интервью читаю: “Барселона” меня хотела купить, а Гуща не отпустил”. Спрос на игроков того поколения был, и довольно устойчивый. Но передо мной стояла дилемма: или продавать и зарабатывать, или достигать результата. Выбрал второе.

— Игроки сильно обижались?
— Нет. Тогда они получали у нас вполне нормальные по тем временам зарплаты. Пятьсот долларов? Лишь несколько человек. В основном — триста. А еще была и стабильность в выплатах. Вот это и подкупало. Никто из Бобруйска не рвался. Наоборот, было много желающих перейти к нам. Покидать команду игроки стали позже, когда мы начали закатываться в силу финансового напряжения. И не потому, что я не хотел платить им больше — просто не мог. Кто-то, как Игорь Трухов, это понимал. Но были и другие.

— В 2002-м Шагойко готовы были забрать и “Черноморец” из Новороссийска, и “Шинник”. Почему не отдали?
— Так не взяли! К тому же нам ни разу не озвучили сумму, которую могли предложить. Мы уже ощущали финансовые трудности. И я был бы только рад, если бы игрока купили. Это позволило бы нам нормально существовать еще какое-то время. Но не брали. Все остальное — сказки.

— Ну а вообще на продажах игроков много заработали?
— Куда там! Во-первых, такие случаи — наперечет. Во-вторых, в те времена были совсем другие деньги. Сотни тысяч долларов и не снились. За двадцать пять Володя Путраш уехал в Чехию, Абазин — в московский “Локомотив”, Демидчик — в Китай. Там он, кстати, чуть ли не национальным героем был.
Переход Ланько в воронежский “Факел” — особый случай. Виталик подошел: “Олег Аркадьевич, я не хочу играть в Бобруйске”. Удерживать его не было смысла. А говорил откровенно — это мне нравится. Отправился в Россию, где успешно выступал несколько лет. От “Факела” мы получили порядка шестидесяти тысяч. Не больше ста выручили за Эдика Болтрушевича, который тоже уехал в Россию.

— Самые сложные переговоры были с кем?
— Больше всех по-доброму доставал Хрипач. На продление контракта всегда заходил в мой кабинет последним. Сам еще в дверях — а уже улыбается. И я ему — в ответ. Вот, считай, и поговорили. Он мне: “Давайте столько”. Я ему: “Нет, Андрей, вот столько”. Посмотрим друг на друга, посмеемся. Больше шутили — до серьезного в тех разговорах не доходило.
Вообще, не жалко было улучшать ребятам условия. Важно, имелась ли такая возможность. Контракты мы могли подписывать позже или раньше — вопрос остро не стоял. Я верил людям: договорились — значит договорились. Остальное уже бумага. Правда, один футболист меня на этом обманул. Он в “Белшине” заиграл, раскрылся и заработал себе имя. Был у нас уже года два-три. И при разговоре о продлении контракта получил в Бобруйске трехкомнатную квартиру. Вот только контракт так и не продлил.

— А вернуть недвижимость не пробовали?
— Так у него же ордер на руках.

— Агенты пытались навязать игроков?
— Я их не признавал. Появлялись, но отгонял от команды. Они не липли, поскольку сразу получали отпор и уходили. А те же дельцы от проведения сборов? Предлагали и “откаты”, и закаты, и все что угодно. Старался держаться от них подальше.

— Вас часто обманывали?
— Пытались многие. Один генерал ФСБ приезжал из Москвы — купить у нас колеса. А потом плакал у меня в кабинете: “Верните удостоверение”. Аферист оказался — с липовой “коркой”. Двое их приезжало.

— Раскусили сразу?
— Так я же из Бобруйска. Мои подчиненные тогда чуть ли не готовили документы на отгрузку. Несколько машин уже были колесами забиты. А я вышел на крылечко нашей старой базы, кинул это удостоверение в грязь и сказал им, чтобы через пять минут духу в Бобруйске не было.

— Из той “Белшины” уже нет Игоря Градобоева, Тимофеева, Шустикова…
— Об умерших или хорошо, или никак. Это были замечательные ребята. Известие о смерти Игоря Градобоева меня пришибло так, как ничто не прибивало давно. Хотя в жизни бывали тяжелые случаи. Когда работал в велоспорте, мой тренер умер в Турции на сборах. А Градобоева я любил — и как человека, и как игрока. Боец.
О смерти Тимофеева сказали мне запоздало. Он же уехал домой — в Ставропольский край. Где-то мы собрались: “А Жени несколько месяцев уже как нет…” А утрата Градобоева произошла здесь, рядом. Как обухом по голове…

— Они с Шустиковым трудно перенесли завершение карьеры?
— Перестраиваться тяжело. Может и поломать. Шустиков работал руками. Градобоев не ушел из футбола — трудился детским тренером. Я всегда старался от наших игроков не избавляться, а оставлять в клубе. Чувствовал, что у Эдика Градобоева, у Разумовича есть тренерское начало.
Впрочем, трудиться с детьми — тоже другая жизнь. Совсем иные материальные блага. Игорь сердился на не бог весть какую зарплату в ДЮСШ. А если до этого привык к чему-то большому и хорошему, тут-то и ломает.

— С Борисиком во время его карьеры намаялись?
— Не я — скорее доктор. Капельницы? Всего понемногу. Думаю, отпечаток наложила его психология, быт, в том числе и семейный. Саша — человек прекрасный и неординарный. Разговаривать с ним — одно удовольствие. Но для этого надо его знать, залезать к нему внутрь — и тогда он раскрывается. Борисик еще до моего прихода в “Белшину”, в семнадцать лет, был возле московского “Спартака”. Затем уже мы отправляли его в Россию — в “Томь”. Уехал от нас здоровым, красивым и нарядным. А если в Томске не вышло, то претензии у спортсмена должны быть только к самому себе.

— Говорят, пить ему было нельзя вообще?
— Саша — один из тех людей, которые очень подвержены стрессу. Причем вызван он мог быть чем угодно: детектив по телевизору, игра в карты. Подобные ситуации его и дергали. Такой вот человеческий порок.

— Кому еще зеленый змий погубил карьеру?
— По крайней мере на тренировках пьяных я не видел. Кроме одного случая. Выполняли кувырки через голову, и у игрока координация была заметно нарушена. С занятия сразу выгнали.

— А из клуба?
— Там не команда была — сказка. Если кто-то попадался, приходили старики, которые могли со мной общаться: “Простите, мы завтра выиграем”. Ну и побеждали. Очки просто выгрызали. Очень сплоченный коллектив. Все друг за друга горой стояли. Не было клановости, разделения на группировки. Отсюда — и результаты.

— Запои у ваших игроков длились будь здоров?
— В свободное от работы время они были вольны делать все что хотели. Тем более показывали результат. А где у нас святоши? Но все делают из “Белшины” алкогольную команду. Так что ж вы ее победить не могли? Да, был у нас один долгоиграющий футболист. В сезоне вообще ни-ни. А только закончился — и нет человека. Неделя, если не десять дней. Настоящая русская душа. Пытались его выводить из этого состояния побыстрее, но…

— А кодировать игроков?
— Мы и это делали. Одного даже в Минск возили. Но все пустое. Слабость характера.

— Были в Бобруйске в 90-х казино, игровые автоматы?
— Начали появляться. Через полдня я уже знал, кто и где был. Если игроков видели в ресторане, в казино, в букмекерской конторе, информация доходила быстро. Пытались противодействовать как могли, но…

— Наказания хоть кого-то на путь истинный наставили?
— Это все в голове. У меня тоже была очень бурная молодость. Сложная. Всякое случалось. Но хватало силы воли. Потом смотрел на тех, кто не может без ставок, казино, игровых автоматов, как на слабых людей. Все эти лица мне знакомы. Сын друга придумывал любые байки, чтобы одолжить денег. Но затем все это нарастает как снежный ком. Не понимаю таких. Наверное, потому, что всему этому сам не подвержен. Мне их жаль. Не могут себя побороть.

— В “Белшине” кто был из таких?
— Тот же Саша Борисик. Автоматы, конторы. Болезнь…

— Игроки делали ставки и на собственные матчи?
— Конечно. Мы успели и с этим столкнуться. Все пошло в начале 2000-х: и ставки, и сдачи игр. Ощутили это на себе. Тогда еще не понимали, что к чему. Все выяснилось позже. Но не взявши за руку…

— Ставили и на поражения?
— В том числе. Отчетливо помню одну из игр в нашем чемпионском сезоне. Сколько ни забиваем — все мало: у соперника выходит еще больше. Кто-то играл на результат. Мы тогда уступили. Результативный матч получился. Но под подозрение никому не попал, кроме нас самих. Да и то спустя время. Это только через пару лет все приняло массовый характер и стало заметно.

— Суеверных в вашей команде хватало?
— Номер один — Волох. Есть у него один цивильный пиджак — фартовый. Его Олег Антонович даже если не надевал, то всегда носил с собой в сумке. Еще футболисты — Градобоевы, Хрипач — постоянно стояли под определенными деревьями в профилактории, куда мы заезжали перед играми.

— Ваши любимчики?
— Ковалевич. Лидер. Игорь мог повести за собой даже в неудачной игре, показать собственным примером, как надо действовать. Перешел к нам на одной ноге — травмированным. Нравился мне своей невероятной самоотдачей, преданностью делу.

— Легендарными подкатами?
— Да. Полчаса играем в кость, затем — жестко. Это не моя фраза — установка известного бобруйского тренера Геннадия Штейнбука. Еще любимчики, конечно, Градобоевы. За их ум, видение поля, технику. Никогда не забуду наш левый край Смирных — Хрипач. У них была потрясающая взаимозаменяемость. Андрей мог с места левого защитника переть в штрафную, а Вася его сзади страховал. Как же это забудешь? Или Жемчугова, который в “рамке” порой ловил абсолютно все. А Балашов по прозвищу Электричка: рвал край, как бумагу. Да простят те, о ком не вспомнил.

— Борисика звали Массаро?
— В честь нападающего “Милана”. Техника у Саши была нестандартная. Выделялся ею из общего ряда. Все время внешней, внешней. Ноги эти, как колеса, кривые.

— Другие прозвища в команде?
— Те же Градобоевы — Дюля и Ваня.

— Их ведь настойчиво звали в родной Гомель. Почему так и не поехали?
— В Бобруйске их любили. На стадион ходила тьма народу. Игроков носили на руках. Важно и другое. Ребята в городе получили квартиры, женились, родили детей — приросли корнями. И Саша Шагойко так, и Валера Стрипейкис. Я кого в Бобруйск ни затяну, так он там сразу и женится.

— Стрипейкис едва перебрался в “Волгарь”, как вдруг оказался в России отрезанным ломтем. И тут забрала в спасительную аренду “Белшина”.
— Я Валеру вырвал оттуда, иначе карьера была бы под вопросом. “Волгарь” переживал трудные времена, а Стрипейкис — контрактом повязан. В Астрахани на него много потратили — и хотели деньги вернуть. Но мы все грамотно обошли. Я почувствовал, что российский клуб вскоре развалится. Пригодилась помощь моих московских товарищей — еще, помню, в РФС ездил. Забрали Валеру в бесплатную аренду. А через какое-то время “Волгарь” рассыпался — мы на этом и сыграли. Так Стрипейкис вернулся в Беларусь.

— Кого-то из футболистов отыскали для команды сами?
— Того же Валеру когда привез на сбор в Словакию, глаза у Акшаева были, как эти блюдца. Он ведь ничего не знал. Хотя, понятное дело, тоже был очень доволен. Когда я ту сделку проворачивал, никому не говорил. Было неясно, получится ли сработать по этой непростой схеме.
Еще многие были против, когда в нашем чемпионском сезоне между кругами затянул в команду Вяжевича. А он осенью забил победный гол в Борисове.

— Почему у “Белшины” не получалось на еврокубковой арене? В семи сезонах прошли только команды из Эстонии и Северной Ирландии.
— А вы поднимите российскую прессу, освещавшую игру московского “Локомотива” с нами в Минске. Черным по белому: гости в первом тайме могли пропустить три гола. Разве я виноват, что после нашего удара вратарь “Локомотива” уже пошел за пивом, а мяч попал в голову Борисику, невесть как оказавшемуся вместо него в “рамке”?
Спустя сезон, в 98-м, встречались с софийским ЦСКА. Дома в первом матче — 0:0, в гостях — 1:3. Первый гол пропустили глупейшим образом. Защитник давал мячу уйти за линию ворот, укрывая его корпусом от соперника. А тот ногой ковырнул, мяч отнял — и получай. Затем был наш сумасшедший прессинг. Как при счете 1:2 не забили второй, одному богу известно. Тренер хозяев Димитар Пенев радовался, что еле ноги унесли. На игре, помню, был Вячеслав Грозный — он тогда “Левски” тренировал и проявлял большой интерес к Балашову.
Все эти поражения — в борьбе. Зато в матчах с кипрской “Омонией” в следующем году опозорились — 1:5 и 0:3. Перед первой игрой в Минске — элементарное нарушение режима! Заехали накануне в Стайки.

— Там закрытая территория.
— Но не для бобруйчан. Вот с бодуна пару человек и вышли на поле. Только я об этом узнал через несколько лет от самих тренеров — все было покрыто мраком. В ответном матче на Кипре моментов у нас столько было… Три выхода один на один не использовали. Просто кошмар какой-то. Ковалевич в перерыве бутылку с водой в нашего нападающего ка-а-ак запустит: “Когда вы уже забьете?!” Попал бы в голову — полетела бы на футбольное поле.
В 2001-м в матче с “Ружомбероком” в Словакии судья сделал все, чтобы уступили 1:3. Его из-за этого отстранили от работы — получил от инспектора “двойку”. Но нам-то от этого не легче.

— Лучше российского форварда Максима Ольховика искусством зарабатывать пенальти не владел никто?
— Ну почему? Те же братья. Это ведь тоже талант. Тогда умели падать. А сейчас, как снопы. Нападающие — они ведь порой как проститутки. Переваливается игрок через плечо с диким воем, будто нога от тела отделилась, с криками “Реанимация!”. А потом подбежит врач, побрызгает живительной влагой — и помчался дальше. Вот это мне не нравится. Чистая спекуляция! Обращение к судье — дай сопернику карточку.

— На арбитров с кулаками часто лезли?
— Все те матчи перед глазами, хотя их хватало. Однажды дома пропустили два с пенальти, но все равно сравняли счет. А один из соперников говорит: “Да вы сколько ни старайтесь, все равно ничего не будет — получите третий”. Даже не судья — игрок!

— У болельщиков относительно “Белшины” и “Днепра” есть лозунг: “В области одна команда”. Согласны?
— А как иначе, если на чемпионском чествовании в 2001-м область оказала нам материальную помощь в размере куда меньшем, чем “Днепру” — за девятое место. Правильнее сказать, что соперничество Могилева и Бобруйска — это соперничество далеко не только футбольных команд. Оно — во всем и всегда.

— После ухода из Бобруйска предложения были?
— В 2007-м понимал: это мой последний сезон в клубе. И поставил цель — вернуть команду в высшую лигу. События вокруг “Белшины” только укрепляли в этом решении. Когда в конце сезона ушел, первый звонок — буквально через неделю — раздался от Шапиро. Но я сказал, что еще не остыл от всего этого дерьма. В 2008-м звали в Гродно. Назначение могло состояться, если бы не смена губернатора. Еще ехал ко мне начальник управления спорта и туризма из Брестского облисполкома. Сам вышел на связь, хотел побеседовать. Ехал-ехал, но так и не доехал. А я такой человек, что напрашиваться не буду.

— Трансфер из Жодино в “Белшину” вашего зятя Шуманского — предложение, от которого невозможно отказаться?
— Если бы он в Бобруйск не хотел, никто бы силой не тянул. Моя дочь никакого отношения к его переходу не имела. Юру в разговоре со мной порекомендовал наш Миша Горбачев.

— Шуманский, кажется, был связан с банковским делом.
— Давно оттуда ушел. Сейчас работает в международном отделе компании “СофтКлуб”, которая занимается программным банковским обеспечением. Там оба моих зятя трудятся.

— Судья Сергей Гуща — родственник?
— Не знаю. Нашему роду пятьсот лет. Старый польский дворянский род. Так что все может быть.