Кирилл Красневский. В Турции осталось полквартиры

Местный чемпионат станет для него десятым в биографии — после выступления в Беларуси, Болгарии, Греции, России, Турции, Казахстане, Эстонии, Австрии и том самом Катаре. Намедни мы встретились с 29-летним доигровщиком, чтобы побродить в воспоминаниях по карте мира.

— Звездой мирового волейбола тебя не назвать. Как занесло в нефтеносный Катар? Спасибо агенту?
— С ним общаюсь давно. Он араб — один из лучших, кто специализируется на Катаре. В стране через две недели после чемпионата всегда проводится краткосрочный кубковый турнир “Emir Cup”. На него “Аль-Вакра” хотела пригласить еще в 2015-м, но тогда не сложилось. А спустя год позвали в команду уже на целый сезон. Тренер к тому времени меня знал — все видеонарезки просмотреть успел.

— Откуда он родом?
— Египтянин. Вообще, в Катаре местные жители не работают. Они разъезжают на белых джипах — “Лексусах” и “Тойотах”. А рабочая сила — Непал, Пакистан, Индонезия, Шри-Ланка, Тунис, Конго. Вот эти гастарбайтеры заполонили всю страну. Катарцев из двух миллионов населения, может, тысяч триста-четыреста.

— Говорят, деньги и вещи там не считают?
— Те, кто побогаче, об этом и вправду задумываются меньше. Но наемным рабочим из Азии и Африки — охранникам, работникам в магазинах и “МакДональдсах” — платят немного. В спорте — в гандболе, волейболе, баскетболе, футболе — все иначе.

— Кстати, какой в чемпионате лимит на легионеров?
— В команде могут быть два так называемых профессионала, из которых один — не старше двадцати пяти лет. В “Аль-Араби” играет бразилец Виссотто, в “Аль-Ахли” — кубинец Поэй, в “Полисе” — датчанин Дитлевсен, в “Аль-Джаише” — поляк Ярош, в “Аль-Райяне” — кубинец Кала.
Но это не значит, что в клубах больше нет иностранцев. Просто многие из них — вне лимита. Это легионеры, которые провели в Катаре не менее двух лет, отбыли карантин, сменили спортивное гражданство и получили вид на жительство. А таких — почти вся сборная страны. Местным платят на уровне середняков Лиги чемпионов. “Профессионалам”, конечно, больше.

— Нетрудно догадаться, что в Катаре у тебя самая высокая зарплата в карьере.
— Да. На втором месте — Турция. На третьем — Казахстан. Правда, в Турции оставил, считай, половину квартиры — примерно двадцать тысяч евро.

— Долги?
— Они самые. Мы шли в таблице в зоне плей-офф. Но платили нам всего три месяца — до декабря. Из-за этого резко скатились на предпоследнее место. Ведь полкоманды перестало ходить на тренировки! Приезжали только на матчи. Думал положенные мне деньги выбить через адвоката. Однако клуб через какое-то время распался. В Турции такое частенько случается. Местные — человек шесть, может, и успели свои копейки забрать.

— А где была самая скромная зарплата?
— В Болгарии. Я тогда впервые уехал за границу — в двадцать лет. Платили тысячу евро.

— Вернемся к Катару, который для нас — другой мир. К чему было труднее всего привыкнуть?
— Мне в клубе попались справедливые, честные люди. Хотя катарцы очень неторопливы. Никуда не спешат. Пообещают дать машину через неделю, а получишь через месяц. Сергею Рутенко в “Лехвии” должны были предоставить квартиру, но за три месяца он ее так и не дождался, а потому не смог перевезти в Катар семью.

— Как обстояли дела с жилищным вопросом у тебя?
— Обитал на базе клуба, в который, помимо волейбольной команды, входят футбольная, баскетбольная и гандбольная. Как у нас динамовские “Стайки”. Там и тренажерка, и домики коттеджного типа. В моем было пять кондиционеров на четыре комнаты — только это от жары и спасало. В октябре-ноябре на улице — плюс тридцать пять. В первый месяц пребывания в стране ходил на пляж, но быстро надоело.

— Как еще проводил досуг?
— Аль-Вакра — город небольшой. Как Логойск. До моря — полтора километра. До Дохи — двадцать пять. Почти все парни в команде были семейными и потому жили в столице. На базе со мной из партнеров по команде находились только сенегалец, конголезец и болгарин. Пару раз ездил в Доху — видел знаменитые небоскребы. Они и днем впечатляют, а вечером при освещении — тем более.
Пятница в стране — выходной. Вечером в четверг вроде и хочется куда-то выбраться, но после двух тренировок устаешь. А еще понимаешь, что домой вернешься поздно, нормально не выспишься — и назавтра день будет разбит. Значит, не восстановишься сполна перед субботней работой.
Я ведь понимал, что меня взяли в Катар за деньги, которые нужно отрабатывать. Это местным там легко прощают опоздания на тренировки. А требования к легионерам куда выше. Так что больше времени посвящал восстановлению. Настраивался на каждую тренировку. Утром они были, но через день. Поэтому часто приходилось дорабатывать самому — оставаться после занятия или ходить в тренажерку.
Ребята иногда говорят: “Для тебя мяч как жена”. Наверное, так оно и есть. Чтобы у волейбола что-то взять, надо и ему что-то дать взамен. Ради этого нужно чем-то жертвовать: гулянками, дискотеками и так далее.

— Кстати, в Катаре в продаже почти нет спиртного…
— А я особо не употребляю. В месяц — бокал вина на праздник или бутылочку пива в бане. А купить алкоголь в стране можно, но для этого нужно иметь лицен- зию. Еще, как рассказывали парни, можно пойти в любую хорошую гостиницу — и бар полностью к твоим услугам.

— Приближение футбольного мундиаля ощущается?
— Сейчас Катар — одна большая стройка. Ремонт, раскопки — на каждом клочке земли. Вся страна в пыли. Ветерок дунет — она сразу же поднимается. Машины от этого стоят белые. Когда я впервые зашел в свои апартаменты, там была открыта форточка. Так пыли на полу — два сантиметра! Сам домик новый, но столько с улицы нанесло…
А вообще Катар и соседние Эмираты все-таки разные страны. Это отчетливо видно, когда переезжаешь в Доху из Дубая. В Катаре раньше хватало коррупции. Здесь нет бордюра или асфальта, там зелень не пострижена, ямы.

— Молитвы в определенное время удивляли?
— Эта процедура у мусульман — пять раз в день. Первый — в полпятого утра. В такую рань в городе звучат соответствующие мотивы. Хорошо, что в Катаре мечеть была не так близко — музыки почти не слышал. Зато в Турции жил прямо возле нее. В первый месяц — просто трагедия! Вообще, привык вставать часов в восемь утра. А народ в Катаре спит до полудня — и ложится в четыре утра. Правда, не все население — рабочий класс.
Всякое бывало. Тренировка уже началась. Мы разминаемся. И вдруг три-четыре человека идут на пять минут в уголок молиться. Перед одним из матчей судьи, как обычно, свистком известили о разминке на сетке. И ушли молиться. Мы уже и размялись, и подач выполнили неизвестно сколько, и устали, и даже на скамейку присели. Арбитры вернулись минут через двадцать: “Ну как, все успели? Или вам еще пять минут дать?” — “Спасибо, мы уже можем идти в душ мыться”.

— Правда, что все матчи чемпионата проходят в одном зале?
— Да. В Дохе — в зале клуба “Аль-Араби”. Он, получается, постоянно играет дома. А все остальные — на выезде.

— В пору выступлений в Болгарии тебе, кажется, оформили, гражданство этой страны?
— Чтобы не подпадал под лимит на легионеров. Сделали рабочую карту, болгарский паспорт. С тех пор я гражданин Евросоюза. Но это нельзя путать со сменой спортивного гражданства, как было у Ахрема в Польше и Миклашевича в Казахстане. Оно у меня остается белорусским.

— Через несколько лет после твоего отъезда “Пирин Балканстрой” уступил титул “Мареку” из-за технического поражения, вызванного буйством своих болельщиков.
— Если встречаются команды из близлежащих городов, подобное не редкость. А Разлог и Дупница — это вообще одна община. На матчах болельщики с барабанами и огнями. Могли и ругаться матом, и драться, но креслами не бросались. В Греции еще хуже, если встречаются “Ираклис”, “Олимпиакос” и “Панатинаикос”. В Турции в играх лидеров — то же самое.

— В Греции твой “Эгиниокос” также базировался в маленьком городишке?
— Эгинио — деревня в горах. В клубе отличные люди. Его президент мне был как отец — помогал во всем. А с его женой-азербайджанкой я мог пообщаться по-русски. Частенько приглашали в гости.

— В турецком “Енишехире” легионеров, кроме тебя, не было. Каково?
— Там команда была мне как семья. Осталось много друзей. Все со мной были приветливы. Мы с ребятами часто выходили куда-нибудь. Помню, они просили, чтобы привез им крепкий национальный напиток. А заключил контракт с клубом благодаря просмотру в международном турнире.
Кстати, спустя год точно так же оказался в Казахстане. Искал клуб. Уехал из дома в конце августа на целый месяц, прихватив четыре сумки вещей. Закинул по две на каждое плечо — и рванул в Румынию. Побыл в “Штиинце” неделю — не устроило. Оттуда на поезде в Турцию — в Сивас, во второй дивизион. Провел там еще неделю. Уже собирался заключать контракт, как вышли на связь из Казахстана. Позвали на международный турнир во Владимир. Сыграл — и уехал в “Казхром”. В жизни ничего легко не дается. А сделал ли ты все, чтобы оказаться за границей? Поработал ли как следует? Готов ли к этому?

— В Казахстане на матчи налетались?
— Многие команды средней руки ездили на поезде — по два-три дня. Мы так добирались только в Уральск: вечером выехали — утром уже там. В остальные города — самолетом. “Казхром” базируется в Хромтау. Там и города-то толком нет. Зал и церковь — вот и весь центр. Если куда-то выезжать, то в Актюбинск, до которого семьдесят километров. Это сорок минут езды. Правда, однажды добирались пять часов!
Вот кажется, что белоруса трудно удивить снегом. Но столько, как в Казахстане, я не видел нигде. Наметало так, что по бокам от дороги сугробы были выше, чем автобус. А кругом — степь. Если во время бурана выйти из машины и отойти на два метра, тебя уже и видно не будет. В такую погоду однажды и довелось ехать в Актюбинск. Дорога — между трехметровыми сугробами. Полторы полосы в одну сторону. Снежными переметами расчищенные места засыпало за двадцать минут. Машины еле умудрялись разминуться. Вот так мы и ехали пять часов. В другой раз на той дороге занесло фуру, так прямо в степи прорывали тоннель в сугробах в объезд. Это надо было видеть!
Играем тур в Таразе — там минус десять и снега вообще нет. А возвращаемся в Хромтау — минус тридцать и сугробы под четыре метра. В домах на первых этажах окон почти не видно. Иду возле церкви, окруженной высоченным забором — он мне по грудь. До фонаря можно рукой дотянуться! Улетал из Казахстана в апреле, так местные шутили: “Сейчас как начнет все таять — будем лодки доставать”.

— Ну а перелеты жуткие случались?
— В еврокубках отправились со “Строителем” в Финляндию. Самолет трясло. А нас примерно так же трясло в салоне. На Вадике Пронько, помню, лица совсем не было. Прибыли в Оулу, а там светает только к полудню и уже в полтретьего темнеет.

— Самый слабый чемпионат, в котором выступал, — в Эстонии в составе “ТТУ”?
— Пожалуй. Зато там очень нравилась организация матчей. Шоу-программы, постоянные съемки, музыка. При выходе на площадку свет гаснет, как в КХЛ. Антураж что надо!

— У “Посожильницы” странное для австрийского клуба название.
— Это оттого, что он базируется на самой границе со Словенией. Мы обитали в Блайбурге. Там же играли в местных турнирах. Это курорт в горах, где нам снимали дом. А через пять километров — деревушка, в которой жил президент клуба и откуда постоянно отъезжали на гостевые матчи. По-немецки — Айх, по-словенски — Доб. Поэтому нашу команду чаще всего так и называли — Айх-Доб. До Словении — пять минут езды. Мы туда часто наведывались по магазинам пройтись. Потому что в той части Австрии в выходные на улице мертвая тишина: все сидят по домам.

— Впечатления от выступления “Строителя” в суперлиге?
— Я играл там мало. На площадке в доигровке были Радюк, Миканович и Стелич.

— Кстати, почему серб пробыл в команде совсем недолго?
— Он нормальный парень. Но это не профессия. Стелич оказался не лучше наших. Такого могут взять в команду или по знакомству, или если очень сильно повезет.

— Что не получилось в Беларуси у Милана Жарковича, которого сватали в сборную?
— Сначала ребята были довольны его работой. На тренировках мне нравилось все. Таких упражнений, где нужно и бегать, и думать, не встречал нигде. Жаркович дал мне толчок к отъезду за границу. Но он мог приврать. Говорил плохо о некоторых игроках, причем не в лицо, а за спиной. В команде стал накапливаться негатив. А еще тренер не был силен в разборе соперников по видео. Меня поначалу за игрока особо не считал: “Стой в квадрате”. Только в конце сезона изменил это мнение.

— Самые высокие одноклубники?
— Пожалуй, как раз из “Строителя” — Серега Бусел, Вадик Пронько и Артур Удрис.

— Особенные традиции в командах?
— В “Посожильнице” после каждого матча — не важно, выигранного или нет — собирались в нашем зале на верхнем этаже на ужин. Нам накрывали стол: пиво, кока-кола, барбекю. Можешь десять минут там побыть, а можешь — три часа. Такой обычай в клубе и сегодня. Ничего похожего не встречал больше нигде.

— Серьезные травмы при тебе случались?
— Со мной в Гродно выступал Виктор Бекша. Как-то сделал забегание под атаку первым темпом. Но правая нога ушла назад — ахилл разорвался полностью. А так… Пальцы выбивают постоянно. Игрок ставит блок, мяч попадает ему в мизинец, и тот ис- кривляется под углом в девяноста градусов. В больнице потом эти две фаланги выравнивают.
В сентябре играли в Австрии с хозяевами в отборе к чемпионату Европы. Радюк здорово по линии приложился — их пасующему Максу Таллеру прямо в лицо. А рука у Андрюхи богатырская. Такой же удар среди наших игроков, наверное, только у Ахрема. Таллер лежал в “отключке” полминуты точно. А когда мы с ним вместе выступали в “Посожильнице”, так же получил в каком-то матче. Невезучий!